– Однако! – Стрельников задумчиво почесал кончик носа кончиком пальца. – Я и не ожидал, что ты, Маратыч, настолько ценный кадр для Ея Величества британской разведки. Ты, Вова, прям-таки ходячая энциклопедия государственных секретов, честное слово.

– Мне особенно понравился секрет про зэков для жарки, – кивнул Кукушкин. – Да здравствует советский суд, самый гуманный суд в мире! – Кукушкин подобрал вещмешок, поднял чехол с охотничьим ружьем. – А коньяк, братцы-разведчики, это натуральная квинтэссенция солнца! Всего глоток, и я бодр, я весел, на все согласный я. – Блеснув золотым зубом, писатель закинул пожитки за хилые плечи. – Веди же нас, Харон таежный, сквозь поле смерти, через ад, кто в бога верит, мы ж в приемник, что, глянь, на лямочке висит...

Пока спускались с возвышенности, Стрельников заботливо придерживал повисший у него на шее – «на лямочке» – двуличный приемник, а Кукушкин развивал тему о пользе хорошей выпивки для повышения тонуса. Дескать, лучший бытовой транквилизатор – это алкоголь, а лучший среди алкогольных напитков – пахнущий клопами коньяк. И лучше всего, чтоб он пах французскими клопами. В крайнем случае армянскими.

Когда спустились с холмика-сопки, Кукушкина убедительно попросили заткнуться. Он не стал возмущаться или протестовать – запыхался сказочник, исходя словами и одновременно скользя кирзой по влажному глинозему.

В рыхлой, похожей на морскую губку туче наметились дыры. Дождь вконец измельчал, превратившись в морось. В призрачной и мокрой пелене пробовали летать особенно отчаянные комары, мелкий гнус смело кучковался возле умытой земли. А путники, повинуясь поводырю, шли все медленнее и медленнее, укорачивая шаг, стараясь не наступать на ломкие веточки под ногами и невольно сдерживая дыхание.

Возле просеки построение в затылок распалось, выстроились в ряд на границе леса и вырубки. Замерли, прислушиваясь, приглядываясь, изучая ландшафт.

Просека широка – метров двадцать с лишним. Пеньки да редкая зелень одиноко колосятся. Видно, что подросшую до размеров молодого деревца растительность достаточно регулярно вырубают. Охапки сухих стволиков педантично сложены в кучки. Травяной покров жалок и с проплешинами, не иначе, просеку окучивают какой-то химией. На той стороне просеки кусты с нездоровым цветом листьев. Посередине оголенного пространства с четко выверенным интервалом торчат белесые бетонные столбы. От столба к столбу, вдоль просеки, на положенной высоте тянутся провода. Типичная на первый взгляд линия электропередачи в лесу, но при более внимательном разглядывании замечаешь на каждом столбике, на макушке, растопырку – ежик антенны-«метлы».

Рогов молча указал пальцем на венчающие столбы «метелки» и после ткнул перстом в приемник, повисший поверх ветровки Стрельникова. Дядя Стрельников понимающе кивнул.

– А до меня не дошло, – встав на цыпочки, шепнул в ухо Лосеву Кукушкин. – На хрена это на столбах?

– Фиксируют сигнал «свой», – прошептал Лосев, нагнувшись к смешно оттопыренному природой уху писателя.

– И?.. – Губы писателя неприятно прикоснулись к мочке ушной раковины Лосева. – Где-то на центральном пульте зафиксировали, что прошел «свой»?

– Нет, наверное. Должно быть, сигнал делает нас невидимыми для дежурного за пультом слежения.

– Так это же глупо! Чего проще – зафиксировал «своего» и связался с ним по рации, а не ответит, тогда...

– Тихо вы! – вполголоса прикрикнул Рогов. – Идем. Быстро, цепью, со мной в ногу, кучно!

Пошли. Фактически побежали, толкаясь плечами, сохраняя физический контакт. На левом фланге – Рогов, на правом – Стрельников. Между ними как Пат и Паташонок Кукушкин с Лосевым.

Кукушкин сразу же поскользнулся, Лосев и Рогов его подхватили под локотки.

Ближе к середине просеки споткнулся о пенек Стрельников, устоял, схватившись за рюкзак Лосева, и теперь уже Кукушкин помог не упасть обоим.

– Кого мы, яп-понский бог, боимся? Медведей? У здешних мишек один глаз нормальный, в другом кинокамера?

