— Довольно, Гаррис, — твердо сказал Хантер. — Теперь я сам буду говорить с ней.

— Но…

— Я сказал, довольно! — крикнул он. В знак возмущения полицейский встал и вышел из кабинета. После того, как за ним закрылась дверь, Хантер сел на стул, на котором только что сидел коп, — прямо напротив Кари. — Итак, миссис Стюарт, вы не намерены сообщить нам то, что нас интересует?

— Нет.

— Кари, подумай хотя бы о родителях этих детишек.

— Я уже думала, — в отчаянии выкрикнула она.

— Правда? Ты в этом уверена? Представь себе; ты отправляешься в госпиталь, чтобы родить ребенка, а он после этого бесследно исчезает, и ты даже не знаешь, где он, этот малыш, родившийся у тебя от любимого тобой человека.

— Замолчи!

— Ты потеряла ребенка…

— Прекрати!!

— …Но ты никогда не видела его. А если бы тебе довелось хотя бы несколько раз подержать его на руках, покормить грудью…

— Не надо, Хантер!

— Только подумай: собираясь в роддом, ты обустраиваешь детскую комнату, украшаешь колыбельку, представляя дитя, которое скоро будет в ней лежать, а потом… потом возвращаешься домой одна.

Кари поднялась и стала бесцельно ходить по кабинету, словно пытаясь найти выход из невидимой клетки, в которой очутилась.

— Ты жесток, Хантер. Я знаю, как страдают эти родители, но не могу изменить самой себе.

— Что случилось с этими детьми, Кари? Может, за большие деньги их передали бездетным богачам, которые будут любить их? Или на них ставят незаконные медицинские эксперименты? А может, их будут растить для того, чтобы впоследствии использовать в детской порнографии? Или их продали какому-нибудь старому извращенцу…

— Замолчи, пожалуйста! — Она уже кричала, отчаянно зажимая уши ладонями. — Зачем ты меня мучаешь!

— Затем, черт побери, что я не хочу видеть женщину, которую люблю, за тюремной решеткой и сделаю все от меня зависящее, чтобы этого не произошло. — Он больно схватил ее за плечо. — Не заставляй меня так поступать, Кари, — добавил он умоляющим тоном.

— Я не могу иначе, милый. — Она погладила складки у его губ, словно пытаясь снять накопившуюся в них боль и усталость. — Поверь, Хантер, когда я думаю о родителях пропавших малюток, мое сердце разрывается на части. Ты достаточно хорошо знаешь меня, чтобы поверить в это. — Она освободилась из рук возлюбленного, но продолжала смотреть ему в глаза. — Но, если я раскрою свой источник информации, на моей работе можно будет поставить крест. Меня перестанут воспринимать как журналиста мои коллеги, я потеряю свое честное имя, и никто никогда мне больше не поверит. Я дала слово и не могу его нарушить.

Хантер бессильно уронил голову на грудь. Несколько секунд он невидящим взглядом смотрел в пол, а затем пересек кабинет, подошел к двери и открыл ее.

— Гаррис! — отрывисто позвал он. Детектив сидел в кресле в приемной прокурора. При звуке его голоса он встал и направился к открывшейся двери. — Она готова отправляться, — резко сообщил Хантер, как бы выталкивая из себя каждое слово.

Кари перешагнула через порог. Гаррис поднял вверх два пальца, и по обе стороны от Кари моментально возникли двое полицейских в форме. Прежде чем ее вывели из приемной и повели к выходу из здания, возле которого была припаркована полицейская машина, она с открытым вызовом посмотрела на Хантера.

— Ну вот и все, — удовлетворенно проговорил Гаррис. — Пара часов в холодной — и она запоет как миленькая. Готов держать пари. — Он зевнул. — Эта бабенка — лакомый кусочек, не правда ли?

Хантер развернулся, вошел в свой кабинет и грохнул дверью. Ему стоило больших усилий удержаться и не врезать кулаком в жирное брюхо Гарриса.

К тому времени, как после всех положенных формальностей Кари пересекла порог тюрьмы, весть о ее аресте уже облетела все журналистское сообщество. Когда ее вели в камеру, тюремный коридор был заполнен журналистами и фотографами. На нее обрушилась лавина вопросов, она то и дело моргала от ослепительных вспышек фотоаппаратов и переносных софитов. Она вспомнила тот скандал, который разразился вокруг имени ее покойного мужа, однако на сей раз Кари чувствовала, что отношение журналистской братии было не враждебным, а, наоборот, сочувственным.

