— А мне это кажется маловероятным, — ответил, помолчав, Высокий Хребет. — Будь у него подобные намерения, он вылез бы с разоблачениями раньше. Насколько мне известно, Рено не только не выражал каких-либо подозрений, но даже не задавал публично сколько-нибудь щекотливых вопросов. И потом, если он все-таки решится выступить с обвинениями, что значит слово одно чиновника против общего мнения правительства её величества? Нет, — покачал головой премьер, — при нынешних обстоятельствах Рено для нас не опасен.

— Может быть… при нынешних обстоятельствах, — ответила Декруа. — С другой стороны, я думала не о текущем моменте. Мишель, посмотри правде в глаза: через несколько месяцев, пусть даже несколько лет, обстоятельства изменятся. Мы оба знаем, что рано или поздно правительство сменится.

— Кромарти занимал свой пост почти шестьдесят стандартных лет с тремя небольшими перерывами, — натянуто возразил Высокий Хребет.

— И все это время пользовался безоговорочной поддержкой Короны, — сухо указала Декруа. — Нам на это счастливое обстоятельство рассчитывать не приходится.

— Будь одобрение Короны непременным условием существования правительства, наш кабинет никогда не был бы сформирован, — парировал Высокий Хребет.

— Естественно, но суть не в этом, правда? При всей её несдержанности, королеве не откажешь в политической проницательности, и она права. Наши разногласия, и идейные и тактические — особенно между нами, с одной стороны, и Марицей, с другой, — слишком фундаментальны, чтобы наше сотрудничество продолжалось вечно. И это только внутренние проблемы кабинета, не говоря уж о внешних факторах, вроде этой идиотки Монтень. — Декруа поморщилась. — Не уверена, что у неё есть реальные шансы, но совершенно очевидно, с какой целью она затеяла это своё мелодраматическое отречение от титула. Но, с другой стороны, я и до того считала, что расклад не в её пользу, и не ожидала, что она выиграет выборы. И у меня нет ни малейшего желания ставить свои политические перспективы в зависимость от того, удастся ли ей задуманное.

— Неужели она и вправду способна бросить вызов Марице как лидеру партии? — спросил Высокий Хребет.

— При нынешнем раскладе, едва ли, — ответила Декруа. — Но это моя точка зрения, а мы оба знаем, что политика — процесс не статичный, а динамичный. Обстоятельства меняются, и вызов, брошенный Монтень, может ослабить позиции Марицы настолько, что этим воспользуется кто-то ещё из авторитетных лидеров партии и займет её место. Или, возможно, снова обратит Марицу в «истинную веру» либералов, убедив отказаться от коалиции с нами. Скажем прямо: я считаю это самой вероятной причиной крушения правительства, поскольку, если откровенно, она всегда чувствовала себя неуютно, сотрудничая с нами.

— Между прочим, это не я постоянно задираю её на заседаниях кабинета, — сказал Высокий Хребет подчеркнуто невозмутимым тоном.

— Верно. Но я не могу удержаться: меня тошнит от её ханжеского благочестия. Мишель, ты же сам знаешь! Когда доходит до дела, она не меньше, а может быть, и больше любого из нас готова пойти на что угодно ради власти. Но она, конечно, делает это только из соображений «священного долга», «заботы о человечестве», «гуманистических ценностей» и прочего идеологического вздора.

— Пожалуй, да. — Высокий Хребет отпил кофе, по возможности прикрывая чашкой лицо до тех пор, пока не взял мимику под контроль.

Разумеется, растущая неприязнь Декруа к графине Нового Киева не была для него секретом, но то, насколько далеко зашла её враждебность, стало неприятным откровением. Тем более неприятным, что она явно служила первым признаком того самого кризиса, насчет которого Декруа его и предостерегала.

