В 1985 году страны «Большой пятерки» – США, Япония, Франция, ФРГ и Великобритания – собрались в Plaza Hotel в Нью-Йорке для подписания соглашения о вмешательстве в валютные рынки с целью ослабления доллара по отношению к иене и немецкой марке. На следующей встрече в 1987 году, которая состоялась в Лувре, к этим пяти странам прибавились Канада и Италия, и «Большая пятерка» стала «Большой семеркой». Целью парижской встречи была попытка остановить падение доллара, вызванное самими же участниками двумя годами ранее. Эти два события оказали большое влияние на мою карьеру и мои взгляды на рынки и экономическую политику. Мировая экономическая политика того времени формировалась небольшой группой людей из нескольких стран, собирающихся в роскошных отелях и знаменитых музеях. Одной из заповедей, которых я придерживался при анализе валютных рынков, стало «никогда не игнорируй G7». Эти люди казались такими могущественными, и если они очень хотели чего-либо, они обычно этого добивались.
Для меня казалось очевидным, что к моменту создания ЕВС – слияния нескольких валют в одну – «Большая семерка» уже себя изжила. Если Германия, Франция и Италия теперь имеют единую валюту и общую монетарную политику, какой смысл в участии всех трех стран во встречах G7? Одного представителя было бы достаточно. Кроме того, тенденции экономического роста конца 1990-х и тот факт, что Китай сумел выстоять в азиатский валютный кризис, подтверждали предположение о том, что вскоре после 2000 года Китай обгонит Италию по объему ВВП, а затем сравняется по размеру экономики с Францией, Великобританией и Германией.
Необходимость реформы G7 была очевидна уже тогда, поэтому трудно понять, почему США признали это только в 2008 году, когда по инициативе американцев начали предприниматься попытки оживить «Большую двадцатку» (G20) – формально существовавшую, но бездействовавшую группу из 19 стран и ЕС. Возрождение G20 стало первым реальным шагом на пути реформ{5}.
Что особенно заинтересовало меня в Бразилии, России, Индии и Китае в 2001 году, так это их стремление покончить с прошлым и стать более значимыми на мировой арене. Глобализация продолжалась, и они хотели участвовать в этом процессе. Не последнюю роль сыграл интернет, позволяющий компаниям передавать все большее число процессов на аутсорсинг в более «дешевые» части мира. Преимущества Китая в этом плане являются очевидными, учитывая его размеры и то, с каким энтузиазмом его лидеры приняли капитализм (или, по крайней мере, его основные принципы). Кроме того, чем чаще я посещал эти страны и встречался с крупными чиновниками и их подчиненными, тем яснее я осознавал, что они информированы о происходящем в мире не меньше меня. Если вся многомиллиардная армия жителей этих стран получит доступ к западным технологиям и удобствам, то их прогресс будет колоссален.
Существовали и другие уникальные экономические факторы, определившие особый статус стран БРИК как заслуживающих более пристального внимания. Демографические показатели и распространенность английского языка в Индии открыли для этой страны большие возможности по использованию интернета и способствовали настоящему буму в сфере аутсорсинговых услуг. Индия – это еще одна страна более чем с миллиардным населением, стремящаяся принять участие в глобализации и обеспечить выход своих продуктов и трудовых ресурсов на мировой рынок. По моему мнению, глобализация открыла совершенно новую эру в истории Индии. Толковые индийские бизнесмены могут проложить международному бизнесу дорогу в свою страну и открыть Индию остальному миру.
Россия получила приглашение присоединиться к G7 в 1997 году в качестве поощрения и стимула к созданию свободного рынка и развитию демократии после падения коммунистического режима. К 2001 году лидеры G7 в некотором смысле поставили на России крест. К разочарованию Запада, политика пришедшего на смену Борису Ельцину Владимира Путина замедлила движение России на пути к капитализму. Такие настроения являются источником скептического отношения к России некоторых западных наблюдателей. Как я покажу далее, Россия по-прежнему способна генерировать мощные экономические возможности, которые были замечены членами G7 в 1990-х годах, однако стиль происходящих в этой стране процессов может несколько отличаться от стиля, ожидавшегося лидерами «Большой семерки» в момент ее превращения в «Большую восьмерку».
