- Интересно, кому достанется миндалина? Миндалину на счастье положили? - спросила сестра, когда очередь дошла до рисовой каши, и в упор посмотрела на Сиско. Сиско смутилась.
- Ой, забыли! Совсем забыли, - расстроилась хозяйка. - Да у нас и нет миндаля. Может быть, изюм заменит? Я сейчас.
- Нет, теперь уже поздно, - вздохнула сестра, она демонстративно зачерпнула большой половник каши и вывалила все содержимое себе на тарелку.
После еды женщины все вместе убрали со стола и постелили чистую скатерть. Мартти поручили зажечь свечи на елке и в канделябрах. Все снова расселись вокруг стола и запели рождественские псалмы. Атмосфера царила торжественная, словно в церкви. Не решались даже посмотреть друг на друга. И когда хозяин встал, Мартти подумал, что он собирается прочесть проповедь, а он только пошел за сигаретами. У хозяйки и у Сиско в глазах стояли слезы. Глядя на них, Мартти сам невольно растрогался. Сестра от волнения мяла в руках салфетку.
- Таким должно быть настоящее рождество! - вырвалось у Мартти.
- У нас все по-простому, - отозвалась Сиско.
- Неправда, - возразил Мартти.
- Рождество у каждого - свое. Каждый его устраивает себе сам, произнесла сестра Сиско. - Мы с детства привыкли к такому.
- Вот только раньше пол устилали соломой, - напомнила мать.
- Куда положить рождественские подарки? - шепотом спросил Мартти у Сиско.
Они вместе поднялись в комнату на чердаке. Там они обнялись и так постояли немного. Подарки лежали в плетеной корзине. Мартти присоединил к ним свои. Потом они вместе отнесли корзину вниз. Сиско получила от Мартти французские духи, хозяину достался альбом, а остальным - по книге. Мартти подарили пару черных бумажных носков и большие вязаные перчатки с треугольными пальцами и черным орнаментом на белом фоне или наоборот. Он тут же надел перчатки и подвигал пальцами.
- Ну как, годятся? - спросила Сиско.
Она пошла с ним наверх - стелить постель. Потом они присели на нее, держась за руки.
- Как тебе у нас нравится? - спросила Сиско.
- Все больше и больше. Не уходи!
- Пора спать. Ты ведь устал с дороги.
- Нет, я не устал. Ты устала.
- Поговорим лучше о чем-нибудь другом, - попыталась переменить тему Сиско.
- Я ни о чем, кроме тебя, думать не могу, пойми. Когда ты приедешь в Хельсинки? Теперь у меня есть квартирка. Один знакомый устроил. Она обходится недорого - десять тысяч в месяц.
- Пока я не могу приехать. Вот Юсси вернется из армии.
- Но как же так?! Ты ведь оставила курс, это ужасно, забудешь все, что учила!
- Такова жизнь! - вздохнула Сиско.
- А что обо мне подумали твои старики? Наверное, ничего хорошего.
- Не говори глупостей.
- Твоя сестра такая недоступная. Ей я совсем не понравился.
- Тебе показалось. Пиркко вообще такая. Она спокойная. Когда ты узнаешь ее поближе, ты поймешь, какая она милая.
- Но она, наверное, не представит мне такого случая, - грустно сказал Мартти.
Хлопнула наружная дверь.
- Это отец пошел в баню, погреться напоследок, - предупредила Сиско.
- А отец твой теперь точно решит, что я просто олух.
- Почему?
- Он попросил меня закрыть заслонку, а я позабыл.
- Подумаешь, любой может забыть. Я сама сколько раз забывала. И потом, печь такая огромная, не скоро остывает. Было уже далеко за полночь, когда дверь снова хлопнула.
- Мне пора. Это отец вернулся, - сказала Сиско.
- Где ты будешь спать? - спросил Мартти.
- В одной комнате с Пиркко.
Мартти подождал, пока Сиско спустилась вниз, разделся и лег. Он забыл погасить свет, пришлось снова подняться. Поглядел в окно: вон стоят сосны, за ними в темноте белеет земля, а вдали, высоко-высоко - опушка леса. Словно в воздухе повисла. Это оттого, что земля такая же, как небо, - светлая. Не слышно хода стенных часов. В ушах будто шумит ровный сильный ветер, и ничего тут не поделаешь. Его не уймешь, когда-нибудь сам прекратится. Закашлял хозяин, три раза кряду. "Как бы не простудился, - с тревогой подумал Мартти. - Еще схватит воспаление легких".
Комнатка на чердаке была жарко натоплена. Он снова встал, чиркнул спичкой и попытался разглядеть, закрыта ли печная заслонка, для верности пощупал рукой, - кажется, все было в порядке.
Где-то внизу спала сейчас прекрасная темноволосая женщина.
Кончина матери
Перевод Т. Джафаровой
1
К вечеру грянул гром и задрожала земля. Но мама не обратила на это никакого внимания, хотя раньше она пугалась, выходила к нам из своей комнаты и рассказывала всякие деревенские небылицы о грозе. Теперь ее и слышно не было.
Тучи заполонили небо, и гром грохотал, точно скорый поезд. В небесах, видно, шла война. Испокон веков у человечества сложилось впечатление о войне, как о чем-то трескучем и оглушительном, подумал Юсси. Оттого, быть может, оно и не пыталось сделать ее бесшумной. Юсси не стал высказывать эту мысль Олави. Таковы уж крестьяне, они обычно рассуждают не вслух, а про себя. Их пугает все необычное, далекое и непонятное. Например, город. Они боятся таинств природы, но хорошо представляют себе, что происходит в их собственном небольшом мирке. По их мнению, спорынья, которая заводится во ржи, - это вовсе не спорынья, а маленький черный чертик.
В четыре утра небо прояснилось. Неяркая луна, похожая на крышку от консервной банки, едва виднелась на бледном предрассветном небе. Впрочем, нужно было оглядеть чуть не полнеба, прежде чем ее отыщешь.
С крыш капало, а под ногами, если идти по траве, хлюпала вода, она плохо просачивалась сквозь глинистую почву. Деревянный серый сарай в утренних сумерках казался почти черным. У соседей слышались шум и возня строители, закончившие работу, расселись по машинам и отправились в сторону Лахти. Новые амбар и сушилка были сделаны из жести, которая отливала серебром, будто вода. За рекой в Нокела серебрились в точности такие же постройки.
- Дождь вымыл твою машину, - сказал Олави.
Машина Юсси стояла посреди двора. За нею громоздились старые сараи, один из которых Олави разобрал на гараж. Олави ездил в село за покупками, купил для матери коричневую сумку из искусственной кожи и кое-какое бельишко. Ему, верно, пришлось снять деньги со счета в банке. Олави вернулся из села в тот момент, когда закрутил ураган, поднимая столбы пыли, и обрушился дождь. Впопыхах он и не заметил, как въехал на крышу погреба. Теперь Олави задним ходом выводил машину во двор.