Анализ крови ясно показывал Наташе, что в организме больного имеется какой-то скрытый яд. Только этим и можно было объяснить увеличение количества белых шариков. Но что это был за яд, она не могла понять.

Она решила посоветоваться с Виктором Петровичем. Академик беседовал в своей каюте с Сандомирским. Наташа рассказала про больного. Сандомирский не придал ее словам большого значения.

— Ничего, отлежится… — сказал он небрежно. — Человек упитанный и здоровый.

Но академик был другого мнения.

— Нет, это что-то серьезное. Но что?.. — Он развел руками: — Во всяком случае, Наталья Васильевна, надо тщательно наблюдать за больным. Может быть, это влияние здешнего климата? Нужно быть готовым, что и другие могут захворать. Всё записывайте. Это очень важно!

За ночь Михаилу Андреевичу стало много хуже. Он плохо спал, несмотря на снотворное, метался в постели и даже бредил. В эту ночь Наташа дежурила у постели больного и с удивлением прислушивалась к бессвязным фразам.

Профессор выкрикивал отдельные и непонятные слова:

— Жарко! Очень жарко! Нельзя дотронуться… Наташа попробовала дать ему освежающее питье. Шаповалов отталкивал кружку:

— Не надо! Вода горячая! Все горячее! Ядовито! Он произносил и другие, но уже совершенно бессвязные слова, рвал на себе пижамную куртку.

К утру температура спала, но больного стал трясти мучительный кашель. Михаил Андреевич просто задыхался от его приступов. Это был сухой и ничем не объяснимый кашель. После ночного бреда профессор пришел в себя, но его трудно было узнать. Некогда круглое и постоянно улыбающееся лицо астронома осунулось и стало серьезным. Глаза приняли страдальческое выражение. Два раза после особенно сильных приступов кашля он обнаруживал кровь на платке. Наташа не могла скрыть этого от больного, и он с изумлением смотрел на красное пятно.

Горькая улыбка появилась на лице астронома.

— Кровь! — сказал он.

— Ничего, это от напряжения, — пыталась успокоить его Наташа.

— Нет, это конец… — Потом прибавил: — Какая тоска!..

— Пройдет, пройдет, — говорила Наташа, едва сдерживая слезы и проклиная свое бессилие.

Вскоре зашел Виктор Петрович и попытался ободрить профессора разговором на научные темы. Больной безучастно смотрел прямо перед собой и ничего не отвечал.

Кашель показал, что процесс происходит в легких. Шаповалову стали давать биомицин.

В тот день дежурил Сандомирский. Хорошо зная Михаила Андреевича, он постарался и приготовил обед повкуснее. Сварил суп из рыбных консервов, поджарил блинчики с мясом, которые очень любил астроном, а на закуску подал салат из крабов. Больному налили стакан белого вина. На третье был компот из фруктов.

Каково же было огорчение Сандомирского, когда больной даже не притронулся к этим вкусным вещам.

— Не хочется, — сказал он тихим голосом. — Очень вкусно, но мне не хочется.

Он выпил только глоток вина.

В салоне шли невеселые разговоры.

Ночной мрак еще не вполне рассеялся, и за окнами виднелась темно-синяя мгла рассвета. Вдруг на небе вспыхнули огни полярного сияния. Профессор приподнялся на локтях, чтобы лучше видеть поразительное явление, но со стоном опустился на постель.

— Вам плохо, Михаил Андреевич? — спросила, склоняясь к нему, Наташа.

— Не знаю… Голова болит… И глаза режет. Света выносить не могу…

Наташа прикрыла настольную лампочку листом темной бумаги.

Пришел Виктор Петрович и спросил:

— Температуру мерили?

Наташа посмотрела на градусник: 38,8…

— Михаил Андреевич, покажите-ка ваш язычок! — попросил академик.

Язык у астронома был покрыт странным бурым налетом. Академик нахмурился.

— Скорее сделайте анализ крови! — тихо сказал он,

Наташу не нужно было просить дважды. Быстро и ловко она проделала процедуру, улыбнулась больному, попутно поправила одеяло и подушку.