Выбор Китая, Индии и России был очевиден, но мне казалось, что я что-то упускаю, поэтому я обратил свой взор на другие части мира. Взглянув на Латинскую Америку, которую я не рассматривал прежде детально, я обратил внимание на две страны с большим населением: Бразилию и Мексику. Бразилия казалась более вероятным кандидатом, потому что эта страна, подобно Китаю времен азиатского кризиса, продемонстрировала миру свое взвешенное экономическое поведение. В то же самое время Аргентина отказалась от жесткой привязки своей валюты к доллару и объявила дефолт, присоединившись к остальной части континента, переживавшей серьезные экономические трудности.
Бразилия же начала двигаться в правильном направлении, но это произошло не сразу. Эта страна встала на демократический путь еще в 1960-х годах, но ей никак не удавалось достигнуть стабильности, необходимой для обеспечения устойчивого экономического развития. Проблемы коррупции и неэффективности управления носили системный характер. Повседневная жизнь обычных людей была осложнена невозможностью предугадать, сколько будет стоить завтра тот или иной товар или услуга. Один из бразильских экономистов Goldman Sachs вспоминал, что, когда он был подростком, ежедневная инфляция была примерно на уровне нынешней ежегодной инфляции. На протяжении моей карьеры у Бразилии было четыре разные валюты, что является отражением царившего в стране экономического хаоса. Только за 1990-е годы Бразилия пережила три финансовых кризиса. В течение многих лет богатые бразильцы выводили свои деньги в Швейцарию так быстро, как могли, прежде чем они потеряют всякую ценность.
Все изменилось в конце 1990-х годов, когда новая команда во главе с президентом Фернандо Кардозо приступила к реализации политики по борьбе с инфляцией и финансовому оздоровлению страны. Я убежден, что снижение инфляции играет важнейшую роль в обеспечении устойчивого роста любой экономики. Люди должны знать, чту они смогут купить завтра на свои деньги. Если они не доверяют ценам, то они не будут откладывать деньги и делать что-либо для улучшения своего будущего. Ни один политик не может всерьез говорить об экономическом росте, не давая людям уверенности в том, что их сбережения не обесценятся в будущем. Если бы меня попросили дать только один совет стране, желающей достичь успехов развитых стран мира, я бы порекомендовал бороться с инфляцией и удерживать ее на низком уровне. У Бразилии шанс появился в 1999 году после очередного экономического кризиса. Политические лидеры отправили бразильскую валюту в свободное плавание, допустив ее резкое снижение, и назначили главой центрального банка Арминио Фрагу, большого поклонника таргетирования инфляции. Сдерживание инфляции было поставлено во главу макроэкономической политики, что продемонстрировало политическую волю бразильских лидеров и их желание покончить с гиперинфляцией двух предыдущих десятилетий и дать стране шанс реализовать свой потенциал.
В условиях такой неопределенности включение Бразилии в группу стран БРИК в 2001 году было достаточно смелым поступком с моей стороны. Не могу также не упомянуть, что другой причиной, пожалуй, не столь серьезной, по которой я добавил букву «Б» в аббревиатуру БРИК, стал тот факт, что Бразилия открыла миру самых ярких звезд футбола, ярым поклонником которого я являюсь.
Когда, наконец, наступило время придумать название для новой экономической категории стран, меня осенило, что, взяв четыре первые буквы от их имен, я могу составить аббревиатуру БРИК, очень созвучную их роли. Ведь эти страны, совокупное население которых насчитывает около 2,8 миллиарда человек, и в самом деле имеют все шансы стать «кирпичиками»[1], из которых будет строиться современная мировая экономика. Таким образом, события 11 сентября собрали мои разрозненные наблюдения в единую картину. И если бы я мог что-либо изменить в нашем мире, я бы отказался от единственно «правильных» путей и «правильных» лидирующих наций в пользу мира, в котором мы все могли бы сосуществовать, следуя общепринятым международным правилам поведения. Мне кажется, такой мир был бы лучше и безопаснее.
