- Прошу тех, кто вошел на станции Хювинка, предъявить билет.
Он двинулся к нашему ряду, а я сидел себе как ни в чем не бывало.
Им, кондукторам, говорят, даже положено различать новых пассажиров по каким-то приметам. Новенький как-то бодрее и оживленнее, что ли. Зимой его легко распознать по ботинкам - если они в снегу, сомнений и быть не может. Кондуктор, ясное дело, глядит в глаза пассажиру. Пристально так. Некоторые безбилетники начинают нервничать и озираться, а другие просто тупо смотрят в пространство. Я тоже не решился встретить сверлящий взгляд кондуктора. Куда интересней было следить, как качались занавески по ходу поезда: все вроде бы в одинаковом ритме, ан нет, некоторые все же чуточку запаздывали. Любопытно, отчего бы это? Может быть, они были длиннее? Или тяжелее? Да нет, вес тут ни при чем.
Каждый школьник знает: ам-пли-ту-да не за-ви-сит... та-тата-та, та-та-та-та - повторял я, как попугай, до тех пор, пока кондуктор не прошел.
Едва опасность миновала, я снова стал лихорадочно искать свой билет. Искал вплоть до самого Тампере, но так и не нашел. Вот и этот молодой человек наверняка будет искать свою расческу до самой последней минуты и все равно не найдет.
Однажды, помню, на станции Хэмеенлинна в наш поезд неожиданно проник продавец лотерейных билетов. Он шел как-то крадучись, на цыпочках, и все жался к сиденьям. Вроде бы "я - не я, и лошадь не моя". Лотерейщик с трудом удерживал пухлую кипу билетов, перехваченную тонкой красной резинкой. Вдруг что-то хлопнуло, и резинка перелетела на спинку моего сиденья, как раз вровень со щекой, да так и застряла в обивке. Помню, у меня у самого однажды "выстрелила" в точности такая же резинка и села на кромке обоев под потолком. Что ее там держало, интересно?.. Под утро она все же шлепнулась на пол... Вот и лотерейные билеты, к ужасу продавца, тоже полетели на пол. Причем нет чтобы врассыпную, а то образовали какие-то странные завихрения и кружили себе и кружили... Вы бы видели, какую бешеную энергию развил при этом продавец: он извивался и на лету выхватывал свои билеты из этих "воронок", чтобы они - упаси боже! - не коснулись пола. И что за спешка, спрашивается?! Сгорели бы они, что ли?! Тут меня и осенило: торговал-то он ими незаконно. И помочь ему было нельзя - еще подумал бы, что я хочу присвоить его дурацкие билеты.
Лотерейщик наконец сошел в Риихимяки, а мне предстояло трястись до Хельсинок. Я откинулся на спинку и приготовился вздремнуть, да тут заметил, что под скамьей напротив что-то белеет. Пригляделся, оказалось, лотерейный билет. Я поднял его, надорвал и развернул - глухо. Потом увидел: между витками батареи торчит еще один. Я нагнулся за ним, а под скамьей еще три, а там еще и еще... На сей раз два из них выиграли по новому билету. Тут уж, как говорится, нельзя было упускать случая. Я нырнул под скамью и пополз собирать урожай... Я выполз в противоположном конце вагона на глазах у изумленных пассажиров и, отряхиваясь, побежал в тамбур. Сгорая от нетерпения, я вскрыл их и просмотрел: билетов было свыше тридцати, но ни один из них не сделал меня, как пишут в газетах, счастливым обладателем фотоаппарата, велосипеда шли радиоприемника. Мне, правда, выпало с десяток новых билетов. Но кого это волновало?!
Урна, по форме смахивавшая на бутыль из-под виски, давно переполнилась надорванными лотерейными билетами. До чего же они длинные - смотреть противно! Каждый приходилось, разворачивать раз пять. У меня пропала охота искать. Что за лотерея такая, хоть бы раз почувствовать вкус выигрыша! В принципе-то я не против лотереи. Бывает, повезет. Взять хотя бы ту лотерею, которую затеяли у нас на институтском вечере. Я тогда еще студентом был, золотое времечко! Мы устроили ее для себя, всего на девяносто девять человек, никого из посторонних не было. И что вы думаете? Выигрыш, как нарочно, пал на нашего профессора. Да не просто выигрыш, а большущая бутылка заморского вина с шикарной этикеткой. Я не успел разобрать названия, когда ее демонстрировали залу, а жаль. Было как-то неловко отдавать бутылку профессору - все знали, что он убежденный трезвенник. Кое-кто предложил преподнести ему настольную лампу, что стоит в кабинете куратора. Но поздно, все уже видели выигрыш. Профессор, кстати, очень обрадовался. Он даже прижал бутылку к груди, студенты смеялись, сам профессор хохотал больше всех, даже больше, чем требовало приличие. Его почему-то сразу потянуто домой, хотя обычно он задерживался со своими питомцами до начала танцев. Но не успел профессор выйти за дверь, как раздался грохот. Бутылка упала и разбилась вдребезги, на мелкие осколки. Осколки разлетелись до самой парадной двери и усеяли улицу перед входом. Они еще долгое время похрустывали у нас под ногами. Небось и сейчас все еще хрустят. Вот люди - не догадались дать профессору портфель, не стал бы он прятать бутылку за пазуху, как самый обыкновенный пьянчужка.
Я не мог отвязаться от этих воспоминаний, потому что молодой человек напротив беспрерывно искал свою расческу. Порой он все же садился на свое место, как и подобает нормальному пассажиру, но сразу же вскакивал и снова принимался за дело, точно убеждая себя, что до сих пор и не искал вовсе, а настоящий поиск еще впереди. Трудно ведь примириться, что после стольких невероятных усилий вещь так и не найдется. Да и кому охота искать, если ясно, как дважды два, что все равно не найдешь.
В Тампере молодой человек наконец угомонился - пора было выходить. В проходе он в последний раз нагнулся и заглянул под сиденья. Тут он встал ко мне боком, и я вдруг увидел: хм, расческа-то выглядывала из правой манжеты брюк. Ей-богу! Даже слегка виднелись темные кончики зубьев. Я не решился сказать ему об этом. Зачем было ставить молодого человека в дурацкое положение! И потом, с таким же успехом могла торчать совсем другая расческа, которую он положил туда на всякий пожарный случай. А может, все это мне показалось, может, просто светлые брюки были подшиты черными нитками. И такое бывает!
Едва поезд тронулся, я пересел на его место, оттуда было удобнее искать: в конце концов, мне нужно было выяснить, куда девалась расческа - в поезде она или в штанине молодого человека. У меня с собой был длинный карандаш. Я умудрился засунуть его во все дыры и уголки, но так и не нашел расчески. Значит, она на самом деле застряла в манжете брюк. Смех смехом, а именно в манжете собственных брюк я нашел как-то серьгу, в поисках которой участвовала большая компания. Но не отважился вернуть ее хозяйке. Зачем? Она бы мне все равно не поверила. Вы когда-нибудь встречали женщину, которая поверила бы мужчине?! Вот и я не встречал. Она бы наверняка заподозрила, что я хотел припрятать серьгу. В подобных случаях надо заранее предвидеть, что дело может обернуться против тебя, - иди потом, оправдывайся. Попробуйте сказать женщине, что она похорошела, неприятностей не оберешься. Она наверняка решит, что прежде вы считали ее дурнушкой:
