- А ты, Коре? - продолжал Берг.

- Нет, - угрюмо ответил Коре. Ответ его прозвучал как приговор Оливеру. В душу его закралось вдруг смутное чувство, что, когда определенным образом ведется дело, защита всегда заведомо обречена на провал. - Я в этом месяце и так уже много чего натворил!

Оливер уныло поднял глаза от тарелки. Он хорошо знал отца и понимал, что тот, в сущности, не любитель таких допросов, но школа сама навязывала их своей системой беспрестанных замечаний и жалоб, вынуждая родителей действовать против мальчиков с ней заодно. Он знал, что отец утомлен долгим рабочим днем за прилавком в трикотажном магазине братьев Сёренсен, где одиннадцать лет гнул спину на фирму, пока не дослужился до заведующего галантерейным отделом. Оливер догадывался, что отец был бы рад улыбнуться и, сбросив с себя бремя забот, вздохнуть наконец полной грудью. Мальчик любил отца, и в чем-то они были даже близки, во всяком случае, такую близость не часто встретишь в других семьях, хотя бы тех, что жили по соседству. Они вдвоем часами могли возиться с конструктором на полу и работали оба запоем, не замечая времени, и отец радовался, что сын унаследовал его страсть. Тем более что во всем остальном живость отца, ныне слегка приглушенную усталостью, трудно было бы уловить в этом крупном, грузном подростке с глазами ярчайшей синевы, всегда полуприкрытыми веками.

- Так кто же еще был с вами? - спросил отец.

- Я же сказал, Гуннар, - запинаясь ответил Оливер.

- Гуннара ты уже назвал!

- А потом еще... - В мозгу Оливера будто ворочались тяжелые жернова. Быстрый маленький Рейдар давно уже вспомнил всех, кто был замешан в том деле, но мысли Оливера, казалось, заперты в глухом тайнике, откуда их надо извлечь звено за звеном... ("Мальчик просто не хочет учиться", - говорил учитель немецкого языка.) - Да, еще, значит, Юхан... - с трудом выдавил из себя Оливер.

Мальчики прыснули. Они вспомнили благовоспитанного чистюлю Юхана, которого они хитростью подбили запереть в уборной учителя географии Шеннинга, и Юхан так испугался, что, уступив давней своей слабости, пустил струю, которая потекла с его ног на каменный пол у двери помещения, где он мог бы облегчиться на вполне законном основании. Да, постыдная была слабость у изнеженного барчука Юхана.

- Тут нет ничего смешного, мальчики! - сказала фру Берг. - Ах вот как, значит, Юхан тоже участвовал в проказе. Что же он сделал?

- Он стоял на стреме, - ответил Оливер. Он теперь не отводил тяжелого взгляда от ягоды, которая торчала из супа, как спасительный утес в час потопа.

- А еще кто там был? - допытывался Берг. Его допрос не отличался изобретательностью: хоть он и не признался бы в этом, вся история мало его волновала.

Оливер напряженно начал вспоминать, он размеренно покачивал головой, как обычно при чтении псалмов. Однажды ему велели вместо урока двадцать раз переписать строчку из псалма: "Он воскрес - и повержен порок! Наш господь всепрощающий бог". На другой день, когда его попросили прочитать псалом наизусть, Оливер невозмутимо начал: "Он воскрес, вот вам бог - вот порог..." - "Ты понимаешь, что говоришь?" - почти мягко спросил его пастор Экхоф! "Нет, спасибо", - ответил Оливер. Он часто говорил такое из чистой рассеянности. А однажды, подав директору школы указку, вместо "пожалуйста" сказал ему "доброй ночи".

- Кто еще?

- Гуннар... и Юхан, - отвечал Оливер, лихорадочно силясь вспомнить всю эту историю. Всего ведь несколько дней назад она приключилась. Господи, вот уж если не повезет, так... - Да, еще Пер, - вдруг сказал Оливер.

- Пер? Неужели Пер тоже был с вами? - Похоже, папаша Берг теперь знал, как поскорей разделаться с неприятностью. Он так работал ложкой, что брызги летели.

- Нипочем не поверю, что Пер участвовал в таком деле! - сказала фру Берг. Она была родом с юга и в семье держалась словно бы особняком. Мальчики не любили ее за привычку брезгливо кривить рот.

- Да... то есть Пер пришел, отпер дверь и выпустил его! - тихо пояснил Оливер.

Берг мгновенно вскипел.

