– Очень вкусно.

Он поднес ее руку к ее же рту, и Джейд тоже откусила кусочек персика. Он заставил ее откусывать еще и еще, пока рот Джейд не наполнился сладкой мякотью и сок не потек по подбородку на шею. Когда капли сока упали на ее грудь, Диллон наклонился и слизнул их. Потом развязал узел на блузке, распахнул полы и открыл ее грудь солнечным лучам и собственным жадным губам.

Забыв о персике, Джейд обняла его за шею и откинулась назад, сама предложив ему шею и груди. Он целовал их поочередно, продвигаясь выше. Когда их губы сомкнулись, Диллон застонал от вожделения.

Он посадил Джейд лицом к себе и раздвинул ее бедра на своих ногах. Когда они целовались, ее тело тесно прижалось к нему и он почувствовал, что сходит с ума. Она прошептала ему в ухо:

– Ты не подумаешь, что я распущенная, если…

– Нет, вовсе нет…

Рука Джейд исчезла под юбкой, пальцы коснулись его тела. Когда она сжала в ладони его мошонку, Диллон вскрикнул и пробормотал невразумительную смесь молитвы и проклятий. Она высвободила его член из джинсов. Диллон крепко поцеловал ее.

Джейд медленно вбирала в свое лоно его твердую плоть, дюйм за дюймом, до самого основания.

Диллон оттолкнулся ногой от земли. Доска качнулась вперед, и от этого он погрузился в нее еще глубже. Наслаждение было огромным. Потом доска качнулась назад, и Джейд надавила на него еще сильнее. Обхватив ее обеими руками, Диллон крепче прижал Джейд к себе.

– Только бы тебе не было больно, – прошептал он.

– Мне не больно. Так я могу чувствовать тебя глубже, чем ночью.

– И я глубже…

– Да… Да…

Доска продолжала раскачиваться. Каждый раз, когда она замедляла ход или совсем останавливалась, Диллон сильным толчком снова приводил ее в движение. Он был готов кончить раньше ее, но сдерживал себя. Нагнувшись, касался языком ее соска, ласкал его, пока не почувствовал, что ее тело облегло его, словно мягкая перчатка. Джейд издала несколько отрывистых, глухих вскриков, и они слились в долгом оргазме.

Мокрые от пота и липкие от выделений и сока персика, они прижались друг к другу. Потом Диллон откинул влажные пряди с ее раскрасневшихся щек.

– Я проснулся сегодня утром, – начал он нежно, – и раньше, чем понял, где нахожусь, поразился, как мне хорошо.

– Я тоже чувствую себя хорошо, Диллон. Я никогда не смогу отблагодарить тебя за…

Он прижал палец к ее губам.

– Все наслаждение было моим.

– Не все твоим…

– Это было изумительно, Джейд. Но это и что-то большее.

Диллон взял ее голову в ладони.

– Мне нравится, когда ты спишь рядом со мной.

– Мне это тоже нравится, – призналась Джейд, словно в тумане. – Очень нравится. Я впервые в жизни спала с мужчиной и не предполагала, что при этом чувствуешь себя так покойно. Неудивительно, что люди придают этому такое большое значение.

– Неудивительно, – улыбнулся он и привлек ее к своей груди. Джейд опустила голову ему на плечо.

– Диллон…

– Да?

– Прошлой ночью, когда я… подошла, ну, ты понимаешь, ж первый раз… – сказала она и запнулась.

– Да?

– Ты сказал: «Нет, Джейд». Почему ты так сказал?

– Я собирался сначала надеть презерватив.

– А-а! Я об этом даже не подумала.

– А должна была. Но поскольку ты этого не сделала, позволь мне заверить, что у тебя нет никаких оснований для паники. Самое худшее, что может случиться, – ты забеременеешь.

Джейд подняла голову и взглянула на него.

– Я никогда не свяжу тебя ребенком.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Ничто не могло бы быть лучше.

Переведя дыхание, она спросила:

– Ты хочешь сказать, что любишь меня?

– Именно это я и говорю.

– Я тоже люблю тебя, Диллон. Я тоже люблю тебя.

Джейд нежно поцеловала его в губы, и снова опустила голову ему на плечо.

Единственные звуки, которые доносились до их слуха, были стук сердца и скрип старых веревок. Они еще долго раскачивались на качелях, пока те не остановились.

