– Мама! Причем тут возраст?! Я люблю Андрея! И если он откажется, я не знаю что я…

И разревелась в голос, рухнув на скамейку рядом с Игорем. Картинка…

Игорь, обняв Аленку, погладил ее по голове, не отводя взгляд от Светы:

– Я все понимаю, Светлана. Давно уже не ребенок. И все же прошу вас стать моей женой. Ты прости, отец. У тебя вон новоявленная невеста ревет в три ручья.

И улыбнулся, как ни в чем не бывало. Аленка, перестав реветь, тоже засветилась, размазывая слезы по лицу. Ну, дети, что скажешь. Только взрослые уже.

Светлана, покосившись на молчавшего Андрея, уточнила:

– Ну, а ты то, что молчишь? Ты понимаешь, что происходит?!

Андрей, сложив руки на столе, со вздохом ответил:

– Я понимаю, что ни фига не понимаю. Я такого даже в бразильских сериалах не видел. Впрочем, я их и не смотрю. А ты что скажешь? То ли невеста, то ли невестка.

Светлана, тоже протяжно вздохнув, ответила:

– О, Боже! Неужели это я говорю?!! Если честно, я влюбилась в твоего сына с первой встречи. Прости. Ты очень хороший, ты мне понравился, и я искренне приняла твое предложение. Но Игорь… Я гнала от себя крамольные мысли, как могла. И если бы не сам Игорь… В общем, сердцу не прикажешь, Игорь прав. Но выйти за него замуж я не могу, это безумие. Игорь, я согласна жить с тобой, как любовница. Сколько потребуется. И когда ты поймешь, что совершил ошибку, я, молча и безропотно, уйду, ни словом не попрекнув тебя. Помни об этом, и не терзайся, когда это случится. А мне будет за что страдать, и будет, что вспомнить в старости. Андрей, твое слово?

Андрей, ошарашено потряс головой, потом пожал плечами:

– Это точно безумие. Но жизнь сама по себе безумна. Мне не остается ничего другого, как самому старшему, как совершить еще одно безумие, и согласиться с самой младшей. Что, Света? Отдашь за старика свою дочь?

И растерянно улыбнулся, словно сам испугался того, что сказал…

Прошло полгода. Андрей с Аленой поженились перед началом сессии, и до глубокой осени Аленка провела на пасеке теперь уже мужа, как и хотела. Андрей каждый день привозил, и отвозил ее в институт. Не из ревности, просто оберегал от дальней дороги. И только в ноябре оба перебрались в город, в квартиру Андрея. Игорь жил у Светы, перевелся на заочное, и параллельно работал в крупной компании. Весьма недурственно зарабатывал, и баловал свою… Жену? Любовницу? Общего языка в формулировке они так и не нашли. Что не мешало им жить душа в душу. Светлана как будто помолодела лет на десять, глаза так и светились, полностью оправдывая имя. И Игоря она чуть ли не облизывала, расходуя на него всю нерастраченную прежде нежность. А он стал как будто еще серьезнее. Временами казалось, что это он старше Светы, настолько бывал добродушно снисходителен, и трогателен с женщиной, словно с маленькой девочкой..

А однажды утром, собирая Игоря на работу, Светлана ответила на телефонный звонок, и, после разговора, так и замерла с гудящей трубкой в руке. Игорь, подойдя и обняв ее сзади, спросил:

– Что, Светик? У тебя вид как у пилота «МиГа» увидевшего как его на вираже Баба Яга в ступе обгоняет. Кто звонил?

Светлана, положив, наконец, трубку, повернулась к Игорю, и неожиданно по-матерински поцеловала его в лоб. Игорь нахмурился:

– Ты меня пугаешь. Как будто расстаешься. В чем дело то?

Света, улыбнувшись, поправила:

– Я тебя поздравляю, глупый. Звонила Аленка. Она беременна. Уже сделала УЗИ. Андрею еще ничего не говорила. Так что у тебя будет сестричка, которая твоей подруге внучкой приходится. Ты живешь с бабушкой, любимый. Господи, старик Фрейд точно в гробу перевернется.

Игорь, широко раскинул руки, и хмыкнул:

– И что? Радоваться надо! Может и нам, а? А что? Я слышал в новостях, в Африке вон женщина в шестьдесят пять родила! Ты по сравнению с ней девочка.

– Игорь! То в Африке! А мы в России. И вообще. Кто я тебе?

Игорь, опускаясь на колени, обнял Светлану за ноги, уткнулся лицом ей в живот, и пробурчал:

– Жена. Если позволишь, завтра же заявление подадим. И наш ребенок ни в чем нуждаться не будет. Клянусь.

