С тех пор прошло немало времени. Красницкий особенно настороженно прислушивался ко всем звукам, доносившимся из эфира сквозь шумы помех, стараясь не пропустить позывные стратоплана, но час проходил за часом, а от разведчиков донесений больше не поступало.

Сандомирский, заложив руки за спину и не произнося ни слова, то ходил по салону, то вдруг поднимался в рубку и нетерпеливо покусывал усы. Понимая его состояние, остальные ни о чем не спрашивали. Красницкий не отрывался от приборов и несколько раз сам посылал вызов, но не мог добиться ответа. Из эфира не доносилось ни одного звука, похожего на сигналы стратоплана.

Между тем ливень перешел в грозу. На этот раз вместо обычной оживленной беседы за обедом царило молчание. Никто не оценил по достоинству супа из мясных консервов с сухими овощами, над приготовлением которого старался астроном — очередной дежурный по кухне.

Снаружи доносился вой ветра. Эти заунывные звуки и шум дождевых потоков, бивших неустанно в металлическую оболочку ракеты, нагоняли гнетущую тоску. То, что было видно сквозь окна салона, никак не могло поднять настроение. Плотная завеса дождя совершенно скрывала не только горизонт, но и самые близкие предметы. На первом плане виднелись только черные, блестящие от влаги, неуютные скалы и бешеные волны, кидавшиеся на берег. Мучительно хотелось увидеть солнце, но его не было в этом странном мире.

Непрерывно сверкающие молнии не пугали путешественников. Высокие утесы находились рядом и представляли естественный громоотвод. И сейчас сквозь потоки воды было видно, как огненные стрелы то и дело ударяют в скалы, но мощные электрические силы, не принося вреда, уходили в почву.

— Страшно подумать, — заметил профессор после особенно сильного разряда, потрясшего воздух, — что было бы с нашей ракетой, не будь рядом этой природной защиты…

— Не время сейчас думать о пустяках! — неожиданно оборвал его Яхонтов. — Скажите лучше, что может случиться с нашим стратопланом, попавшим в такую грозу?

Виктор Петрович никогда не повышал голоса. Резкий тон замечания был необычен и выдал путешественникам всю глубину волнения, охватившего начальника экспедиции. До того все сдерживались и избегали в разговоре всякого упоминания о Владимире и Наташе, чтобы не возбуждать тревоги. Теперь одна короткая фраза как будто сорвала печать молчания, и долго сдерживаемое беспокойство нашло выход.

— Почему же они молчат? — воскликнул Сандомирский. — Стратоплан оснащен превосходно! Отчего так долго нет ни звука от них?

— Не думаю, чтобы они могли забыть, — сказал Шаповалов, который смотрел теперь на академика с явным раздражением. — Просто гроза нарушила связь.

— Может быть, и так. Смотрите, какая буря! — вмешался Сандомирский.

Но по лицу Шаповалова было видно, что предполагает он другое.

— Вы думаете… авария? — спросил академик. Шаповалов хмуро кивнул головой.

— «Авария»! — возразил Сандомирский. — Какая авария? Одинцов — опытный летчик. Ни о какой аварии не может быть и речи.

— А сильный разряд между тучами? — заметил Красницкий.

— Чепуха! Одинцов не дурак, чтобы лезть туда, куда не нужно. Пилот обязан уходить от грозы. Элементарное правило навигации…

Шаповалов добавил:

— У наших пилотов большой опыт в полетах на Земле и в межпланетном пространстве, но они ничего не знают об опасностях, подстерегающих самолет на Венере…

— Что вы, собственно говоря, хотите сказать, профессор? — хмуро спросил Яхонтов. — Вы стремитесь убедить нас в гибели стратоплана?

— Вовсе нет. Но я всегда стараюсь предвидеть худшее, чтобы своевременно наметить план действий… Ведь нельзя же сидеть сложа руки. Надо принимать какие-то меры.

— Не так-то легко найти людей на чужой планете, — бросил академик. — Мы даже не знаем, в какую сторону улетели наши разведчики после последней передачи… Может быть, вы сумеете предложить что-нибудь конкретное, Михаил Андреевич?

Осталось неизвестным, что собирался предложить профессор. Настроение создалось напряженное, и каждое мгновение могла возникнуть ссора. Тут вмешался Сандомирский.

