Она чувствовала, что их связь с Алексеем продиктована отнюдь не влюбленностью. Еще не догадываясь о его подлинных замыслах, по самодовольному лицу, по изменившемуся поведению Марина ощущала что-то гадкое, низкое, очень далекое от увлечения женщиной.

Сам Алексей не очень-то скрывал торжество. Наконец-то, он снова ощутил давно утраченное чувство превосходства. Теперь никакие заслуги Кирилла в хирургии не будут больше задевать его самолюбие.

Наверное, для любой женщины унизительно, когда ее используют в качестве орудия самоутверждения. Марина начала понимать это уже на обратном пути. Алексей намекнул ей, что их отношения не имеют будущего.

Ослепительный блеск иллюзий потускнел. Марина ощутила себя продажной женщиной, которую купили даже не для удовлетворения похоти, а только за тем, чтобы досадить ее мужу. Это было двойное унижение.

Поняв замыслы Алексея, Марина догадалась, что их связь не останется секретом. Лучше опередить слухи. Признаться во всем самой. Но не могла пересилить себя.

Возвращение домой оказалось мучительной пыткой. В каждом слове Кирилла искала двойной смысл, размышляя о том, знает он уже или нет.

Тревожные мысли не красят человека. Марина стала раздражительной, превратилась из общительной женщины в неуживчивую сотрудницу. Могла ни с того ни сего нагрубить клиентам или коллегам по работе.

Окружающие удивлялись переменам, наступившим после отпуска. Недоумевали родители, терялся в догадках Кирилл.

Неизвестность продолжалась недолго. «Вездесущие доброжелатели» не замедлили сообщить Кириллу неприятную новость. Его реакция оказалась отнюдь не оригинальной для русского человека.

В первый раз Кирилл пришел домой пьяный. Понимая, что хирургу нужны твердые руки и ясная голова, Кирилл никогда не злоупотреблял алкоголем. Бокал вина на вечеринке, глоток – другой коньяка после особенно тяжелой операции были пределом.

Теперь же он едва стоял на ногах. Только крепкий организм позволял контролировать координацию движений. Молча, не проронив ни слова, Кирилл прошел в их комнату.

Что-то похожее случалось с ним, когда на операционном столе происходило несчастье и жизнь пациента не удавалось спасти. Но никогда в подобных ситуациях он не прибегал к алкоголю.

Марина сразу догадалась, что произошло. Но, внутренне терзаясь, не смела подойти к мужу. Она хорошо знала, что Кирилл не терпит участия в беде. Всегда предпочитает самостоятельно справляться с нею.

Те, кто не выставляет свое горе напоказ, не рвет на голове волосы, не исходит в рыданиях и стенаниях, значительно сильнее переживают его. Вспомните индейца в рассказе Э. Хемингуэя, присутствующего при тяжелых родах жены. Он молча перерезал себе горло, когда страдания роженицы оказались для него невыносимы.

Кирилл с честью выходил из трудных жизненных испытаний. Обычно после неудачной операции он приходил на работу еще более собранный, более нацеленный на победу. Окружающие понимали, что такого человека сломить непросто. Его энергии хватало на всех. Он заряжал сотрудников своей верой в успех, и удача не заставляла себя долго ждать.

Но с человеческой подлостью справиться не смог. Теперь все было по- другому. Тяжелая с похмелья голова, помятое лицо как будто принадлежали иному человеку. Кирилла не узнавали родители Марины, сослуживцы в больнице. Мрачный, сутулый, с потухшим взглядом он напоминал сдувшийся к утру воздушный шарик.

Товарищи по работе не могли найти правильного решения. Одни предлагали отправить его домой. Другие считали, что там будет хуже, чем в коллективе. Всем было ясно, что допускать его к самостоятельной операции нельзя. Но и удар по самолюбию не помог вывести из душевного ступора. Не возражая, пошел он ассистентом к хирургу, которого в прежние времена вряд ли взял бы к себе в помощники.

