Остановившись во дворе гостиницы, Конор взял пиццу, букет и роскошную белую коробку с пеньюаром и вышел из машины. На улице было ветрено, дождливо, но в номере будет тепло от жарко натопленного камина и еще более жаркой страсти. Нет, все-таки он, должно быть, не настолько грешен, раз Бог счел его достойным встречи с этой женщиной…

Конор рывком открыл дверь номера.

Мэгги сидела на кровати полностью одетая, тщательно причесанная и подкрашенная. Сейчас она была мало похожа на ту разметавшуюся по постели в вихре страсти женщину, какой он оставил ее.

— Ну и погодка! — протянул он, ставя пиццу на тумбочку. — Мало того что дождь, так еще и туман такой, что в двух шагах ничего не видно.

— Я тут все думаю… — рассеянно отозвалась она, и по ее тону он понял, что ему будет не очень-то приятно услышать, что именно она думает.

— С грибами или с перцем? — попробовал отшутиться он. — Поздно менять решение, я уже вернулся.

Мэгги заставила себя улыбнуться, давая ему понять, что оценила его шутку.

— Я думаю, может, стоит вернуться в Атлантик-Сити? — произнесла она. — Я просто боюсь, вдруг дети мне позвонят, а меня нет. Вдруг они уже беспокоятся?

Она старалась делать вид, что не замечает ни огромного букета, ни бутылки шампанского — хотя, конечно же, не могла их не видеть.

— Ничего страшного. Они решат, что ты проторчала весь день в казино, — сказал он, но слова его звучали неубедительно. Он отлично понимал, что дело тут не в детях. — Что ж, если хочешь, вернемся.

— Не то чтобы мне здесь не нравилось… — поспешила заверить она его, но не договорила. В ее больших голубых глазах стояли слезы.

Конор поставил коробку с пеньюаром на тумбочку.

— В чем дело? Ты жалеешь о том, что произошло?

— Я никогда не вела себя так. Никогда в жизни. У меня двое детей, работа, школа… — Она упала на кровать, закрыв лицо руками. — Мне начинает казаться, что я сошла с ума!

Кровать скрипнула, когда Конор присел рядом с ней. От него пахло морем и дождем. Мэгги захотелось обнять его, прижаться щекой к его груди и просидеть так целую жизнь.

— Со мной тоже никогда такого не было, — произнес он. Она посмотрела на него из-под своих пальцев.

— Не надо меня утешать.

— Я встаю, иду на работу, ловлю жуликов и все остальное, что мне по должности полагается. Одно и то же изо дня в день…

— Не говори мне, что у тебя нет никакой женщины.

— У меня давно не было женщин. — Он уже говорил ей об этом, но то было во время секса, и, разумеется, если она и восприняла тогда эту фразу, то не так, как сейчас.

— Я привыкла считать себя разумной, — сказала Мэгги. — Насквозь рациональной. Я всегда смотрю в обе стороны, прежде чем перейти дорогу. У меня никогда не бывает такого, чтобы бутылка шампуня или средства для мытья посуды вдруг кончилась, а новой не оказалось. Я регулярно подзаряжаю свой сотовый телефон. — Их взгляды встретились. — И я не сплю с незнакомыми мужчинами.

— До сегодняшнего дня не спала.

— Я даже не разговариваю с незнакомыми мужчинами.

— Ну, мы не так уж много и разговаривали.

Мэгги рассмеялась. Он казался таким большим, таким сильным, таким славным!

Сначала он просто смотрел на нее, в ее широко открытые глаза. Но когда страх и тревога в этих глазах окончательно исчезли, когда они залучились от смеха, он уже не мог сдержаться, чтобы не смеяться вместе с ней. Что им еще оставалось делать, кроме как смеяться?

Они остались переночевать в гостинице. Они пытались уверить себя, что так безопаснее — дождь, туман, конец выходных, а значит, много пьяных водителей. Но оба, разумеется, отлично понимали, чем на самом деле было вызвано это решение. Остаться вдвоем в номере с цветами, шампанским, камином, бросавшим на них жаркие отсветы, и умопомрачительным шелковым пеньюаром было для обоих в сто раз опаснее, чем все, что могло случиться с ними на дороге.

Они заснули в объятиях друг друга, и обоим снилось, что это будет длиться вечно…

Конор проснулся раньше, и, открыв глаза, Мэгги обнаружила, что он смотрит на нее. Никто никогда не смотрел на нее так — с нежностью, страстью и удивлением. Она поду — мала о том, что он видит в ее глазах — видит ли хотя бы половину тех чувств, что она в его взгляде? Она всегда считала себя сдержанной, но, похоже, теперь это осталось в прошлом.