Света, гладя его по голове, улыбалась, и плакала одновременно, глядя далеко-далеко, сквозь стены панельной «хрущевки». То ли будущее хотела разглядеть, то ли просто преодолеть туман от слез. Ни то, ни другое не удавалось.

Через год после рождения дочери Андрей и Алена развелись…

Он всегда улыбался, этот альбинос, малость пооблезший, исхудавший, но не потерявший мужской силы и обаяния. Скалился, когда приветствовал, когда ел, когда бегал за очередной самочкой. Скалился, когда играл, и когда конфликтовал, весело щерясь, всем своим видом давая понять, что очередное неосторожное слово или движение могут стать для зарвавшегося оппонента роковым. Потому что он – кавказец. Не лицо кавказской национальности. Он – кобель кавказской овчарки, почти сплошь белый, с редкими бледно-рыжими подпалинами на брюхе. Пожалуй, именно из-за его привычки постоянно холодно улыбаться, Пашка и назвал его Каем, уже в первые пять минут знакомства. Ностальгические воспоминания детства. Именно таким Пашке всегда представлялся дружок Герды, замороченный Снежной королевой: припорошенный бледным инеем, с холодной улыбкой и леденистыми глазами.

Когда жена впервые привела Кая в дом, где уже и без того господствовали две кавказихи, Пашка только в затылке почесал, и озадаченно спросил:

– Ну, и где ты окопала такое чудо? И, скажи на милость, что теперь с ним делать?

В ответ Пашка услышал потрясающую по эмоциональному накалу историю о том, как жена заметила в парке затравленного двумя злобными ротвейлерами кавказца-альбиноса, хозяева которых стояли в сторонке, и сладострастно ухмылялись, наблюдая, как их псы рвут в лоскуты бездомного кобеля. Она не могла пройти мимо, кобеля отбила, ну и вот… значит… привела, соорудив поводок из пояса от плаща.

Сунув псу под нос миску с кашей, Пашка устроился на стуле, и задумчиво уставился на кобеля. Ирина села рядом, с несколько виноватыми нотками сказав:

– Ну, согласись, разве не прелесть?

Покосившись на жену, снова посмотрев на интеллигентно чавкавшего кашей кобеля, Пашка хмыкнул, и безаппеляционно заявил:

– Каем назовем

– Как, как?.. Почему Каем?

– Не знаю… Мне так кажется.

Чуть подумав, Ирина неожиданно легко согласилась, хотя кавказих в свое время, из природного упрямства, настояла назвать по-своему:

– А знаешь, ему идет. Кай… Эй, Кай!

Приподняв морду от миски, кобель благодарно ухмыльнулся, коротко вильнул хвостом, и с удвоенной энергией заработал челюстями.

– Смотри-ка, отзывается, – едва не взвизгнула от восторга Ирина. – Значит, так тому и быть.

Рыжая Джессика и палевая Аза пытались давить на чужака только в первый вечер, пытаясь дать понять, кто в доме хозяин. Однако после его внушительного рыка отступили, сообразив, что даже вдвоем им с кобелем не совладать, хотя и сами они дамочки не слабые. С того вечера между псинами установился корректный нейтралитет. Обе кавказихи только что вслух не сказали «Леший с тобой, живи, коли у хозяев для тебя миска с кашей найдется». Каша была. Мяса, с некоторых пор, тоже дефицита не чувствовалось. По той причине, что Пашка, будучи охотником, не раз привлекался милицией для отстрела бродячих собак на окраинах города, которых развелось немеряно, и дровяной сарай сплошь был завешан выделанными шкурами, а собственные собаки не голодали, даже не подозревая, каким именно мясом кормят их хозяева.

Как ни странно. Пашка привязался к Каю едва ли не прочнее, чем к Джессике с Азой, которых они воспитывали с женой с самого нежного щенячьего возраста. Даже удалось, с грехом пополам, обучить элементарным командам, что уже само по себе было немалым достижением. Зимой ежедневно часами бродил с ним по лесу, приучив таскать себя на лыжах, впрягая кобеля в шлейку на длинном поводке. Мускулистому кавказцу это только на пользу. За какой-то месяц он разъелся, заматерел, и уже не был похож на прежнего оборванца, каким был всего лишь с месяц назад. Несколько раз Пашка возил его с собой в деревню, где у его родителей имелся скромный домик, и где Кай в первый же приезд напрочь отбил у местных кобелей, вздумавших было устроить пришлому «прописку», желание с ним связываться. За что Кая крепко невзлюбили все соседи, но все же относились к нему со сдержанным уважением. Особенно после того, как Кай подрал хулиганившую в деревне волчицу, за которой всю зиму безуспешно охотились местные мужики. Пашке с отцом за это выставили коллективный литр, а волчица нашла себе другие угодья, оставив на подворье Пашкиных родителей пятна крови, и многочисленные клочья шерсти.