— Мне уже тогда следовало бы понять, что произойдет, попытаться заставить его уехать вместе со мной. До чего я был слеп!

— Если Тровин чуял неладное, то у него, очевидно, были причины полагать, что беда пришла не за тобой, а за ним. Что искать будут его. — Грим старательно подбирал те слова, которые бы, проникнув в душу мальчишки, заставили его понять, что наставник его думал столько же о нем, сколько о самом себе. — В отличие от него, ты мог бы ускользнуть. И вместе со мной вернуться для мести.

Ночной сквозняк вновь бросил в лицо Скагги клок соснового дыма… запах горящего дерева.

…дым ел, щипал глаза, дым разъедал легкие… Им пришлось оставить горницы, перебравшись в загон для скота, где остались лишь одни лошади, но и сюда между досок уже добирались злые, с черной оторочкой язычки, заставляя в испуге храпеть и биться привязанных животных, а снаружи, то вздымаясь волной крика, то падая почти до шепота, но ни на минуту не умолкая, хрипели чужие голоса. Истошно блеяла коза. Оглядев бешеным взглядом загон, Тровин приказал ему собрать упряжь, сам же взялся подводить лошадей к дальней от ворот стене, той, что глядела на тисовую рощу и травный сад. Задыхаясь от дыма, Скагги не в силах был даже спросить, к чему все это, ведь ясно уже, что хозяевам усадьбы не дадут выйти, сожгут заживо. Наставник же, подхватив полено, еще и зажег от уже объятой пламенем стены факел.

Накинув на лошадей уздечки, Тровин связал бьющихся от ужаса животных вместе. С трудом сдерживая, поставил мордами к стене.

— В седло! — Он ткнул факелом в оседланную с вечера и яростно косящую мутным глазом Черную Челку.

Перед глазами у Скагги все плыло в черно-красном с запахом гари тумане и, уцепившись, как утопающий за протянутую жердь, за голос наставника, он повиновался.

— Я сейчас подпалю им хвосты, — прокашлял сквозь дым Тровин, — и они снесут стену. Гони вслед за ними! Через рощу в дыру в частоколе!

— Наст…

— Гони!

В глаза Скагги ударил огненный сноп, а вслед за ним разверзлось на месте стены беззвездное черное небо. Деревья… все ближе…

— …вельдульва! — несся вслед за ним могучий, звенящий от муки даже не голос, а вой.

Через пламя и пряный сосновый дым затухающего костра глаза Грима казались не голубыми, а серебристыми. Волчьи глаза, глаза Квельдульва.

— Мы вернулись. — Голос его казался хриплым. От боли, сообразил вдруг Скагги, вспомнив, что слышал от скальдов о юности сына Эгиля, и мысль, что кто-то способен разделить его боль, неожиданно принесла облегчение.

— Ты вернулся. — Грим кашлянул, прочищая горло. — Не твоя вина, что месяцы, а не дни спустя. Главное — ты вернулся. И мы отыщем то, чего так боялись, ради чего спалили усадьбу враги Молчальника.

Неожиданно, будто чем-то острым ткнули ему под ребро или в охапку сена, из которой он устроил себе лежанку, затесался камешек, Грим проснулся и рывком сел. Костер догорел, в проеме на месте сгоревшей восточной стены темно-синее небо над деревьями подернулось белесой пленкой.

— Я знаю.

— В чем дело?

Слова у Скагги со сна выходили невнятно, в волосах застряли соломинки.

— Пошли.

— Куда? — в сонном возмущении вопросил Скагги, но послушно побрел вслед за Гримом во двор.

— Как же я сразу не сообразил, как только увидел тисы! — пробормотал Квельдульв, тряхнув головой, чтобы отбросить со лба отросшие волосы.

— О чем ты? — хмуро поинтересовался Скагги. Он уже почти проснулся от предутреннего холода, и пробуждение его вовсе не радовало.

— Повтори-ка Тровинову вису. — В голосе Грима зазвучал охотничий азарт.

Не дождавшись ответа, Квельдульв обернулся, чтобы увидеть, как мальчишка возвращается из горелой конюшни, на ходу заворачиваясь в плащ.

— Повтори вису.

Уловив нотку гнева в голосе сына Эгиля, Скагги сообразил, что с прерванным сном, очевидно, придется смириться.

Под корнем норн — брат лиственный

— Вешку вниз — средь отцов лука — сведай.

Закладу земли зыбкой не достаться добычей Вранову жару вражьему,

Что пожрать рвется жадно Хеймдаля длани и слух.

