Вопрос лишь в том, кто она, эта крошка, уютно прильнувшая к нему. Она действительно Софи Тоубридж? Или нет?

Даже царю Соломону не доводилось решать такие загадки.

Хью осторожно передвинулся, чтобы лечь на бок и как следует рассмотреть предмет своих раздумий. Чуть приподняв голову, он разглядывал ее. В глазах пленницы беспокойство, но не страх. А ведь Софи Тоубридж знала бы достаточно, чтобы испугаться. Сколько ни искал он признаков тайного страха, или вины, или хоть чего-нибудь, что могло бы подтолкнуть его к тому или иному заключению, он замечал только чудесные золотистые глаза с темными кругами под ними. Глаза женщины, которой с колыбели предназначено разбивать сердца. Неужели их невинность – притворство?

Легко попасть под их власть. Он был прав, когда подумал, что это глаза сирены.

Неужели он может погибнуть под пение сирены?

– У меня что, пятно на носу? Что вы так уставились? Внезапно вырванный из тягостных раздумий, Хью, чуть не улыбнулся. Да, похоже, она действительно не боится его. Он машинально провел пальцем по ее носику. Она поморщилась, восхитительно поморщилась.

Заманивает? Возможно. Он очень боялся, что вот-вот потеряет свое хваленое умение верно судить о людях.

– Кажется, у вас там прыщик.

– О нет! Не может быть! – Она схватилась за нос.

На сей раз Хью улыбнулся. Гроза Англии беспокоится о прыщике на лице… Она поняла, что ее дразнят, и, отпустив руку, лукаво улыбнулась, от чего на щеках появились очаровательные ямочки.

Даже если она Софи Тоубридж, догадывается ли она о смертельных последствиях своей игры?

Он еще раз напомнил себе, что это не имеет значения. Если она предательница, он должен выполнить приказ и убить ее.

– Вам надо чаще улыбаться, – сказала она.

Этот совет, произнесенный с некоторым неодобрением, заставил его в растерянности заморгать.

– Разве? – Хью отчаянно старался держать себя в руках. Он боялся, что ее близость, а также ее улыбка и красота заставят его отказаться от беспристрастного расследования.

– Когда вы улыбаетесь, вы выглядите моложе.

– Мне тридцать один год. – Неужели он боится, что она может подумать, что он старше, чем на самом деле? И кажется, он опасался того, что может утратить способность верно судить о людях. Ха! Любой беспристрастный наблюдатель придет к заключению, что он уже ее утратил, полностью и безвозвратно.

– Вот как? Значит, вы на десять лет старше меня.

– Гм-м… – Хью промолчал, потому что не знал, как отреагировать на ее последнюю реплику. К тому же он думал о том, что должен во что бы то ни стало сохранять беспристрастность.

Но это ужасно трудно, когда она лежит вплотную к нему. Даже сквозь барьер из колючего одеяла он чувствовал ее формы, ее мягкость и теплоту. Она изящно потянулась, как кошечка, а затем прижалась грудью к его груди. Хью тотчас же ощутил возбуждение и крепко сжал зубы, силясь его преодолеть.

Знает ли она, что с ним делает? Он заглянул в ее глаза. Она наблюдала за ним, но во взгляде ее не было настороженности – в этом он готов был поклясться.

Хью откинул с ее лица капризную прядь – ее волосы были словно из шелка.

Она в растерянности заморгала.

– Знаете, а вы можете быть очень милым.

– Действительно? – Он был почти околдован собственной реакцией на нее. Или она полностью невиновна, или он восприимчив к женским чарам как самый зеленый из всех зеленых юнцов.

– Да, действительно. Когда не пытаетесь меня запугивать.

– А я запугиваю?

– По-моему, да.

Хью внимательно посмотрел на лежавшую рядом женщину. Кажется, она вовсе не пыталась им манипулировать. Но кем бы она ни была – Софи Тоубридж или леди Клер Лайнс, – она должна бояться его. Ведь он похититель, а она пленница. Она полностью в его власти, и он может делать с ней все, что захочет, абсолютно все. И никто ему слова не скажет. Но если она это и понимает, то не подает виду.

– И мне удается?