Михаил Андреевич лежал с закрытыми глазами и молчал.

Виктор Петрович и Наташа прошли в лабораторию и там вместе произвели анализ. Склонившись над микроскопом, молодая женщина торопливо делала подсчеты. Когда все было закончено и результаты анализа лежали в виде лейкоцитарной формулы, академик просмотрел ее и помрачнел.

— Белокровие! — сказала Наташа. — Типичный лейкоз!

Если раньше количество белых шариков было значительно больше нормы, так как организм призывал на помощь все свои оборонительные силы, то сейчас в кубическом миллиметре крови едва насчитывалась тысяча лейкоцитов. Изменился и самый их состав. Преобладали формы, свидетельствующие о разрушении, о катастрофическом ухудшении состава крови. Число красных кровяных телец также было значительно ниже нормы.

— Сейчас же надо сделать переливание крови, — сказал академик. — Какая у него группа?

— Вторая.

— Очень хорошо! Моя кровь подходит. Берите скорее и пойдемте к нему…

Наташа стала кипятить шприц. Лейкоцитарная формула ясно говорила, что в организме Михаила Андреевича происходят чрезвычайно опасные явления. Кроветворные органы были, очевидно, парализованы, а резервы организма истощились. Помочь могла только кровь другого человека. Надо было действовать быстро, и Виктор Петрович, ни минуты не раздумывая, предложил себя в качестве донора. Академик засучил рукав рубашки. Наташа проворно взяла у него 300 кубических сантиметров алой животворной крови. Едва место укола было прикрыто кусочком ваты, Виктор Петрович поспешил к больному. Академик сам руководил операцией.

Пока делали переливание крови, остальные астронавты стояли в дверях, так как всем уже стало известно о тяжелом положении астронома. Никто не задавал вопросов. Михаил Андреевич лежал неподвижно на спине и не произносил ни слова. Лицо его покрывала мертвенная бледность.

Несмотря на то, что все было сделано с предельной быстротой, переливание крови никаких результатов не дало. Виктор Петрович с тревогой смотрел на умирающего.

Теперь становилось ясно, что над ученым уже веяло дыхание смерти.

— Скажите, как вы себя чувствуете? — спросила Наташа.

— Кружится голова… — едва слышно ответил астроном. — Болит очень…

Широко раскрытые глаза ученого вдруг начали бессмысленно блуждать по сторонам. Больной, видимо, старался остановить их движение, но не мог. Глаза вышли из подчинения его воле.

— Дайте ему пентоксил! — сказал академик. — Скорее! Дорога каждая минута. Наташа бросилась к аптечке.

— Захватите глюкозу! — кинул ей вдогонку Виктор Петрович. — И витамин «В». Надо сделать инъекцию.

Академик Яхонтов не считал себя медиком. Его основной профессией была палеонтология, но всякий палеонтолог в то же время является биологом и поэтому ближе стоит к медицине, чем представители точных наук. Из шести астронавтов только Наташа имела медицинское образование, да и то среднее. Естественно, что лечить больного пришлось самому начальнику экспедиции. Всем хотелось знать, в каком положении находится больной товарищ, и Виктора Петровича засыпали вопросами. Но он ничего не мог на них ответить.

— Неужели он умирает? — огорчался Сандомирский.

— Лейкоз! — ответил Виктор Петрович. Это латинское слово обозначало заболевание всей системы кроветворных органов, глубокое поражение организма, быстро приводящее к роковому концу.

Профессор Шаповалов уже ничем не напоминал теперь веселого толстяка, каким все привыкли его видеть.

На койке лежал человек с заострившимися чертами лица, ослабевший настолько, что ему было трудно даже говорить.

Но вливание глюкозы оказало свое действие. Умирающий почувствовал приток сил. Он открыл глаза.

Наташа сидела у него в ногах. Яхонтов стоял около постели, а другие астронавты находились в дверях, так как никому не разрешалось входить в каюту астронома, кроме Наташи. Они издали наблюдали, как совершается великое таинство смерти.

— Михаил Андреевич, мы сделали переливание. Теперь дело пойдет на поправку, — убеждала астронома Наташа.