Вот и все. Жалко… Наша машина, нашего завода, и вдруг — в пропасть. Каково мне, механику! Ну что ж, так надо.
Выслав вперед разведку из трех человек во главе со Смирновым, мы осторожно продвигались по опушке. Только капли дождя, падая с пожелтевших листьев, нарушали лесную тишину.
Уже стемнело, когда наши разведчики сообщили, что видна перевернутая будка — наш знак.
Так мы прибыли в лесной домик Чучель, к месту связи командующего партизанским движением Крыма. Проводник привел нас в жарко натопленную избушку. Поужинав, мы легли на пол и быстро уснули.
Лесной домик Чучель, или, как его здесь называли, казарма, стоял на перекрестке многих лесных дорог и троп. Он связывает командование партизанского движения Крыма с районами, отрядами, подпольными группами в горах. Отсюда партизанские ходоки уносят в дальние уголки гор устные и письменные приказы командующего Алексея Васильевича Мокроусова, вести о первых боях с врагом…
В избушке было шумно и тесно. Приходили мокрые, усталые связные из партизанских отрядов и районов. Они вручали начальнику связи штаба зашитые нитками пакеты и спешили занять место у жарко натопленной печки.
Вечером в избушке стало особенно дымно и шумно: прибыли связные из Севастопольских отрядов. Плотный, среднего роста, с черными усиками человек, снимая плащ, громко спросил:
— Слушай, где главный начальник? Вести принес, докладывать буду.
Голос показался мне знакомым. Неужели Айропетян? Я подвел партизана к лампе. Он самый! Винодел Инкерманского завода шампанских вин Айропетян.
— Здорово, винодел, какими судьбами?
— Как, какими судьбами? — почти обиделся Айропетян. — Если хочешь знать, у нас в севастопольских лесах целый винодельческий комбинат Массандра! Начальник района — Красников, директор винодельческого совхоза имени Софьи Перовской. А командир первого Севастопольского отряда, знаешь, кто? Мой директор завода. Мало? Есть еще лаборант.
— Ну, значит, все шампанское в лесу забазировано, будете его попивать и о немцах забудете, так, что ли, друг? — перебил Айропетяна прибывший с нами Смирнов.
— Ой, моряк, не шути. Ты фашистов не видел?.. Наверно, не видел, а виноделы под Севастополем уже начали их давить. Вот четвертого ноября со стороны Бахчисарая нажали…
— Наверно, драпака вы дали?
— Постой, моряк, ты говоришь — драпака дали? Дали, только не мы, а фашисты. Целый батальон. Мы одних лошадей шестнадцать штук взяли, десять автоматов, три пулемета. А ты говоришь — драпака!
— Ты, друг, правду рассказываешь, а?
— Знаешь, у нас на Кавказе говорят: "Потерявший веру в других не будет верен ближним", — рассердился винодел.
— Ну, ты осторожнее, — Смирнов нахмурился. — Я этих гитлеровцев под Одессой тоже бил. А что батальон разбили, — хорошо, помогли, значит, нашим морячкам. Им ведь трудно, ох, трудно!
— Это не все. Вот в пакете командир подробно докладывает. Второй Севастопольский отряд засек у табачного сарая под Дуванкоем[1] немецкий склад боеприпасов и сообщил по радио нашим. Артиллеристы накрыли врага. Склад взорвался. Гитлеровцы давай удирать, а тут мы по ним из засады ударили.
Айропетян рассказал нам о замечательном бое партизан с фашистами на окраине деревни Комары[2]. Деревня оказалась незащищенной, в обороне нашей была брешь, и враг двинул на этот участок свои войска. Жители Севастополя, рывшие на этом участке окопы, бросили работу и приготовились защищать рубеж. Узнав об этом, командир Севастопольского отряда Пидворко поспешил к нам на помощь. Партизаны ударили по врагам с фланга, отогнали их и стали со своим отрядом на прочную оборону. Через несколько часов немцы опять пошли в атаку… Двое суток продолжался неравный бой. Секретарь Корабельного райкома партии Якунин подвозил партизанам и ополченцам пополнения из Севастополя. Гитлеровцам так и не удалось прорваться. Потом подошла морская пехота, а партизаны, пробившись в лес, еще несколько дней тревожили на этом участке фашистов, действуя уже с тыла.
