– Наливай, пожалуйста, Квилл.

Выпив чашечку кофе, он последовал за сиамской четой, которая рискнула обследовать дом; падающие через витражные окна солнечные лучи приводили сиамцев в полный восторг. В библиотеке Квиллер поискал «Город собратьев по преступлению», но безуспешно.

Пока готовился завтрак, кошки весело носились по лестнице вверх-вниз.

– Они ведут себя прямо как дома, – заметил Квиллер фотографу. – Пожалуй, завтра у тебя не будет с ними проблем во время съёмок.

– У меня есть пара задумок насчёт них, – сказал Буши, но в основном пусть позируют так, как им захочется. Когда я относил поднос с едой бабушке, она просила напомнить, что ждёт твоих кошек после завтрака.

Вики предупредила миссис Инглхарт о визите Квиллера по внутренней связи, и после этого он, взяв в охапку Коко и Юм-Юм, отправился на третий этаж. Бабушка встретила их любезно; она была в пёстром платье и опиралась на две изящные трости.

– Добро пожаловать в мою крепость, – произнесла она дрожащим голосом. – А вот и два аристократа, о которых я столько наслышана!

Кошки одарили её безучастным взглядом и, извиваясь, стали освобождаться от тисков хозяина. Они вели себя до неприличия именно так, как ведут себя кошки.

– Я заварила чай из черничного листа, – сказала пожилая дама. – Если вы прихватите поднос, мы посидим с вами в алькове башни.

Комнаты были тесно уставлены роскошной фамильной мебелью, повсюду в рамках висели фотографии, на одной из них, с автографом, был снят Теодор Рузвельт. В застеклённых шкафах с выдвижными ящиками стояли редкие коллекции птичьих статуэток, при виде которых Коко уселся на задние лапы и стал сучить передней лапой по воздуху. Он увидел кардинала. Его узнал даже Квиллер.

– Значит, вы первый раз в жизни едете на скачки, мистер Квиллер! – произнесла миссис Инглхарт, грациозным движением разливая чай – несомненно, результат большого опыта, приобретённого на официальных приёмах. – А вам известно происхождение вашего имени?

– Боюсь, что нет.

Она выражала мысль точно, тщательно подбирая слова, как обыкновенно говорят люди, которым не раз приходилось вести общественные заседания.

– В прежние времена наездники состязались между собой в верховой езде, скача по сельской местности, перепрыгивая через ограды, изгороди, ручьи или избрав в качестве цели колокольню соседней деревни. Тому, что Локмастер стал известным центром скачек, способствовал мой свекор. До этого здесь держали только рабочих, тягловых лошадей и старых кляч в качестве транспортного средства. Позже ездить верхом стало модно. Мы все брали уроки верховой езды. Я обожала охоту и гвалт гончих и, конечно, у меня был свой охотник. Его звали Тимоти.

– У вас великолепная осанка, миссис Инглхарт. Могу себе представить, как замечательно вы смотрелись в седле.

Юм-Юм уже забралась к бабушке на колени, и та её гладила.

– Да, мне все говорили, что у меня хорошая посадка, прекрасное чувство равновесия и талант управлять лошадьми. Знаете ли, бросать вызов животному весом в двенадцать сотен фунтов и делать это при помощи одной руки, ног, голоса и веса собственного тела – это кое-что да значит… Но я что-то слишком разговорилась. Прошу меня простить.

– Хорошего рассказчика слушать одно удовольствие. А что пробудило в вас интерес к птицам?

– Так, минуточку… дайте вспомнить… После того как я вышла замуж за мистера Инглхарта, я стала членом Женского птичьего клуба, поскольку клубы рукоделия и книголюбов, которые принято было посещать молодым матронам, мне были не по душе. О, сколько насмешек и издевок мы претерпели от местных жителей: подумать только, изучать птиц, вместо того чтобы в них стрелять! Они посылали письма в газеты, в которых писали, что от безделья мы не знаем, куда себя деть.

– Вы хотите сказать, что убивать певчих птиц считалось в порядке вещей?

