— Никакого, — коротко ответил Мюррей… я выпью апельсинового сока.

Он зажег сигарету и откинулся на спинку кресла.

Оба критика за соседним столиком сменили тему. Мюррей сначала едва прислушивался к ним, но когда он понял, о чем они говорили, он навострил уши.

— Чего вы ждете от этого Дельгадо? Ральф — вы же знаете, что это тот аргентинец, которого зацепил Близзард?

— О, этот человек не так плох, это установлено точно, — ответил Хестон-Вуд. — Вы не видели как он встал на ноги а Париже вместе с Жан-Полем Гаррижо? Насколько я помню, это называлось «Три раза в раз».

— Нет, я этого не видел, но сообщения об этом от меня тоже не ускользнули, — хрюкнул Барнетт.

Хестон-Вуд рассмеялся.

— Да, я знаю, что вы написали о «Знакомствах».

— Послушайте, Ральф, что собственно значит вся эта чушь? осведомился Барнетт. — Театральная пьеса есть театральная пьеса и существует автор, который ее написал. Но, насколько я слышал, речь здесь идет не о театральной пьесе. Существует про южноамериканец, который будто бы является серьезным авангардистом, он позаботился о том, чтобы перетянуть на свою сторону Близзарда и других финансистов и повсюду собирает бездельников, бывших знаменитостей и уволенных по сокращению штатов актеров из различных закоулков, потому что не один разумный человек не согласится с этой бессмыслицей.

Мюррей почувствовал, как по его лбу покатился пот.

— Пат, иногда вы действительно преувеличиваете с этим вашим театром для Расс. Вы еще никогда сами не видели работу Дельгадо, но, несмотря на это хулите ее, — Хестон-Вуд отпил глоток вина. — Пьеса с Гаррижо в главной роли была для меня самым великим театральным чудом со времен Года.

— И, несмотря на это, она не имела успеха, — констатировал Барнетт.

— Верно. Ну, в конце-концов, Гаррижо покончил самоубийством.

— Да, но почему пьесу после этого больше не ставили? Почему ему не подобрали замену?

— Потому что пьеса была написана для определенного актера. Замена все разрушила бы. Эта идея — уже кое-что для нас. Только вы не хотите ничего признавать.

— Ну, ну, я не знаю. Несколько лет назад здесь был Сароян, вы его еще помните? Он делал что-то подобное в Мировом Театре, но что из этого вышло? Бессмыслица! — Барнетт налил себе стакан вина. — Поставили актеров на сцену, дали им несколько предложений, развили общую работу в диалогах и назвали результаты этого пьесой для сцены. Но как из этого мог получится шедевр, если все это было сделано второклассными людьми? Я не могу в это поверить, Ральф. Лучшим из актеров все еще является Мюррей Дуглас и вы, так же, как и я, хорошо знаете, что в Лондоне не существует ни одного постановщика, который принял бы к себе этого старого пьяницу. У него никогда не было большого таланта — только красивое лицо.

Мюррей быстро встал. Он даже не дал себе труда отодвинуть стул. Ноги шаркали по покрытому ковром полу. Несколько тарелок и стаканов упали на пол. Мюррей побелел как мел, когда он подошел к соседнему столику.

Хестон-Вуд уронил свою вилку, звякнувшую о тарелку. Это был последний звук. Во всем ресторане несколько секунд царила глубокая тишина.

Барнетт взглянул на Мюррея, словно перед ним внезапно появился призрак. Он был большим, крепко сложенным человеком с красивым лицом. Его коньком, которого требовали от него издатели «Газетт», был «Театр для Масс» и он помещал в своей колонке фотографии, которые он добывал с пеной у рта.

— Стойте! — крикнул ему Мюррей.

— Эй… будьте разумны, Мюррей!

Мюррей схватил Барнетта за галстук. В своем гневе он развил невероятную силу. Он рванул Барнетта вверх, так что стул под ним с грохотом упал. Потом он нокаутировал Барнетта точно нацеленным ударом в подбородок.

Журналист отлетел назад, ударился о столик и пытаясь удержатся, схватился за тарелку с карамельным пудингом. Мюррей глубоко вдохнул воздух не обращая внимания на шум голосов.