— Не стоит беспокоиться, — сказала она, словно прочитав его мысли. — Я терпеть не могу эту особу и головой ручаюсь, что она платит мне тем же, но сейчас мы настолько нужны друг другу, что ни одна из нас не позволит себе лишних глупостей. Однако, — продолжила она прежде, чем он успел облегченно вздохнуть, — или мы добьемся того, ради чего и стали политическими союзниками, или Александер с королевой вышибут нас из правительства. В первом случае можно не сомневаться, что наше партнерство распадется в обстановке некоторой… враждебности. А вот в случае второго — поспешу добавить, маловероятного и куда более неприятного сценария — её величество потребует крови. Нашей крови. И, при любом повороте событий, множество ножей дожидается своего часа вонзиться кому-то в спину. Один из них наверняка у Рено.

— По-моему, ты зря так беспокоишься, — сказал, помолчав, премьер-министр. — Всегда остаются разнообразные шероховатости, но ни одна сторона не заинтересована в том, чтобы вынести их обсуждение на публику, когда сменяется правительство. В конце концов, как ты только что заметила, рано или поздно любое правительство меняется. Если новый кабинет начнет со сведения счетов с предшественниками за каждое мелкое разногласие, он неизбежно спровоцирует на то же самое своих преемников. А это никому не нужно.

— При всем моем уважении, Мишель, в данном случае речь идет далеко не о «мелких разногласиях», — холодно сказала Декруа. — Хотя я первая готова доказывать абсолютную обоснованность наших решений, вряд ли речь пойдет о непреднамеренных ошибках или небрежной работе с документами. Нет смысла притворяться, что человек вроде Александера не сможет раздуть это сверх всякой меры и начать охоту на ведьм. И что бы он там не собирался делать как реалистичный и прагматичного политик, но королева наверняка устроит самую разгульную охоту на ведьм в истории. Собственно говоря, — Декруа усмехнулась, — я уверена, что в королевском дворце уже складывают поленницы для костров.

— Мне кажется, жалеть о чем-то уже поздно, Элен, — сказал Высокий Хребет. — Если ты считала, что мы идем на неоправданный риск, надо было сказать об этом сразу.

— Я только что объяснила, что риск, по моему мнению, был оправданным, — нарочито спокойно ответила она. — Я всего-навсего указала, что отдаю себе отчет, каковы могут быть грядущие последствия.

— И зачем было так старательно тыкать в это носом меня? — спросил барон тоном, который ему самому показался близким к раздраженному — для премьер-министра Мантикоры слишком близким к раздраженному.

— Потому, что окончательно мое мнение сформировалось, когда я наблюдала за поведением Рено по отношению к Кларенсу на пресс-конференции. Я сознавала опасность с самого начала, но постоянная сосредоточенность на сиюминутных тактических проблемах все время отодвигала глобальную обеспокоенность на второй план. К сожалению, если мы не начнем шевелиться сейчас, впоследствии нам придется от беспокойства бегать как ошпаренным.

В каком смысле?

— Пора позаботиться о том, чтобы наши спасательные шлюпки не дали течь, когда корабль пойдет ко дну. — Она дозволила себе лукавую улыбку, увидев отчаяние на лице собеседника, затем решила смилостивиться и перейти наконец к сути. — В конечном счете, Мишель, кто-нибудь непременно начнет задавать острые вопросы. Уж Елизавета об этом непременно позаботится. И мне пришло в голову, что сейчас самое время начать подготовку документов, которые послужат доказательством правдивости ответов, которые мы дадим.

— Понятно, — медленно произнес премьер-министр, глядя на собеседницу задумчиво и с уважением. — И что именно ты предлагаешь? — спросил он наконец.

— Очевидно, прежде всего следует предусмотреть, чтобы все мелкие финансовые нестыковки оказались на совести наших высокочтимых министра финансов и министра внутренних дел МакИнтоша. Какой позор! — добавила она со вздохом. — Кто бы мог подумать, что такие благородные и бескорыстные люди, радеющие о народном благе, окажутся продажными и корыстными, станут направлять бюджетные деньги на незаконные цели или использовать для покупки голосов? И как печально, что вера премьер-министра в пресловутую неподкупность либералов помешала ему вовремя понять, чем они занимаются прямо у него под носом.

— Понятно, — произнес Высокий Хребет, растягивая гласные.