— Когда за тобой должны приехать? — Голос его был хриплым после сна.

Она приподнялась на локте.

— Ровно в полдень.

— Сейчас восьмой час. Может, позавтракаем в том же кафе, что и вчера?

— Отлично!

Он провел пальцем по ее подбородку.

— Знаешь, чего я хочу?

— Догадываюсь. Я и сама не прочь.

Когда они удовлетворили свое желание, был уже девятый час и они были вместе в душе. Теплые струи ласкали их тела, но это было ничто по сравнению с лаской рук.

Завтракали они молча. Он машинально попивал кофе, она — апельсиновый сок. Оба старались отдалить неизбежный конец.

Молчали они и по пути в Атлантик-Сити. О чем было говорить? Реальный мир, от которого они убегали эти два дня, неумолимо вступал в свои права.

— Я ни о чем не жалею, — произнес Конор, когда они стояли в величественном холле гостиницы в Атлантик-Сити.

— Я тоже, — ответила Мэгги. Она посмотрела на часы: — Без четверти двенадцать. Думаю, мне пора поторопиться.

— Водитель тебя подождет. Ему за это платят.

Но оба знали, что это лишь попытка оттянуть неизбежное.

Мэгги нацарапала свой телефон на салфетке, выпрошенной у проходившей мимо горничной, Конор — свой на коробке спичек. Они договорились позвонить друг другу не раньше чем через неделю. Если их чувство за это время не остынет, значит, оно и впрямь серьезно, если же оно было не более чем вспышкой безумия — недели будет достаточно, чтобы это понять.

Он завел ее за мраморную колонну и поцеловал. В этот миг она чувствовала себя шестнадцатилетней, полной счастья и надежд.

— Значит, через неделю? — спросила она. Он дотронулся пальцем до ее подбородка.

— Неделя пролетит быстро, ты и оглянуться не успеешь.

— Дай-то Бог…

Раньше она никогда не задумывалась о том, много это или мало — семь дней. Что ж, теперь ей, похоже, предстояло это узнать.

Когда Конор вошел в свой номер, огонек на телефонном аппарате отчаянно мигал. Конор прослушал запись на автоответчике. Семь посланий, и все совершенно одинаковые.

Он набрал номер Мэтта.

— Где ты был, черт возьми?! — рявкнул на него Мэтт вместо приветствия. — Я звоню тебе со вчерашнего вечера!

— Извини, братишка, я не знал, что обязан перед тобой отчитываться, как провожу выходные.

— Ты смеешься, а у меня билеты пропали! Билеты-то, шут с ними, да ты вот себя наказал — на концерт не попал.

— Какой концерт?

Мэтт назвал имя известного тенора. «И это говорит парень, который, кроме рока, никакой музыки не признает!» — усмехнулся про себя Конор.

— Ничего, переживу, — пробурчал он. — Это все?

— Ты так и не сказал, где был.

— Гулял, — с вызовом ответил Конор. — Где?

— Какое тебе дело?

— Я устроил тебе номер в самой крутой гостинице, а ты шляешься непонятно где!

— Между прочим, за номер я сам плачу!

— Вот именно. Раз платишь за такой крутой номер, значит, должен держать марку.

— Я и так торчал с тобой весь вечер в этом ресторане. Или этого недостаточно?

На минуту Мэтт замешкался, но затем поинтересовался:

— Ты был с той женщиной?

— Не твое дело, братишка.

— Будь осторожен, Конор! — потребовал Мэтт таким тоном, словно был отцом Конора. — Эта пташка не твоего полета.

— Да, ты прав, — согласился тот. — Она не моего полета. — И повесил трубку. — Тем не менее, — отметил он вслух, — летали мы с ней неплохо. И даст Бог, еще полетаем!

— Николь! — Голос тети Клер доносился сквозь закрытую дверь ванной. — Поторапливайся! Мы выезжаем через пятнадцать минут!

Николь посмотрела на свое отражение в зеркале. Правый глаз смотрелся неплохо, но над левым надо еще поработать. «Краситься, — говорила ей тетя Клер, — надо так, чтобы никто не понял, что ты накрашена. Все должно выглядеть естественно». Это бесило Николь. Зачем краситься так, чтобы никто этого не увидел?