Майраджейн Гриффит запарковала свой серый «форд» на дугообразном подъездном пути напротив дома Айвена Патчетта. Приглашение от Нила к завтраку было для нее как гром с ясного неба. Май-раджейн вышла на пенсию два года назад. С тех пор она ничего не слышала о Патчеттах и не видела их. Она часто думала, как это похоже на них: подарить ей золотую брошку, пожать руку и после этого напрочь забыть о ней, проработавшей на Патчеттов тридцать пять лет.

Конечно, Ламар виноват в том, что люди избегали ее. Кто захочет дружить с матерью человека, который умер опозоренный, в богомерзком городе? Она не верила ни одному слову из тех, что люди говорили о ее сыне. Ламар не мог быть извращенцам. Он не мог заниматься теми невыразимыми гадостями, которые ему приписывали. Он умер от пневмонии и редкой формы рака кожи.

До сих пор Майраджейн отказывалась верить в чудовищные признания, сделанные сыном на смертном одре. Его слова не могли быть правдой, потому что его разум помутился от болеутоляющих лекарств, а мозг был промыт бесовскими усилиями врачей. В Сан-Франциско все были так перепуганы СПИДом, что любой заболевший человек верил, что заражен именно этой напастью.

Очевидно, Патчетты, как и она, больше не верили в эту ложь, иначе бы никогда не пригласили ее в свой дом.

Глядя на внушительный фасад, которому она всегда завидовала, миссис Гриффит натянула белые нитяные перчатки. Ее ладони вспотели от нервного возбуждения.

С чего бы это Айвену захотелось ее увидеть? Нил намекнул, что дело важное и срочное. Она и предположить не могла, что бы это значило. Но приглашение ей льстило.

Ее муслиновое платье с цветами как нельзя лучше подходило для утреннего визита. Ему было уже несколько лет, но оно превосходно сохранилось. Отец всегда говорил ей, что лучше иметь одну хорошую вещь, чем дюжину посредственных. Когда Майраджейн выбиралась в город, она всегда обращала внимание на то, как теперь одеваются женщины. Похоже, их вообще не волновало, во что они одеты. Невозможно было отличить уважаемых граждан от всякой швали, потому что все были одеты плохо.

Благопристойность и скромность канули в прошлое – так же, как династия Коуэнов, как и фамильное поместье. Она слышала, что поместье было недавно продано. По слухам, банк был счастлив избавиться от него. Когда Майраджейн узнала об этом, то залилась горючими слезами.

К сожалению, многого уже не вернешь. Ей никогда снова не жить в их фамильном доме, но до своего смертного часа она будет придерживаться прекрасных традиций прошлого. Например, никогда не носить брюк на людях и не появляться в обществе без перчаток и носового платка.

Поднимаясь по ступеням веранды, Майраджейн поправила свою широкополую соломенную шляпу, которая будет приличествовать до традиционного чаепития в пять часов. Никто никогда не скажет о Коуэнах, что они не знают, как себя вести с достоинством и соблюдать приличия. Последняя из оставшихся в живых Коуэнов, Майраджейн приняла на себя ответственность за поддержание репутации своей девичьей фамилии.

Когда экономка Айвена открыла дверь, гостья протянула ей пригласительную карточку:

– Я Майраджейн Коуэн Гриффит. Мистер Патчетт ожидает меня.

Когда они подъехали к ее дому, Джейд пригласила Диллона войти.

– Но я в таком виде… – запротестовал он, – небрит, и волосы на груди слиплись от персикового сока.

– Ты выглядишь не хуже, чем я. Пожалуйста. Мне хочется приготовить для тебя завтрак.

– А я тебя даже ужином не угостил для начала.

– Что значит «для начала»?

Диллон засмеялся в ответ на голубую молнию, сверкнувшую в ее глазах.

– Ладно, я зайду. На чашку кофе, по-быстрому.

Обняв друг друга за талию, они поднялись к парадной двери.

– Как ты полагаешь, Грэм и Кэти не встретят меня с заряженными дробовиками?

– Они будут счастливы за нас, – ответила Джейд, улыбнувшись ему.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я счастлива. – Джейд пошла вперед и почти столкнулась со спешащей навстречу Кэти. – Доброе утро!