Однажды в середине этой чёрной осени, в октябре, часа в три ночи его разбудил телефонный звонок. Неужели снова Ник объявился?
- Привет. Не отвлекаю от дел? - спросила Ксения так просто, будто они и не расставались никогда.
- В три ночи? - пробормотал Голицын. - Ты как узнала мой номер?
- Мир не без добрых людей со злыми языками...
- Ясно...
- Имя "Пан" тебе ни о чем не говорит?
"Не проснулся я еще, что ли?" - подумал Голицын и заговорил глухо: Персонаж из мифологии. Повелитель лесов, нимф и нимфоманок... Начальник паники. На флейте играет.
- Он хочет с тобой встретиться.
- Без проблем. Мне сейчас приехать?
- Нет. Утром. Часам к десяти.
- Ты на старой квартире?
- Да. Значит жду. Пока.
Некоторое время Голицын, лежа на спине, изучая выжженными безнадежностью глазами надгробную плиту потолка. Приснилось или на самом деле было?
Утром, зверски изнасиловав свою фригидную волю, он проследовал в ванную и принялся драить себе щеки и подбородок с таким судорожным ожесточением, словно не брился, а делал самому себе нелегальный аборт. Цветы купить? Нет, это будет слишком отвратительно мелодраматично. Она может подумать, что он испытывает чувство вины. А он вообще ничего не испытывает. Кончились все испытания. И неудачно кончились.
Дверь в квартиру Ксении открылась не сразу, а когда она распахнулась, Голицын невольно попятился, потому что на него, как пар из парной, водопадом хлынули волны сизого, удушливо-кислого дыма.
Ксения встретила его в строгом, закрытом до горла черном вечернем платье. Щеки и лоб бывшей подруги покрывали жутковатые пятна копоти, а рыжие волосы были взлохмачены и спутаны, как лианы в диких джунглях.
Ксения глянула на него как-то болезненно, и золотистая зелень ее глаз резанула Голицына по лицу почти физически ощутимо.
- Заходи. - Ее голос звучал хрипло и холодно, так, словно под языком у нее лежали кубики льда.
Голицын прошел за нею в гостиную и поразился: исчезла вся мебель, остались лишь голые стены да пол, и еще одиноко грустил возле окна колченогий старорежимный табурет. И еще имелась настоящая печка "буржуйка" с выведенной в окно трубой. В печке звенело и свистело пламя, и из приоткрытой дверцы и щелей в корпусе тяжко сочился пышущий ядом дым.
Ксения сидела перед печкой на корточках и периодически оправляла в пламенную пасть какие-то исписанные листы бумаги. Голицын осторожно присел на краешек табурета и сказал себе: "Спокойно. Чтобы тут ни происходило, мне это ультрафиолетово". И немедленно спросил:
- А что тут у тебя происходит?
- Угар декаданса. Гоголь отрезает Ван Гогу второе ухо.
- А где Пан?
- Ваша встреча откладывается. Что-то Пан, прости за плоский каламбур, запаниковал...
- Почему?
- Не знаю. Что-то с тобою не так.
- Право? - Голицын хмуро усмехнулся. - Я и сам давно подозревал, что что-то со мной не так...
- Ты прости, я закончу, и тогда поговорим.
- Рукописи сжигаешь?
- Ну.
- Так они ж не горят.
- Как видишь, горят. Да еще как весело...
- А зачем это тебе? - осведомился Голицын вкрадчиво.
- Меняешь страну проживания - уничтожь следы пребывания, - не очень охотно объяснила Ксения. Это объяснение, впрочем, ничего не объясняло.
- А глянуть можно?
- Если тебе до такой степени нечем заняться...
Голицын поднял с пола несколько листов и пробежался глазами по танцующим строчкам. В основном, это были стихи.
...Он знает: не просохла кровь ещё
На непорочных парусах,
Моё бесцельное сокровище,
Мой стриж порядка в небесах...
...И снится явь, и бодрствуешь во сне,
В тоске смеёшься, плачешь от побед,
Зима бледна, как память о весне,
И жизнь, как срок, что дали за побег...
...Этих сумерек смуглая смута,
Серой веры сырая вода,
Пахнет пеплом и мятою смятой,
Неподкупным путём в никуда...