– Вот именно! Мальчик приносил домой на плече связку маленьких птичек и продавал их мяснику. Они пользовались спросом во время званых обедов. К сожалению, и в наши дни попадаются стрелки, которые птицу воспринимают исключительно как мишень. Разумеется, всё это началось с тех пор, как правительство, считая, что птицы наносят ущерб урожаю, учредило за них премию. Теперь же ученые доказали, что пернатые защищают поля от грызунов, насекомых-вредителей и даже сорняков… Правда, в нынешние времена, боюсь, фермеры больше полагаются на распылительные машины и ядохимикаты.

Оперевшись передними лапами на подоконник окна, выходящего на восток, Коко вёл дружескую беседу с птицами, собравшимися у кормушки. Юм-Юм, урча, перебирала лапами подол бабушкиного платья.

– По-моему, я ей понравилась, – произнесла пожилая дама.

– Какие птицы слетаются к вашей кормушке? – спросил Квиллер.

– Самые разные! Больше всего я люблю гаечек. Они очень общительные и весёлые и к тому же не улетают на зиму. Друг Коко тоже остаётся на зиму в наших краях. Кардиналы – не перелётные птицы. А как они красиво смотрятся на фоне белого снега!

– Уму непостижимо, как только птицам удается выжить в этом климате.

– Они облачаются в зимнюю одёжку, которой служит им хороший слой жирка под перьями, – пояснила она. – О моих пернатых дружках я могу говорить вечность, но вам скоро выезжать на скачки.

– Я ничуть не спешу, – ответил он. – Должно быть, у вас, миссис Инглхарт, есть многое что вспомнить, помимо верховой езды и увлечения птицами.

– Могу я вам доверить свой секрет! – спросила она, заговорщически улыбаясь. – У вас честные глаза, и я уверена, что вы меня не выдадите. Обещайте, что не расскажете Виктории.

– Обещаю, – поклялся он тоном, заслуживающим всяческого доверия, который всегда его выручал в журналистской деятельности.

– Знаете, – увлечённо начала она, – когда все уходят из дому, я на своём лифте, который называю волшебной капсулой времени, спускаюсь вниз и брожу по комнатам, вспоминая свою прошлую жизнь. Сажусь за обеденный стол – когда-то я за ним разливала чай на весь Птичий клуб – и представляю, что он покрыт льняной скатертью, на которой стоят цветы в хрустальной вазе и серебряные подносы с разными деликатесами, а вокруг сидят дамы в шляпах… Всё это, верно, звучит глупо, будто я сошла с ума?

– Ничуть. Это звучит очаровательно.

– После этого я иду в первую гостиную, сажусь за пианино из розового дерева и беру несколько аккордов. И словно наяву слышу, как приятный тенор мужа начинает петь «Когда закончится чудесный день». Я как сейчас вижу непереплетённые ноты с розами на первой странице. Как мы были счастливы!.. Иду в другие комнаты, даю экономке распоряжения на день, беру у садовника корзину с цветами… А порой – не каждый день – иду в гостиную и вдруг вспоминаю, как пришла телеграмма из Кореи о сыне. – Она отвернулась и уставилась в окно. – После этого всё стало по-другому.

– Где вы? – раздался голос Вики с лестницы, – А, вот вы где. – Вики вошла в альков с сервированным подносом.

– Ни слова Вики, – шепнула Квиллеру бабушка.

– Бабушка, дорогая, нам пора ехать на скачки, я поставлю твой ланч в холодильник. Здесь суп, который нужно только разогреть, сладкая булочка и вкусный яичный десерт.

– Спасибо, Виктория, – сказала пожилая дама. – Счастливо провести время! Мысленно я буду с вами.

Вики обняла бабушку и сказала:

– Мы вернемся после пятого заезда.

– Спасибо за гостеприимство, миссис Инглхарт, – поблагодарил Квиллер, преклонив голову над её дрожащей рукой и заговорщически подмигнув.

– Пожалуйста, оставьте маленьких гостей со мной, – попросила она, – мне нравится их общество.

– Мы хотели пригласить к ней компаньонку на то время, пока нас нет дома, но бабушка отказалась, – сообщила Вики Квиллеру, когда она спускались по лестнице. – Но у неё есть экстренная связь с больницей. Случись с ней что-нибудь неожиданное, ей нужно просто нажать на красную кнопку.

Буши вытащил из багажника фотоаппаратуру и вместо неё сложил корзинки с едой и прохладительными напитками, раскладные стулья и походные столики.