— Кари! — раздался вдруг знакомый голос.

Она оглянулась и увидела Марка Гонсалеса. На плече его как всегда была видеокамера, но смотрел он не в видоискатель, а прямо на нее. На лице его читалось крайнее возбуждение.

— Что происходит, Марк? — попыталась она перекричать царивший в коридоре гвалт. Женщина-полицейский настойчиво тянула ее вперед, но Кари упиралась, стараясь не потерять из виду знакомого оператора.

— Ты — героиня! Любой журналист в городе всей душой на твоей стороне. Пинки собирается устроить грандиозную бучу. После этого карьера Макки не будет стоить и ломаного гроша.

— Но…

— Пройдемте, миссис Стюарт, — проговорила полицейская дама, волоча за собой Кари сквозь толпу. Ошарашенная всеми событиями сегодняшнего утра, сбитая с толку тем, что услышала от Марка, она даже не сообразила, что ее тащат в тюремную камеру.

— Когда я узнала, что вас должны привезти сюда, я позвонила своему мужу, — сказала матрона. — Не могу поверить, что вижу вас, и — где! В тюрьме.

По телу Кари побежали мурашки. Она обхватила себя руками.

— Да, жаль, что нам довелось встретиться при таких печальных обстоятельствах. — Она слабо улыбнулась своей сопровождающей.

Матрона с осуждением покачала головой:

— Как же так можно! Запереть в камере такую женщину, как вы, в то время как преступники разгуливают на свободе.

— Вы не виноваты, — ответила Кари.

Что же это она делает! Успокаивает собственных тюремщиков? Кари почувствовала, что вот-вот расхохочется. «Неужели у меня начинается истерика?» — подумала она и подавила готовый было вырваться нервный смех. Все многочисленные камеры, которые они проходили одну за другой, были пусты.

— Нет, не в этом ряду. От окружного прокурора поступило указание устроить вас вот здесь.

— Понимаю, — откликнулась Кари. На самом деле она не понимала ровным счетом ничего.

Сопровождающая широко распахнула дверь одной из камер.

— Здесь даже окно есть, — дружелюбным тоном заметила она. — Если вам что-нибудь понадобится, зовите меня.

— Большое спасибо, — ответила Кари и в ту же секунду поняла, как нелепо это прозвучало в данной ситуации.

Полицейская матрона закрыла дверь камеры, и Кари вздрогнула, когда раздалось металлическое громыхание. Лязганье запираемого замка было самым страшным звуком, который ей когда-либо доводилось слышать. Этот звук пронизал ее насквозь. Ну как тут не сойти с ума!

— Не могли бы вы дать мне свой автограф, когда вас будут освобождать? — спросила полицейская дама, задержавшись по ту сторону решетки.

— Разумеется, — стуча зубами, ответила Кари.

— И напишите что-нибудь для Гесса. Это сразит его наповал.

— Хорошо.

— Я буду на посту. Зовите в случае чего.

Ее негромкие шаги замерли в глубине коридора, и Кари осталась в одиночестве. В камере были койка, табурет, умывальник и стенной шкаф. В камере было чисто, и выглядела она недавно отремонтированной. Однако Кари было одиноко. И холодно.

Вся дрожа, она легла на койку и натянула на себя простыню. Что бы подумал об этом ее отец? А Томас? Он был бы в ужасе. Перевернувшись на бок, Кари подтянула ноги к груди и заплакала.

— Ты знаешь, как я отношусь к этой девочке. — Сидя за столом, застеленным клеенкой, Пинки с несчастным видом крутил в руке стакан со скотчем. Бонни, стоя у плиты, была занята тем, что жарила бифштексы.

— Она уже давно не девочка. Она — женщина, Пинки. Она страдает за то, во что верит, и сама приняла это решение. Ты ничего не смог бы сделать для нее даже в том случае, если бы Кари разрешила тебе это, а она не разрешит.

— Я знаю, знаю, — неуверенно пробормотал он и сделал глоток. — И почему только она так упряма!