— Самое забавное в этой истории заключается в том, что мы, сами того не ведая, вплотную приблизились к истине.

Высокий Хребет с Яначеком переглянулись с явным удивлением, и она усмехнулась.

— Нет, прямых доказательств того, что они и вправду были любовниками, раздобыть не удалось. Но, похоже, искушение весьма велико. Если послушать слуг, получается, что Белая Гавань и Харрингтон сохнут друг по другу, словно влюбленные подростки. От общественности им пока удается это скрывать, и они ужасно благородно страдают в трагическом молчании.

— Правда? — Декруа задумчиво склонила голову, осмысливая услышанное. — А нет ли тут ошибки, Джорджия? Да, они тесно сотрудничают, именно это и позволило нам навесить на них такой удобный ярлык. Но действительно ли за этим стоит нечто большее, чем близость политических интересов?

— Во всяком случае, основания для подобных предположений у нас есть, — заявила графиня. — Некоторые слуги говорят об этом с уверенностью — и не без горечи. Их глубочайшая преданность леди Эмили задета тем, что Харрингтон, как им кажется, метит на её место. Честно говоря, их негодование во многом подогрето шумихой, поднятой нами в СМИ, и в последние недели оно пошло на спад. Но выросло оно не на пустом месте. Большинство слуг уже сами пришли к заключению: что бы ни думала Харрингтон, граф Белой Гавани влюблен в нее уже несколько месяцев, если не лет. Я отдаю себе отчет в том, что всё сказанное ими моим агентам, — это лишь слухи и предположения, но, если уж на то пошло, слуги обычно знают обо всем, что происходит в доме, лучше хозяев. Кроме того, некоторые… технические средства, размещенные в усадьбе Белая Гавань, во многом подтверждают их слова.

— Ну и ну! — покачала головой Декруа. — Кто бы мог подумать, что такой нудный старикан, как Белая Гавань, всю жизнь корчивший из себя святошу, так влипнет? У меня, знаете ли, его щенячья привязанность к «святой Эмили» всегда вызывала легкую тошноту. Такая сентиментальность отдает дурным тоном, а вот неожиданно одолевший целомудренного Хэмиша любовный зуд вернул мне веру в человеческую природу. Согласны?

— Полагаю, это возможно, — сказал Высокий Хребет, бросив на Декруа неприязненный взгляд, которого та по рассеянности не заметила, и снова обратился к графине Северной Пустоши:

— Все это весьма интересно, Джорджия, однако же я не вижу, каким образом ваша информация соотносится с нашими текущими проблемами.

— Напрямую не соотносится, — невозмутимо ответила графиня, — однако нам не помешает иметь её в виду при рассмотрении некоторых других соображений. Например, совершенно очевидно, что в настоящий момент Харрингтон крайне озабочена реакцией грейсонской общественности. Есть и еще один любопытный факт: супруга Нимица, её древесного кота, вдруг сочла нужным «принять» графа Белой Гавани. Слуги Белой Гавани, те самые, которые близки к тому, чтобы возненавидеть Харрингтон, прожужжали моим людям все уши, комментируя это событие. Очевидно, что теперь Белой Гавани и Харрингтон придется сблизится ещё теснее, и некоторые слуги убеждены, будто бы кошка приняла графа по наущению Харрингтон, задумавшей этим коварным маневром занять место ничего не подозревающей леди Эмили. Скажу сразу: лично мне эта гипотеза представляется ошибочной, ведь он и она изо всех сил пытались скрыть свои чувства даже друг от друга. Не говоря уж о том, что леди Александер, насколько удалось выяснить моим людям, реагирует на происходящее с неподдельным спокойствием. Однако в любом случае кошка создала дополнительные проблемы для них обоих. Я бы даже сказала, для всех троих. Короче говоря, милорд, и Белая Гавань, и Харрингтон — особенно Харрингтон! — находятся под сильнейшим психологическим и — несмотря на нынешнее изменение общественного мнения в их пользу — заметным политическим давлением. Но я проанализировала досье обоих и могу сказать: никакое давление не способно заставить Харрингтон отказаться от исполнения того, что она считает своим долгом. Ни при каких обстоятельствах… за исключением одного. В нее можно стрелять, её можно взрывать, угрожать ей или объяснять, что в данной обстановке следовать принципам значит совершить политическое самоубийство, — она просто плюнет вам в глаза. Но если вам удастся убедить её, будто, совершив некий поступок, она этот самый пресловутый «долг» нарушит, — это совсем другое дело. Она скорее отступится от чего угодно, чем позволит себе преследовать «эгоистические» интересы. А если её эмоции затронуты глубоко, если дело становится слишком личным, вся пресловутая решительность Саламандры испаряется.

