Все в этом удивительном ландшафте было залито странным, совершенно непривычным для человеческого глаза, желтым, почти оранжевым светом.

Так бывает в летнюю жаркую пору, когда к исходу дня собирается гроза. Незадолго до заката наплывают темные тучи, освещенные багровым пламенем вечерней зари. С неба уже сходит сумрак, но невидимые лучи дневного светила еще не погасли и просвечивают сквозь облака, создавая зловещее багряно-желтое освещение. С небес льется странный, как бы нереальный свет, зелень становится темной, блики на воде приобретают оттенок расплавленного золота, а кирпичные стены зданий кажутся необыкновенно яркими.

Именно такой необычный, охряно-желтый, отливающий красным, мрачный и гнетущий свет проникал через окна в ракету.

Нельзя было сказать, что в помещении темно. Наоборот, вполне можно было читать самый мелкий шрифт, но освещение казалось каким-то ненастоящим, искусственным, будто на небе установили гигантский прожектор с темно-желтыми стеклами.

Такова была картина, которую Красницкий увидел за окнами, когда, подняв крышку кабины амортизации, выглянул в салон. Там было пусто. Из рубки тоже не доносилось ни звука.

«Катастрофа? — подумал Красницкий. — Где же пилоты? Неужели погибли?!»

Сбросив защитный костюм, он поспешил наверх.

Пилоты оказались живы, но оба находились в бессознательном состоянии. Нестерпимый жар, тяжелый и спертый воздух вывели из строя даже таких сильных людей, как Сандомирский и Одинцов. Да и никто другой не мог бы выдержать столь значительного физического и нервного напряжения. Кроме того, при ударе о воду защитный ремень на кресле пилота лопнул. Одинцов перелетел через доску с приборами, ударился головой о раму и упал без сознания. На него всей своей тяжестью рухнул Сандомирский, сброшенный с кресла той же силой.

Красницкий кинулся к аптечке, нашел там нужный флакон и прежде всего привел в чувство командира корабля.

— Где я? — со стоном спросил Сандомирский, озираясь вокруг. — Что произошло? Упали?

— Кажется, сели на воду. Всё в порядке. Легкий обморок.

— А где остальные? Кто у штурвала?

— Одинцов здесь.

— Жив?

— Кажется, жив. Сейчас я посмотрю…

— А где же мы? — опять простонал Сандомирский.

— Никаких подробностей не знаю. Ракета, несомненно, находится на поверхности Венеры. За штурвалом пока никого. Но это не так страшно. Мы, по-видимому, плывем. Чувствуете, как качает корабль?

Огромный корпус ракеты действительно находился в непрерывном движении. Ее бросало из стороны в сторону. Предметы, висевшие на стенах, раскачивались, посуда в шкафах звенела.

Пока Красницкий, оставив Сандомирского, стал хлопотать вокруг Одинцова, из камер амортизации вышли Шаповалов и Наташа. Пошатываясь, астроном сел в кресло пилота и взялся за штурвал. Одинцов, несмотря на медикаменты и холодную воду, которую где-то раздобыл Красницкий, не подавал никаких признаков жизни. Все было напрасно. Над ним в отчаянии склонилась Наташа. Приступили к искусственному дыханию. Казалось, что это конец. На Наташу было страшно смотреть, однако она продолжала неутомимо сгибать и разгибать руки Владимира, стараясь вернуть жизнь в бездыханное тело. Слезы текли по лицу молодой женщины. Плотно сжав рот, она упорно боролась за жизнь любимого человека.

— Как будто бы вздохнул! — с надеждой шепнул Красницкий.

Наташа приложила щеку к груди Владимира:

— Нет! Какое несчастье!..

— Будем продолжать! — произнес Красницкий. Астронавты провели около трех месяцев в условиях полной невесомости. Их мускулы, сердце, нервная система уже успели приспособиться к тому, что все движения производятся почти без затраты физических усилий. А теперь человеческое тело снова обрело вес. Люди с непривычки ощущали себя слабыми, будто впервые вставшими после продолжительной и тяжелой болезни. Даже на Земле, в нормальных условиях делать искусственное дыхание очень трудно. А тут голова кружилась, пол под ногами колебался, сердце билось учащенно… Наташа напрягала последние силы.