— Это родилось у вас несколько лет назад. Разве вы не понимаете этого, вы, жалкое ничтожество? Вы не критик и никогда не сможете им быть. Вы злобный болтун, лишенный такта и с дурными манерами. Когда я находился на верху, мне часто хотелось выбить вам все зубы, но я не отваживался, потому что ваша грязная колонка все же имеет силу. Теперь я внизу и вы больше не сможете мне повредить. Но, не смотря на это, что вы пытаетесь сделать? Вы назвали меня старым пьяницей, не так ли? Прекрасно, теперь вы имеете возможность сказать мне это в лицо.

Барнетт выпрямился тяжело дыша. Он, бормоча, извинился перед посетителями, в чей карамельный пудинг он влез рукой.

— Мистер Дуглас! Боже мой, что вы здесь делаете? — позади него появился возбужденный Эмиль.

— Все в порядке, Эмиль. Я уже ухожу. Я не знал, что окажусь здесь под одной крыше с Барнеттом, иначе я сюда не пришел бы. Его вид портит мне аппетит, — теперь Мюррей нарочно использовал резонанс своего великолепно поставленного голоса, который раньше без микрофона заполнял весь Альберт-Хол. Он знал, что все посетители понимают каждое его слово. — Вот, возьмите это в качестве возмещения за убытки, — он сунул в руку Эмиля 5 фунтов и одновременно с этом нащупал в кармане брюк мелочь. — А это для вас, Барнетт.

Он бросил высокому мужчине один пенни. Монета упала перед ним на ковер. Мюррей повернулся и пошел к выходу; на этот раз он знал что все посетители наблюдают за ним. И на этот раз никто не спросил, кто бы это мог быть.

ХОРОШИЙ УХОД ДОЛЖЕН БЫТЬ МЕДЛЕННЫМ — огорченно подумал он.

— Мюррей!

Он остановился и оглянулся. За столиком около двери он увидел Флита Джинсона, который всегда находился наверху и никогда не спускался вниз. Флит лучисто улыбнулся.

— Мюррей, я действительно чертовски рад, что вы снова вернулись в мир живых. Поздравляю, это был великолепный, которым вы врезали Барнетту. Что вы делаете в настоящий момент? Я ничего не слыша о вас с тех пор… ну, вы уже понимаете, — и смущенно махнул рукой.

— С тех пор, как я прошел курс лечения, — произнес Мюррей. — Я уже отдохнул. По большей части у дверей кабинетов других людей. Я пытался добиться аудиенции и у вас, но вы не хотели со мной говорить.

Флит не показал, что чувствует себя неудобно.

— Ну, Мюррей, вы же сами знаете, как это бывает в этих случаях

— Теперь я это великолепно знаю. Вы держитесь около своей кормушки.

— Минуточку… ага… Мюррей!

Мюррей остановился и огляделся.

— Послушайте, если у вас действительно затруднения…

— Теперь больше нет, спасибо. Близзард включил меня в свое собрание бездельников и бродячих комедиантов, которые должны поставить на сцене новую пьесу Дельгадо. С тех пор я обеспечен. Мы снова увидимся на премьере.

ЭТОТ ХУК БЫЛ ЯВНО РЕБЯЧЕСТВОМ, — упрекнул Мюррей самого себя, выйдя на улицу. Глупость всего этого дела была, конечно, в том, что он, как и Барнетт, сомневался в этом проекте Дельгадо. Его агент раздобыл что-то другое — да, что-то другое — но он никогда с этим не свяжется, хотя он и получил бы за это фантастически высокий гонорар.

Мюррей ехал на север через Лондон по и все время мысленно возвращался к событиям последнего получаса. Он один раз остановился чтобы, открыть крышу своего кабриолета — свежий воздух поможет ему забыть Барнетта — и купить сандвич, который должен был заменить ему великолепную голубую форель, которую он оставил в ресторане «ПРОСЦЕНИУМ».

До сих пор он ехал осторожно; ведь с тех пор, как с ним случился срыв, он больше не садился за руль быстроходного автомобиля. Когда он наконец, достиг автобана, он намеренно поехал быстрее, сначала он выехал в четвертый ряд на скорости 170 километров в час, все увеличивая скорость, пока стрелка спидометра не коснулась цифры 200.

Мюррей был благодарен Мануэлю Дельгадо разве только за то, что тот дал ему взаймы достаточно денег; чтобы он смог выкупить свой автомобиль.

Он бы не заложил свой «Даймлер», потому что автомобиль был все время для него важнейшим символом. На номерной табличке была комбинация «1-МКД-Мюррей Квест Дуглас» — и люди узнавали белый «Даймлер С-250», мчащийся по улице.