Как натянутая сверх меры пружина, лопаясь, превращается в груду металлолома, так цельная натура Кирилла разрушилась сразу и навсегда.

Его тяга к алкоголю, выбранного в товарищи по несчастью, неумение преодолеть следы тяжкого похмелья, дрожащие руки быстро превратили блестящего хирурга в заурядного сотрудника, в лучшем случае нужного на подхвате.

Время от времени приходилось делать операции вместе с Алексеем. О былом лидерстве пришлось забыть. Даже выступая в роли ассистента, Кириллу не удавалось избегать ошибок. Уже Алексей вынужден был страховать бывшего товарища. Подававший большие надежды специалист деградировал у всех на глазах. Никто не в силах остановить стремительного падения.

Все попытки Марины объясниться с Кириллом натыкались на стену молчания. После них он также молча напивался, с каждым разом все сильнее и сильнее. Когда-то крепкий организм не выдерживал алкогольных возлияний. На помощь пытались прийти родители Марины. И они не сумели достучаться до Кирилла. Казалось, он сознательно губит себя. Но для чего?

Цельный характер Кирилла не вписался в столичный образ жизни. Он не мог, не желал подстраиваться под лицемерный мир, где все продается и покупается. Где блеск мишуры ослепляет людей, и они без особых колебаний идут на предательство.

Нередко, в трезвом состоянии, Кирилл всерьез обдумывал возможность возвращения в родные края. Но столь же трезво понимал, что там нельзя заниматься любимой хирургией, оставшейся единственной его привязанностью.

Как вольный житель лесов, попавший в неволю, Кирилл метался в клетке из дома, больницы и несостоявшейся семьи. Выхода не находил.

Он готов был объяснить себе поступок Марину, понимая, что отчасти сам виноват в неумении создать достойный уровень жизни молодой семьи.

Понял бы увлечение Марины, смирился бы с ее уходом к Алексею.

Но простить откровенную подлость, совершенную втайне и, возможно, по сговору, в воспаленную голову приходили и такие мысли, – было не в его силах. Действия Марины ассоциировались с трусливым ударом ножа в спину, да еще из-за угла. Где гарантия, что следующий удар не будет смертельным.

В то же время Кирилл отчетливо осознавал, что теряет квалификацию хирурга. Не может делать того, что было по плечу всего полгода назад. Недалек тот день, когда его попросят из больницы. Но моральный гнет не выпускал из цепких объятий. Иллюзорное освобождение наступало лишь под действием алкоголя.

С Кириллом пытались говорить коллеги, он сам понимал, что уничтожает себя как личность. Но подобно побывавшей в серьезной аварии машине восстановлению не подлежал.

Наблюдая за состоянием Кирилла, на помощь готов был прийти даже Алексей. Однако все попытки последнего отвергались с порога. Нет, бывший друг не испытывал угрызений совести за то, что сломал чужую жизнь. Просто не понимал, как можно страдать из-за таких пустяков. Как яркая бабочка, снимающая нектар сегодня с одного цветка, завтра с другого, Алексей не задумывался о будущем цветов, дающих ему наслаждение.

Наблюдая, как стремительно теряет Кирилл профессиональные навыки, он больше не завидовал. Не испытывал даже чувства превосходства, а только жалость.

Почти год бился коллектив с Кириллом. Все принимаемые меры не принесли желаемых результатов. Наконец, его, недавнюю гордость больницы, пригласил заведующий отделением. Предложил перейти на более легкую работу в поликлинику.

Оба понимали, что это крах, что возврата оттуда, где хирургу, в лучшем случае, придется вправлять вывихнутые суставы, не будет.

Тем не менее, также молча, Кирилл написал заявление об уходе. Его духовный мазохизм не поддавался пониманию окружающих. Лишь он сам сознавал, что никогда уже не сможет стать тем пареньком, который приехал покорять Москву, штурмовать вершины хирургического искусства.

Неужели блеск снега, блеск нарядов, блеск украшений стоил того, чтобы сломать судьбу незаурядного человека.