Виктор Петрович поднял крышку люка и тоже покинул камеру амортизации. Оглядевшись, он сразу оценил обстановку и, держась за стены; стал пробираться в рубку управления. Наташа и Красницкий уже совершенно выбились из сил, как вдруг на бледном лице Владимира стал появляться легкий румянец. Он глубоко вздохнул и открыл глаза.

— Володя! — закричала Наташа. — Ты жив! Жив!.. Она разрыдалась.

Владимир с трудом поднял руку и погладил ее по голове. Хотел подняться, но не мог.

— Лежи, лежи! — уговаривала его Наташа. Возвращенный к жизни Владимир медленно обвел глазами помещение. Сознание постепенно прояснялось. Он вспомнил последние минуты за штурвалом:

— Значит, мы сели? Все живы?

— Все живы, Володенька! Все хорошо!

— Привенерились! — не удержался Шаповалов.

— Да, друзья, — послышался голос академика Яхонтова, — хотели мы того или нет, но посадка на планету Венеру совершилась!

Слова прозвучали торжественно. Никто не думал, что будет дальше. Теперь, когда первая опасность миновала, все были в крайне приподнятом настроении. Однако жизнь требовала своего. Надо было что-то предпринимать.

Окна захлестывали гребни высоких морских валов. Струйки воды стекали по стеклам иллюминаторов совершенно так же, как это было бы на Земле. Не в этом заключалось своеобразие окружающей обстановки. Необычайной была окраска. Вверху виднелось небо, но вместо привычной голубой сферы или серебристых облаков над головами путешественников грозно клубились громады оранжево-бурых туч.

Облака на Земле, постоянная смена их форм — одно из самых прекрасных явлений природы. Ничего подобного не было на Венере. Даже тени на тучах были не синие или серые, а коричневые и темно-фиолетовые, местами даже красные. С невольной тревогой смотрели люди на эти картины.

Море здесь не было похоже на синие земные океаны — оно было красным. Сердитые валы непрестанно набегали на ракету. Желтый цвет неба и пурпур моря создавали тот зловещий свет, отблески которого озаряли кабину.

Вокруг простирался чужой, пустынный и страшный океан. Только далеко на горизонте виднелся зубчатый гребень горного хребта.

— Какое гнетущее зрелище! — прервал молчание Шаповалов.

— В нем есть и своеобразная красота, — сказала Наташа.

— Да, — согласился Яхонтов, — зрелище напоминает грозные образы «Божественной комедии».

— Все дело в привычке. Голубой цвет нашего неба и синева моря зависят от химического состава земной атмосферы, и только, — пояснил астроном.

Нужно было приступать к работе. Однако путешественники не сразу овладели собой. Они долго не могли оторваться от okoh, стараясь впитать в себя как можно больше впечатлений.

Впрочем, впечатления эти были невеселыми. Все понимали, что скоро вступит в свои права трезвый разум, наступят дни тяжелого труда и, может быть, смертельных опасностей.

Действительность оказалась именно такой, какой ее представлял холодный рассудок ученых. Все было мрачно вокруг. Ни одного луча солнца. Гнетущая пасмурная погода. Бурный ветер. Мрачный колорит местности. Тягостное освещение. Все было чужим.

Глядя на эту безрадостную картину, каждый невольно подумал, что запасы горючего израсходованы и пути к возвращению отрезаны. Быть может, до конца дней своих придется оставаться здесь, если не придет помощь с Земли. Высадка на Венере, по существу, являлась катастрофой. Все отчетливо это сознавали.

Прильнув к окнам, путешественники с тоской всматривались в даль. Никому не хотелось говорить. Невольно вставал трагический вопрос: что ждет теперь людей, заброшенных на чужую и негостеприимную планету?

Морские валы с грозным ревом кидались на корабль. Казалось, они хотели разбить оболочку ракеты, ворваться в нее и уничтожить пришельцев. Несмотря на огромные размеры космического корабля, его сильно качало. Приходилось крепко держаться за ремни, чтобы не упасть.