– Заткнись, сказочник.

– Слушаюсь, дядя Паша!

Последний синхронный шаг квартета настоящих и мнимых предателей Родины по открытому пространству – и вот уже они разгребают руками переплетение кустарников.

– Ай, мама!.. – сдавленно вскрикивает Кукушкин и заканчивает тише. – Здесь колючая проволока, я палец порезал.

– Ложимся, – командует Рогов и, подавая пример, первым укладывается на бок.

Рогов ищет и находит на земле палку в кулак толщиной, в локоть длиной. Ловит торцом палки загогулины колючек на проволоке. Сообразительный Стрельников на своем фланге проделывает ту же операцию с другой палкой и другой загогулиной.

Минута, и палки-подпорки приподняли нижний ряд ощетинившейся колючками проволоки. Еще минута, и под колючками проползли все, включая сосущего раненый палец Кукушкина.

Рогов сапогом вышиб свою подпорку, Стрельников – свою. Встают, помогая друг другу. Кукушкин дует на обслюнявленный палец, остальные, грязные как черти, по мере возможностей приводят себя в относительный порядок – стирают грязь с лиц, отряхиваются.

– Лосев, найди пластырь, дай Аркаше.

– Некогда, – мотает головой Рогов. – Нехай ранку листочком покамест залепит. Пошли, – Рогов шагает, четверка привычно выстраивается в затылок за проводником в привычной очередности. – Береженых бог бережет. Отойдем подале от проплешин. Дождь несерьезный, на плешках в траве, на просеке, следы не раньше чем к вечеру замылятся. Мало ли чего, пошли от греха.

– Так за каким членом собачьим мы гурьбой топтали проплешины, когда могли бы по травке-муравке переставлять ходули след в след?

– Я просил, Аркадий Ильич, не выражайтесь.

– Помню-помню! Значит, не только возле, но и внутри полигона суеверия запрещают нецензурные выражения? К твоему сведению, голубчик, «член» – вполне литературное слово, и я...

– Аркадий! Заткнись, пожалуйста.

– О’кей, дядя Паша. Уже.

Попробовал бы писатель не заткнуться! Попытка, она, как известно, не пытка, однако при том темпе ходьбы, что задал впередсмотрящий Рогов, разговорчики в строю – занятие для мазохистов. Как разогнался маленький отряд-паровозик с локомотивом-Роговым во главе, так только и успевай пыхтеть, хватая воздух ртом, раздувая меха грудной клетки, моргая от просочившегося сквозь брови пота.

Детский писатель, надо отдать ему должное, старался вовсю. Будто бы твердо решил реабилитироваться, смыть кровью мозолей репутацию слабого звена в цепочке скороходов. Кукушкин сосредоточенно топал, ритмично пыхтел, ничего не видя перед собой, кроме размеренно покачивающегося рюкзака проводника. А Лосев все же вертел головой то и дело, рисковал сбиться с шага, потерять ритм, споткнуться.

Взгляд Лосева искал «ЛА-3С», экспериментальную боевую машину, о которой Стрельников поведал ему еще в «Дюнах», еще обращаясь к курсанту на «вы».

«И у нас, и на Западе, – вещал Стрельников, вышагивая в тесном пространстве медкабинета, – появление антиподов спровоцировало взрывной интерес к паранормальному. И у нас, и в других экономически развитых странах ставят на негласный учет сенсов, контролируют ситуацию по мере сил, не жалея средств. Текущая и наиважнейшая задача человечества – попробовать исключить шаткий субъективный фактор, каковой является ощутимой помехой в борьбе с чуждыми природными проявлениями. Автоматика равнодушна к псивоздействиям, но люди не теряют надежду научить приборы отличать выродков-антиподов от нормальных людей. Пока же машины путаются в простейшей, элементарной идентификации. На полигоне имел место случай, когда эл-а-три эс уничтожила медведя. Также имел место вопиющий прецедент, когда боевая машина абсолютно не среагировала на... впрочем, не буду забивать вам голову лишними подробностями... Кстати, лично я отношусь к тем скептикам, которые полагают, что создать полноценный эрзац А-элиты невозможно в принципе, как невозможно создать, к примеру, механических художников, искусственно имитировать талант, дар от бога...»

– Рогов! – окликнул лидера замыкающий дядя Паша Стрельников. – Пора бы привал устраивать.