— Если говорить о конкретных мерах, — решительным тоном заявил он, — то это мое дело! Направление полета известно — все указано в графике. Нет сомнений, что Одинцов точно исполняет все, что ему было приказано. Где их искать? Конечно, там, откуда получен последний сигнал… Будь второй стратоплан, дело было бы проще. А теперь придется воспользоваться вездеходом. И не переставая посылать позывные. Другого пути я не вижу.

Эти вполне деловые высказывания несколько разрядили атмосферу.

— Соображения, конечно, правильные, — сказал академик, успевший овладеть собой. — Возможно, ими и придется воспользоваться. Однако не следует торопиться. Подождем, пока утихнет гроза. Пока рано устраивать панику. Срок еще не истек. Они поднялись в 10.15, а сейчас 18.30. Можно надеяться, что самолет цел и невредим, но просто не может передать свой курс по радио. Если же к ночи Владимир с Наташей не вернутся, то завтра надо отправляться на розыски.

— Само собой… — подхватил Сандомирский.

— Да, но с одной поправкой. Розыски — мое дело. Вы командир корабля. А за судьбу экспедиции и жизнь личного состава отвечаю я!

Сказаны были эти слова совершенно категорическим тоном. Оставалось только повиноваться.

— Виктор Петрович, возьмите меня с собой! — заявил Сандомирский.

— Прошу и меня! — присоединился Красницкий.

Несмотря на серьезность положения, академик улыбнулся:

— Хорошо, хорошо! Я вижу, недостатка в желающих отправиться на поиски у нас нет. Однако поедет со мной только Иван Платонович. Нельзя же всем покидать базу. Если товарищи не вернутся, спасательная группа выступает завтра, в восемь часов утра.

— А мы с профессором остаемся? — вздохнул Сандомирский.

— Ничего, ничего, и ваша задача достаточно почетная!

Однако этот разговор лишь ненадолго разрядил тревожное настроение, охватившее путешественников. Когда все разошлись, каждый остался со своими нерадостными думами.

Сандомирский ушел в рубку, сел в кресло и погрузился в наблюдения. Гроза не прекращалась. Глядя, как порывы ветра потрясают тяжелый корпус вездехода, надежно укрепленный на берегу канатами, он невольно рисовал себе незавидное положение потерпевшего аварию стратоплана и его экипажа.

— Ну как, есть связь? — то и дело спрашивал он Красницкого, снова севшего за радиоприемник.

— Нет, Николай Александрович, — отвечал каждый раз Иван Платонович, регулярно через десять минут переходивший с приема на передачу позывных ракеты.

Начальник экспедиции, еще недавно отвергавший всякую возможность несчастья, удалился в свою каюту, где и застыл в кресле перед окном.

Ровно в двенадцать часов ночи раздался звонок, означавший время идти спать. Ночь создавалась искусственно: окна кают занавешивались светонепроницаемыми шторами, и все электрические лампочки, кроме дежурных в рубке, салоне и коридоре, выключались.

На этот раз никто не мог уснуть и после сигнала. Когда в два часа пополуночи Виктор Петрович в пижаме, неслышно ступая по ковру в ночных туфлях, поднялся в рубку, он нашел там командира корабля.

— Не спится? — спросил академик.

— Какой уж тут сон, Виктор Петрович! И со спокойной душой частенько уснуть не могу, а здесь… сами понимаете. Смотрите, что делается!

Гроза прекратилась, но ветер усилился. Волны с ревом набегали на берег и яростно бросались на скалы, едва не достигая того места, где стоял вездеход. Ракета, несмотря на надежные крепления, покачивалась, как корабль в бурю. Валы захлестывали окна, и в струях стекающей воды неясные очертания берегов становились расплывчатыми.

— Николай Александрович, — снова заговорил академик, — скажите откровенно и между нами, что могло случиться с молодежью? Как вы думаете?

— Боюсь, что разбились. Вероятно, стратоплан погиб. Если бы он остался цел, Одинцов нашел бы способ вернуться или хотя бы установить связь. До сих пор на наши позывные нет ответа. Значит, стратоплан вышел из строя. Но живы ли они сами? Эх, Володька, Володька!..