Эмили глубоко вздохнула. Это всё ещё оставалось в её власти, хотя мышцы диафрагмы получали нервный сигнал лишь через системы кресла жизнеобеспечения.

— В этом принципиальная разница между мною и всеми его любовницами. Он был внимателен к ним, уважал их, но не любил. Не так, как любит меня. Или вас.

Хонор отшатнулась, как будто Эмили вонзила кинжал ей в сердце. Она взглянула в глаза собеседницы и увидела в них подступившие слезы. Эмили все знала… и сочувствовала им.

— Он ничего не говорил мне, — спокойно произнесла графиня, — но это излишне. Я слишком хорошо его знаю. Если бы он не любил вас, он — учитывая, как давно и тесно вы сотрудничаете в Палате Лордов, — давным-давно привез бы вас сюда. А столкнувшись с травлей, незамедлительно обратился бы ко мне за помощью, вместо того чтобы всеми силами ограждать меня от происходящего. Защищать меня. Мало кто знает, но я — его главный консультант и аналитик, и он ни за что не упустил бы случая свести нас вместе, особенно после того, как прихлебатели Высокого Хребта развязали против вас двоих эту оголтелую кампанию… если только у него не было причины не делать этого. Причина была. Он предпочел смириться потерей доброго имени и репутации, с ослаблением влияния оппозиции — но к моей помощи не прибег. Он боялся, что я узнаю правду и меня ранит его «предательство». И, так же как из-за любви ко мне он не допускал нашей с вами встречи, любовь к вам не позволяла ему перевести ваши отношения в более интимную плоскость. Вы оставались друзьями и коллегами. Даже будь вы куртизанкой, он понимал, что на сей раз речь не идет о короткой любовной связи. И в глубине души боялся, что и вправду может впервые в жизни мне изменить.

— Я… Как вы?..

Отчаянно, но безуспешно Хонор пыталась овладеть собой. Эмили только что дала ей ключ к разгадке головоломки. Все странности в поведении Хэмиша внезапно встали на свои места. Непостижимо, как Эмили, у которой никогда не было древесного кота, смогла так глубоко постичь суть их отношений.

— Хонор, я замужем за Хэмишем уже больше семидесяти стандартных лет. Я знаю его, люблю его и вижу, что его сердце разрывается на части. Он страдал и раньше, до начала этой омерзительной травли, но не так сильно. Думаю, клевета и ложные обвинения вынудили его увидеть наконец то, о чем он старался не думать, и заставили признаться себе в том, чего он боялся. Сочетание любви к вам — к нам обеим — и чувства вины от того, что он обнаружил, что может любить кого-то еще, помимо меня, было для него как кровоточащая рана. И самое ужасное, — она посмотрела Хонор прямо в глаза, — он боялся, что открыто признается вам в своих чувствах. Боялся, что действительно «предаст меня», заведя любовницу, которую по-настоящему любит.

Эмили продолжила не останавливаясь.

— Признаюсь, мне трудно сказать, как бы я реагировала в этом случае. Боюсь предположить. Но еще больше я боюсь того, что, если вы действительно станете любовниками, сохранить вашу связь в тайне будет невозможно, слишком много способов шпионажа, слишком много людей, готовых на все, лишь бы раздобыть хоть какое-то доказательство его неверности и вашей с ним связи. А стоит ему появиться, оно тут же будет предано гласности, и тогда все мои попытки сыграть на вашей стороне будут сведены на нет. Хуже того, обернутся против вас. И, если уж быть совсем откровенной, я всерьез опасаюсь, что, если вы будете продолжать тесно сотрудничать, и, стало быть, проводить много времени вместе, у него не хватит сил противиться своим чувствам. Не знаю, чем это в конечном счете обернется для него, как не знаю и чем это обернется для меня, но, боюсь, мы оба скоро это выясним. Если только…

— Если что? — напряженно спросила Хонор. Её руки стиснули тело Нимица.