- Ты что, издеваешься надо мной? - закричал он и грозным жестом сдернул с себя салфетку. - Изволь отвечать, когда я тебя спрашиваю! Хотя... не все ли равно, кто еще участвовал в проделке? Все вы балбесы. Сам видишь, ни Коре, ни Рейдар не пошли на такое!..

Предатели понурили головы в немой досаде. Рейдар в душе поклялся себе, что завтра же один запрет в уборной самого директора школы, надо лишь дождаться, когда директор туда войдет, лучше всего в самом начале большой перемены. Тогда папаша Берг уже не сможет злорадствовать.

- Вот только зачем вы это сделали? - взревел Берг. Он был в такой ярости, что у него прыгали губы. Струйка Тронхеймского супа стекала изо рта на салфетку, которой он вновь повязал шею. - Зачем вы это сделали?

Наступила страшная, мертвящая тишина, потому что никто не ожидал такого вопроса и мальчики не знали, как на него ответить. Не дай бог, Берг узнает про все проказы - что тогда будет?.. Весь этот день Оливеру в школе не везло, просто чудовищно не везло. Он потому и поторопился сперва рассказать отцу о самом худшем, а уж потом хотел показать дневник, где на предназначавшейся для замечаний чистой странице справа была еще и другая серьезная жалоба, за другую провинность, которую Оливер допустил в то же утро.

- Папа спрашивает, зачем ты это сделал? - повторила фру Берг, особенно противно скривив губы. Все услышали вдруг, как в корзину, висевшую на веранде у самого окна, влетела большая синица и весело завозилась с кормом. Таким мирным, прелестным казался этот зимний вечер, в смутной мгле таяли очертания улицы.

Оливер понимал, что проиграл битву. Давняя хитрость его - зазывать к себе приятелей, чтобы они защитили его от грозы, - на этот раз не удалась, к тому же родители успели привыкнуть к Рейдару и Коре. Теперь они уже не стеснялись мальчиков. А заведующий галантерейным отделом Берг, казалось, сбросил с себя всю усталость от долгого дня беготни между прилавками магазина. На его добром озабоченном лице вдруг проступило зловеще-властное выражение - так глядели, должно быть, великие полководцы древности, зная, что их лазутчики успешно проникли за стены осажденного города, где теперь ведут свою губительную разлагающую работу среди его обитателей. Мальчики оторопели: казалось, теперь все пропало. Дело приобрело неожиданный оборот, и атака велась с неожиданной мощью. Они понимали: теперь Бергу, чтобы оправдать свою ярость, ничего другого не остается, как узреть в проступке еще большую крамолу, чем прежде. А человек, вынужденный оправдывать свои действия, - грозный противник.

- Почему ты молчишь, Оливер? - спросил отец. И отодвинул тарелку. Величественный в своем гневе, он позволил себе пренебречь самой священной заповедью семейных будней: съедать обед без остатка.

- Почему? - переспросил Оливер, судорожно глотая суп.

- Да, почему? Сколько раз должен я спрашивать? Изволь отвечать на вопрос, а не повторять каждое мое слово!

Вопрос повис над столом. Будто пальма, распластался он над квадратом стола - сердцем семейного очага, над этим столом, впитавшим в себя столько тайной жути. Все отошло куда-то: война, скудный семейный бюджет, напрасные надежды на повышение по службе и прибавку жалованья, на снижение цен, на выигрыш в денежной лотерее. Отступили куда-то мечты о лесной поляне, о летнем отпуске в тихом, мирном домике, из открытых окон которого струился бы аромат свежеиспеченного хлеба, о лодке, качающейся у причала на волнах, разбегающихся от кораблей. Все это было прежде. Но теперь уже не было ничего.

Берг встал.

- Доешь суп, - приказал он.

Мальчики набросились на остывший Тронхеймский суп и стали поспешно его глотать, чтобы хоть чем-то угодить хозяину дома. Берг зашагал по комнате. Он вышагивал какой-то нарочитой походкой, и от этого его щуплая фигура зловеще преобразилась. Он шагал как сильный мужчина, а не как приказчик, привыкший ужом скользить между прилавками. Ах, тысячу, тысячу раз приходилось ему кланяться и говорить: "Увы, дорогая фру, синей шерсти в три нити у нас нет". Сейчас же он был высоко вознесен над прилавками. Расхаживая по комнате взад и вперед, он вдруг зажег лампу в столовой - столь неожиданно, что яркий свет заставил мальчиков вздрогнуть.