— Сам командующий флотом товарищ Октябрьский нам поздравление прислал. Так прямо и адресовал: "Самым передовым защитникам Севастополя!" Понял? А ты говоришь?! — закончил Айропетян.
— Молодцы, по-морскому действовали, — пожал матрос руку винодела.
Чуть позже мы слушали рассказ связного, прибывшего с вестями из далеких лесов Восточного Крыма, где начали действовать отряды первого и второго партизанских районов.
Пожилой связной, видать, бывалый человек, степенно рассказывал нам о стычках партизан с фашистами:
— Мы в лес-то вышли заранее. Местность изучали, базы готовили. Подготовка наша пригодилась. Когда фашисты пошли на Судак, мы их встретили как следует. Гитлеровцы на мост, а мост на воздух. Они в лес, а там завалы. Они в горы, а на тропинках мины рвутся… Один из вражеских батальонов с маху на «Подкову» зашел, есть у нас такое место, дорога подковой горы метит. Мы на краях этой подковы пулеметы выставили, а ребята с гранатами наверху, над горой залегли. Мышеловка добрая получилась. Как только голова батальона стала из подковы вытягиваться, наш командир товарищ Чуб и дал сигнал. Так что там было! Били мы этих самых горных стрелков прямо на выбор…
Партизан замолчал, посмотрел на всех, скрутил цигарку. Раскурив ее, продолжал:
— И вот что скажу, фашист-то не из пуганых, расторопен и, главное, команду слушать умеет. Это надо иметь в виду. На нашей операции многие ошибку дали, — сгоряча на дорогу бросились да и легли там навсегда. Проклятый фашист стоял за толстым деревом и стрелял по нашим до последнего патрона. Со стороны мы к нему подобрались. Лицо у солдата — как белая материя, весь трясется, а все пустым автоматом в нас тыкает. Была у нас еще одна ошибка. Как начали трофеи собирать, увлеклись, а про разведку забыли. Чуть-чуть сами в ловушку не попались.
— К чему ты все это толкуешь, служба? — недовольно перебивает рассказ Смирнов. — Тут пугать некого, и мы кое-что уже видали.
Связной усмехается, щиплет пальцами бороду:
— Быстрый ты какой, матросская твоя душа. Мы-то, дорогой мой товарищ, чуток пораньше тебя жизнь повидали. Еще в мировую войну на Карпатах с Евпаторийским полком германца и австрияка били. И на крымской земле в 1918 году революцию от германских империалистов спасали. А говорю я к тому, чтобы вот такие горячие головы, как у тебя, понимали, что к чему, да с умом воевали…
Со всех концов Крыма шли на пункт связи вести. Было ясно: своевременная организация партизанского движения помогла народным мстителям уничтожать врага с первых же его шагов по горным дорогам Крыма. Но ясно было и другое. Все делалось еще робко, многие из нас пренебрегали элементарной разведкой, не понимали характера врага, шли на ура тогда, когда нужен был продуманный, маневренный бой.
Заходили в избушку и военнослужащие, пробиравшиеся к своим частям. Партизаны давали им проводников, которые вели их по малоизвестным, по кратчайшим тропам на Севастополь. Тех, кто хотел остаться с партизанами, проверяли, комплектовали в группы и направляли в штабы партизанских отрядов… Разный люд попадался, надо было проявлять высокую бдительность.
Вот перед Амелиновым стоит военный в новой, но загрязненной шинели. За плечами вещевой мешок, набитый до отказа.
Представитель штаба Амелинов молча, оценивающим взглядом осматривает человека. Тот спокойно, даже слишком спокойно выдерживает этот взгляд.
— Звание? — спрашивает Амелинов.
— Младший лейтенант.
— Каких мест житель?
— Здешний.
— Отходишь из-под Перекопа?
— Точно.
— А дома думаешь побывать, ведь по дороге?
Военный молчит, потом спохватывается:
— Разве можно, товарищ начальник, в такое время домой ходить… Враг рвется в славный город, надо грудью защищать его.
— Значит, грудью? — Амелинов пристально смотрит на вещевой мешок. Младший лейтенант в каком-то тревожном ожидании.