Плакать длиннобородого детям,

Коль волк ночной оплошает.

— покорно протараторил он. — Дичь какая-то. Какой может быть лиственный брат под корнем?

— Ну хоть чему-то ты мог у Молчальника выучиться? — вспылил Грим, но увидев, как передернулось от боли лицо мальчишки, несколько сбавил тон: — Тровин что, не учил тебя языку поэзии?

— Лишь немного, — сокрушенно признался Скагги. — Но о кеннингах я знаю, поспешно добавил он, увидев, как снова сошлись к переносице брови Грима.

— Ладно, давай начнем с конца, — предложил сын Эгиля, подбирая с земли полено посуше. — Кто такой «длиннобородый», сообразишь? — Вогнав в полено нож, Грим расколол его на две половины. — «Длиннобородый ас», — подсказал он молчащему Скагги.

— Брагги! — обрадовался тот. — Значит, «длиннобородого дети» — это Круг скальдов, так?

— Так. А теперь, кто такой «волк ночной»? — Он лукаво усмехнулся. Смелей-смелей, ты же сам спрашивал меня сегодня о моем прозвище.

— Квельдульв. — Игра, похоже, начала вызывать у Скагги интерес. — Но я все равно не понимаю, при чем тут корни и норны?

— Подожди, сейчас дойдем. — Грим высек искру, и сосновое полешко затрещало смолой. — Чьим скальдом был Тровин?

— Глухого стража Асгарда, — послушно ответил мальчишка, — то есть «Хеймдаля длани и слух» — это сам Тровин, да? Грим сумрачно кивнул.

— А «вранов жар вражий» — это огонь, который развели враги и в котором погиб Тровин, — добавил будущий скальд упавшим голосом.

Квельдульв снова молча кивнул. Сосновая чурка у него в руках превратились в яркий факел.

— Знаешь, из чего делают луки? — задал он, помолчав немного, следующий вопрос.

— Из тиса, — не задумываясь, ответил Скагги, за что получил одобрительный кивок, но не увидел этого, поскольку обернулся к тисовой роще.

— Есть в роще какое-нибудь лиственное дерево?

— Есть. Ясень у самого края.

Скагги пришлось поспешить, чтобы поспеть за скользящим, «волчьим», как его называли охотники, шагом Квельдульва.

— Ну, если там есть даже ясень, — вновь заговорил, подходя к роще, Грим, то, наверное, теперь ты знаешь, что за корень норн.

— Норны живут под первым корнем ясеня Иггдрасиля, — сокрушенно признал Скагги. — А что за зыбкая земля?

Грим в ответ только молча пожал плечами. Старый ясень действительно, как и вспомнилось Скагги, стоял на самом краю рощи, за ним из-за нескольких оставшихся стоять бревен частокола вытекал небольшой ручеек, в который Скагги со всплеском угодил сапогом. Грим же, обходя ствол дерева, через ручеек перешагнул, сказав, что нашел его на слух. Наклонив пониже факел, он осветил корни дерева, но на месте корней вокруг толстенного ствола блеснула вода.

— Мы с Тровином думали к лету прочистить здесь все, — раздался из темноты задумчивый голос Скагги. — Зимой в роще упало дерево, а талые воды притащили еще и какие-то сучья. Да так и не собрались.

— Вот тебе и зыбкая земля, — так же задумчиво ответил Грим. — «Зыбкая земля» — это обозначение моря или стоячей воды.

Он присел, чтобы получше разглядеть корни.

— Вот оно! — воскликнул внезапно по другую сторону крохотной запруды Скагги.

И Грим шагнул через ручей. Мальчишка стоял на коленях над плоским камнем и осторожно счищал с него тонкий слой земли. Под пальцами его на камне начинали проступать руны какой-то надписи.

— Тровин по прозвищу Молчальник, сын Альвгейра из рода Альва, скальд Хеймдаля из Круга детей Брагги, вырезал эти знаки, — с трудом разбирал в колеблющемся факельном свете Скагги. — Запись эту читает тот, кто знает, что меня уже нет среди живых. Но отказано мне в месте и среди эйнхериев в Вальгалле, и во всех девяти мирах, над которыми властвует Хель.

— И это все? — оторопело спросил Скагги. Парнишка был явно растерян. Только это мы и должны были отыскать?

— И что у тебя, скажи мне, на плечах? Кочан капусты? — вышел из себя Грим, но усилием воли постарался сдержать гнев. — Это же только «вешка», а там сказано…