– Мм-м… Пока не очень.

Лицо ее озарилось улыбкой, и сердце Хью забилось быстрее. Вот досада! Ему никак не удавалось отделаться от влечения к этой женщине. Причем с каждой минутой становилось все труднее противиться искушению. Когда он ее целовал, она не спала. А сейчас, лежа с ним рядом, она почти спит и, разумеется, более уязвима… Возможно, сейчас она скажет правду.

«Стоп!» – осадил себя Хью, пока искушение не сломило его волю. В сложившихся обстоятельствах целовать ее – самое худшее, что он мог сделать.

Что же касается беспристрастности…

– Вы должны меня бояться! – заявил он, глядя в лицо пленницы. – Дура, если не боитесь.

– Значит, я дура.

Она подняла на него сонные глаза с набрякшими веками. Нежные губки улыбались. Его рука словно сама собой поднялась и погладила ее по щеке. Кожа была удивительно гладкая, заставлявшая думать о розе, белой розе с розовым ободком. И она была необычайно теплая…

Хью вдруг почувствовал, что ему стало жарко.

– Вы самое… красивое, что я видел в жизни, – сказал полковник, понимая, что делает ошибку, возможно, ужасную ошибку, но остановиться он не мог.

Хью осторожно провел пальцем по ее губам, и она улыбнулась в полусне. Он почти машинально наклонился и поцеловал ее. Когда же понял, что сделал, было уже поздно. Сердце сокрушало стенки грудной клетки, дыхание сделалось хриплым и прерывистым, желание было столь велико, что он едва сдержался, чтобы не перевернуть ее на спину и не вонзиться в нее с яростью, более присущей животному, чем человеку.

Его остановила невинность ее губ.

Хью был далеко не юноша, и у него было немало женщин. Он переспал со столькими представительницами прекрасного пола, что уже давно потерял им счет. И он прекрасно знал, как выглядит женщина в волнении страсти, как звучит ее голос, как она целуется.

Совсем не так, как эта.

Хотя большую часть времени Хью ухитрялся об этом забывать, но он родился и был воспитан джентльменом. Именно воспитание заставило его оторваться от губ этой женщины, как только стало ясно, что она совершенно неопытная. Вероятно, ему следовало подняться с койки и уйти к столу, подальше от прекрасной пленницы, но ему ужасно не хотелось от нее уходить. Он признался себе в этом, когда она открыла глаза и посмотрела на него так, как будто после двухнедельного дождя увидела солнце. Она неопытна – он знал это так же твердо, как свое имя. Знал даже, чего она сейчас хочет.

– Хью… – пробормотала она, прикоснувшись к его локтю.

Это было приглашение, в котором он нуждался. Приглашение, перед которым он не мог устоять.

От первого же прикосновения к ее губам его словно охватило пламя. Она не протестовала, не пыталась отвернуть голову, напротив, с тихим вздохом прильнула к нему. Губы у нее были мягкие и трепещущие, они легко раскрылись ему навстречу. Поцелуй его становился все более страстным, и уже через несколько секунд он забыл обо всем на свете; сердце гулко колотилось, дыхание прерывалось, и бриджи сделались ужасно тесные.

Но она не поцеловала его в ответ, хотя ему очень этого хотелось.

– Обнимите меня за шею, – сказал он, дрожащей рукой убирая волосы с лица.

Одурманенная поцелуем, она посмотрела на него как бы с некоторым удивлением. Потом глаза ее вспыхнули, а из груди вырвался тихий протяжный вздох. Выпростав руки из-под одеяла, она обняла его, и ее прохладные и нежные пальцы коснулись его шеи. Хью тот-час же представил, как эти пальцы гладят его по груди, как впиваются в спину…

Он старался удержаться от любых движений. Упираясь локтем в подушку, он нависал над ней и всматривался в ее лицо. В каюте, освещенной одним лишь фонарем, царил полумрак, а на койке, где они лежали, было больше тени, чем света. И все же он прекрасно видел все черты ее лица – казалось, их освещали глаза, сверкавшие как золото. А полураскрытые губы, влажные от поцелуя, манили и приглашали… Глядя на них, он чувствовал, что вот-вот потеряет над собой контроль.