— Если вы не сделаете за него то, на что ему не хватит сил, — твердо сказала Эмили. — Пока вы находитесь на одной планете, вы должны работать вместе. Потому, что вы оба являетесь — по крайней мере, являлись, пока не завертелась эта свистопляска, — нашим самым эффективным политическим оружием, и потому, что если вы начнете избегать друг друга, это будет воспринято как доказательство вашей вины. Но в таком случае именно вам, Хонор, придется позаботиться, чтобы между вами ничего не произошло. Это несправедливо. Знаю. Но я обращаюсь к вам не как жена, опасающаяся потерять любовь своего супруга. Я говорю об этом потому, что, если после моего публичного, на все Звездное Королевство, заявления о том, что вы никогда не были любовниками, вы ими станете, это будет для вас с Хэмишем политическим самоубийством. Более пятидесяти стандартных лет мой муж, несмотря на то, что я была прикована к этому креслу, оставался верен мне. Но на этот раз… на этот раз, Хонор, я боюсь, что ему не хватит сил. Или, скорее, что он столкнулся с тем, что может оказаться слишком сильным для него. Вся надежда только на вас. Справедливо это или нет, но сохранить дистанцию и не допустить близости должны именно вы.

— Я знаю, — тихо сказала Хонор. — Уже не один год знаю, что обязана сохранять между нами эту дистанцию, и не позволять ему любить себя. Не позволять себе любить его.

Лицо её исказилось от муки.

— Я знаю это… но не могу, — прошептала она.

Леди Эмили, графиня Белой Гавани, в ужасе смотрела, как адмирал леди дама Хонор Харрингтон, герцогиня и землевладелец Харрингтон, залилась слезами.

Обед и в самом деле пришлось есть остывшим.

Хонор понятия не имела, каким образом разрешится эта сложнейшая, ощетинившаяся во все стороны зазубренными краями ситуация. Она сейчас не могла разобраться даже в себе. Она знала только, что боится это делать.

Это было странно. В её жизни всегда были любящие родители, во всем поддерживавшие дочь. У неё всегда был Нимиц. Она безошибочно различала эмоции окружающих. А свои — нет, не получалось. Странно, но факт.

Лишь одна вещь во вселенной внушала ей ужас: собственное сердце.

Ничего она в этих чертовых сердечных делах не понимала, ровно ничего. Угроза жизни, долг, моральная ответственность… такие вещи она встречала с поднятым забралом. Не без страха, конечно, но зато не было в этом страхе предательской дрожи, обескураживающей неуверенности в себе, боязни поражения по собственной вине. Но на этот раз она словно оказалась посреди минного поля, понятия не имея, как отсюда выбираться, не уверенная, что посмеет взглянуть в лицо опасности. Да, она по-прежнему улавливала и понимала эмоции Хэмиша и Эмили, но это знание никак не превращалось в магическое заклинание, способное в один миг расставить все по местам.

Она знала, что Хэмиш Александер любит её. Она знала, что любит Хэмиша Александера. И знала, что они с Эмили любят друг друга, и знала, что ни один из них троих не желает причинить боль двум другим.

Но их желания ничего не могли исправить. Что бы они ни сделали, что бы ни случилось в дальнейшем, кому-то из них обязательно будет ещё больнее. А за глубоким личным страхом этой грядущей боли таилось леденящее лущу понимание того, скольких еще людей коснется их решение — которое должно касаться только их самих, и никого больше.

«Может быть, — подумала Хонор, сидя за столом напротив Эмили с Хэмишем и потягивая маленькими глоточками вино, — всё было бы иначе, будь у меня побольше уверенности в себе». Она завидовала невозмутимости Эмили, особенно помня, как потрясло графиню пугающее признание, услышанное в атриуме. Эмили давно знала о чувствах Хэмиша, но неожиданное известие о том, что Хонор отвечает ему взаимностью, стало для неё ударом. А ответом на удар был гнев. Короткая, но острая как нож вспышка ярости — Хонор осмелилась любить её мужа! — неосознанная реакция, сформированная голым инстинктом и внезапным осознанием близкой и несравнимо большей опасности. Заставив себя смириться с тем, что её муж в битве с собственными чувствами обречен на поражение, она вдруг обнаружила, что человек, на которого она рассчитывала как на союзника, уже проиграл эту битву. Чудовищное напряжение ревности и обиды не могло не прорваться в тот миг, но затем Эмили в считанные минуты полностью совладала со своими страстями. Хонор это просто потрясло.