Ответить на вопрос, когда человек впервые приручил крупный рогатый скот, так же трудно, как на вопрос о времени одомашнивания других животных. Предполагают, что предком нынешнего Bos taurus был древний бык Bos primigenius .

Попробуй, находя в Европе кости рогатого скота вместе с окаменелостями древнего человека, определить, идет ли речь об охотничьей добыче или о ручных животных. Долго считали, что в Восточную Африку скот пригнали полторы-две тысячи лет назад племена, пришедшие из Египта и северной Эфиопии. В Северной Африке возраст некоторых костей домашнего скота определяется в девять тысяч лет. Однако недавние находки в Восточной Африке косвенно указывают на более раннее развитие скотоводства в северных регионах материка.

В богатых крупной дичью африканских саваннах известен лишь один вид буйвола (с местными подвидами) и нет ни одного прямого родича рогатого скота, который за пределами Африки, и на севере и на востоке, представлен многими видами, как-то: зебу – священная корова Индии, яки гималайского высокогорья, гауры индийских лесов и родственные им гаялы Ассама и Бирмы, а также бантенги, некогда распространенные от Бирмы через Индокитай и Малайзию до Явы.

Тем не менее, именно в Восточной Африке найдено множество костей, чей возраст исчисляется в тринадцать тысяч лет. Видимо, одомашнивание скота началось гораздо раньше, и человек пригнал сюда свои стада откуда-то из средиземноморских стран.

Скотоводство явно достигло расцвета задолго до возникновения исторически известного земледелия, начало которого относят примерно к восьмому тысячелетию до нашей эры, и переход от скота как важнейшего источника питания к зерновым культурам наверное был поэтапным, причем немалую роль играла случайность.

Неудивительно, что корова и особенно бык рано стали предметом культа. Ни одно другое животное, будь то живое или убитое, не дает столько пищи. Можно доить козу, но коровье молоко вкуснее и его гораздо больше. Быть может, именно питательность молока определила религиозное отношение к корове, которая и сегодня остается священной в Индии.

Кроме того, корова спокойнее северного оленя и не так быстра, как лошадь. Это флегматичное создание не суетится без нужды, а знай себе мирно пасется. Владелец коровьего стада мог вести вполне приятное существование в благодатной среде: крупный рогатый скот лучше всего чувствовал себя на лугах и полях с перелесками. Полный контраст тяжелому труду оленевода на леденящем Севере или скудной жизни степных коневодов.

Темпераментный бык стал предметом еще большего культа, чем корова. Одним из богов в Древнем Египте был Апис в облике быка. У этого символа есть параллели в мифологии других стран. Зевс превратился в белого быка, ухаживая за прекрасной девой Европой; у царя Миноса на Крите был свой вариант Аписа – человек с головой быка, питавшийся людьми обоего пола. Такое отклонение от строго вегетарианской диеты обычных быков – типичное для мифов иносказание, за которым в данном случае, очевидно, крылось ритуальное человеческое жертвоприношение, призванное обеспечить плодородие земли.

Когда кончился ледниковый период и началось потепление, сложились благоприятные условия для травянистых растений семейства злаковых, которое ныне насчитывает шестьсот двадцать родов и до десяти тысяч видов.

Большинство трав – отличный корм для скота. При этом вряд ли злаки годились в пищу скотоводам, однако примерно десять тысяч лет назад, когда оледенение сменилось продолжающимся и теперь теплым межледниковьем, ряд процессов в мире растений привел к появлению злаков с несравненно более высокой питательной ценностью.

Вот как пишет об этом Ричард Лики в своей книге «Происхождение человека»: «По мере потепления климата менялась среда не резко и не вдруг, а постепенно и неуклонно. Деревья и кустарники занимали все большие площади, то же относилось и к диким предшественникам зерновых. Из поколения в поколение дикая пшеница и дикий ячмень распространялись все шире по степи. В ходе тысячелетий представленный ранее скудной порослью ландшафт стали занимать густые массивы этих злаков».

Звучит немудрено и просто, но вряд ли это было бы возможно без вмешательства человека. У названных выше исходных форм зерно крупнее, чем у трав, растущих на открытых участках, потому что в борьбе за жизненное пространство в полутени между деревьями им требуется большой запас питательных веществ. Стало быть, когда эти злаки начали свое наступление на открытые пространства, деревья и кустарники уже существовали? Так с какой стати злакам понадобилось оставить исконную благоприятную лесную среду и выйти на опаленные солнцем просторы? Это выглядит таким же абсурдом, как предлагаемая Десмондом Моррисом версия о «безволосой обезьяне», которая якобы вышла из леса под жгучее солнце саванны, подверглась там мутациям и сбросила защитный волосяной покров, подставив голую кожу опасному излучению.

Что касается первоначально тенелюбивой пшеницы, то мне сдается, что ее «выход» на знойные просторы был «принудительным». Большой питательный резерв в семени приспособил этот злак к тенистым местам, и самопроизвольная длительная миграция на земли, залитые солнцем, повлекла бы за собой постепенно убывающую нужду в энергетическом потенциале, заложенном в этом резерве. А вот резкая смена среды должна была способствовать выживанию мутантов и изменению характеристик всего вида. Таких примеров много и в растительном, и в животном мире. Что до «принуждения», то его, на мой взгляд, невольно осуществил человек, повлияв тем самым на будущее пшеницы и на свое собственное.

Как же это происходило?

Если деревья и кустарники стали наступать на пастбища, владельцам растущих стад естественно было бороться с этим явлением, уничтожая нежелательную растительность, попросту – жечь леса. К сожалению, так поступают сегодня около двухсот миллионов жителей тропиков (сокращая тем самым за год мировую площадь лесов на величину, равную половине площади Швеции).