— Что вы хотите этим сказать? — напряженно спросила Декруа.

Графиня пожала плечами.

— Я хочу сказать, что Харрингтон не умеет думать прежде всего о себе, — просто сказала она. — Её пугает возможность любого конфликта между личными интересами и требованиями долга, как она его понимает.

— Пугает? — переспросил Высокий Хребет, подняв бровь.

— Понимаю, слово «пугает», наверное, не самое подходящее, но лучшего мне в голову не приходит. Её послужной список, еще с гардемаринских времен, в этом отношении весьма примечателен. Вы ведь, надо думать, в курсе того, что после известного инцидента она отказалась предъявить обвинение в попытке изнасилования.

Она сделала короткую паузу, дожидаясь, пока все присутствующие кивнут в знак того, что поняли её намек, который, как они прекрасно знали, возможно не прозвучал бы, если бы здесь присутствовал ее муж.

Возможно.

— Вероятно, по вопросу о том, почему она решила тогда хранить молчание, единства взглядов мы вряд ли достигнем, — продолжала графиня. — Лично я думаю, что, по крайней мере отчасти, всё объясняется её молодостью и неопытностью, из-за которых она была не слишком уверена в том, что её обвинениям поверят. Но не могу исключить и такой вариант: она считала любой скандал способным нанести ущерб репутации Флота и не смела поставить личную обиду выше интересов службы. Должна отметить, Харрингтон и впоследствии демонстрировала подобное поведение: если в ситуации, в которой её личные интересы вступают в противоречие с её обязанностями или чужими интересами, она находит возможность отстраниться, не нарушая собственного кодекса чести, она именно так и делает. Например, перед Первой битвой при Ельцине она увела свою эскадру из системы, поскольку сочла, что её присутствие может повредить усилиям Курвуазье по вовлечению Грейсона в Альянс.

Тон графини оставался вкрадчиво-непринужденным, а жуткую гримасу, исказившую физиономию Второго Лорда, она попросту проигнорировала. «Привычное выражение ненависти и нескрываемого страха при упоминании о том случае возникает на лице Хаусмана, видимо, настолько непроизвольно, что он его даже не замечает», — отметил про себя Высокий Хребет.

— Если бы те фанатики, которые причинили столько неприятностей ей лично, оскорбили кого-то из её подчиненных, она обрушилась бы на них, как гнев Божий, — продолжила графиня. — Вам ведь известно, что последнее, в чём её можно упрекнуть, так это в излишней сдержанности. Но их фанатизм и ярость были направлены именно на неё, и она не могла позволить себе поставить миссию Курвуазье под угрозу, потребовав должного уважения к себе. Вместо этого Харрингтон просто отступила и вышла из игры.

— Создается впечатление, что вы ею почти восхищаетесь, Джорджия, — заметила Декруа.

Графиня пожала плечами.

— Дело не в восхищении. Недооценивать противника, когда вырабатываешь стратегию борьбы с ним, просто глупо.

Сидевший рядом с ней Хаусман заерзал, словно собираясь возразить, но Джорджия, и ухом не поведя, продолжила, обращаясь к Декруа:

— Кроме того, можно посмотреть на проблему и под другим углом. Её тогдашнее поведение на Грейсоне — бегство от проблемы вместо готовности решить её — следует рассматривать как слабость, а вовсе не как силу. То же самое произошло и тогда, когда она впервые почувствовала, что они с Белой Гаванью рискуют преступить грань дозволенного. Считая это недопустимым, она предпочла бегство от проблемы — и от самого Александера, — приняв раньше времени командование эскадрой, в результате чего и угодила в плен к хевам. И точно ту же линию поведения — бегство — мы наблюдаем на Аиде, когда она отказалась послать курьерский корабль на ближайшую планету Альянса, хотя должна была сделать это немедленно, как только захватила его.