...Тому, кто миновал высоты страха,
Страх высоты не кажется помехой,
Не страшно, что мы слеплены из праха,
А страшно, если только ради смеха...
...Глянь, погоды стоят, как пАгоды,
Величавы, тихи, высоки,
И не нужен, и глуп, и загадочен
Раздирающий мир визг тоски...
...Над собой нет победы, а от Бога - побега,
Заповедано в слове,
Что начертано в белой Библии снега
Красноречием крови...
...Выхожу одна я на дорогу,
Сквозь туман блестит кострами ад,
Лишь пустыня молча внемлет Богу,
Лишь с собою звёзды говорят.
Мне так больно, но уже не трудно,
Тёмный дух склониться не сумел,
Но зачем так лживо и занудно
Про любовь мне сладкий голос пел?..
О птицах, о светлом, о солнце,
Осенний свинцовый Освенцим...
- Ты позволишь? - Ксения довольно бесцеремонно выхватила листы из рук Голицына и, скомкав, швырнула и их в гудящую топку. - Вот так. Бьются в тесной печурке стихи.
- Не жалеешь?
- Шутишь?.. Подожди, я пойду умоюсь...
Ксения ушла в ванную, а Голицын, зажав ладони между коленями, принялся глубокомысленно раскачиваться на табурете. Осенний свинцовый Освенцим... Однако.
Ксения вернулась с дымящейся тонкой сигаретой в зубах. Голицын понял, что не курила она давно: лицо ее побледнело, словно инеем покрылась или героиновой пудрой. И эта крахмальная молитвенная бледность была ей очень к лицу... Особенно применительно к ситуации, в которой Голицын все яснее видел налет некой готической достоевщины. Дело в том, что слово "нормально" меньше всего походило к бывшей его подруге. Нет, у него все с ней всегда происходило экстремально, на пределе, даже и не на надрыве, а на надрезе каком-то... И это при его-то инстинктивном отвращении к мелодраматическим эффектам.
Ксения очень непринужденно уселась на пол, вытянула и скрестила босые ноги и заговорила уже свои обычным, родниковым голосом:
- Мы можем обойтись и без Пана. Если ты не особенно торопишься, я могу в трех словах объяснить тебе всю суть этого мира.
- Ну, разве что в трех словах. - Голицын вгляделся в нее пристально и даже пристрастно. Что-то в ней невыразимо изменилось. И дело было не во внешности, конечно. С внешностью как раз все было в порядке... Просто с ней тоже "что-то было не так" - по-видимому, лучше это никак не выразишь.
- Все дело в том, что человеческий индивидуум - на самом деле никакой не индивидуум.
- То есть? - удивился Голицын.
- Смотри. Как часто тебя... или не тебя, неважно кого, в жизни охватывало чувство, что в действительности нет никакой свободы воли, а им управляют некие неведомые темные силы, им манипулируют, дергают за ниточки, как марионетку. Отсюда все эти выражения: "раб обстоятельств", "заложник положения", "жертва злой судьбы" и прочее. А теперь возьмем любой биологический организм. Допустим свинью для наглядности. Такой организм состоит из множества клеток, каждая из которых играет свою роль, выполняет свои жизненно важные функции. И все эти клетки связаны сложнейшей нейронной сетью. По нервам текут тысячи управляющих импульсов, посылаемых мозгом. Примерно такова же роль человечества. Каждый человек - не самостоятельный организм, а лишь клетка одного гиперорганизма. Клетки этого гиперорганизма могут быть очень различны. В большинстве это и не гуманоиды вовсе, все они разбросаны по вселенной, а многие и вовсе принадлежат иным пространственно-временным континуумам. И всеми этими клетками по особым информационным каналам управляет некая высшая субстанция, верховная инстанция. Гипермозг, словом.
- Что-то такое я уже слышал... Кажется, в эзотерике это называется "атманический эгрегор".
- Не важно, как это называется. А важно, что Пан - это мой личный Гипермозг...- Ксения поглядела на Голицына пронизывающим взором, и осведомилась: - Как тебе теория?
- Бред собачий! - с теплым искренним чувством ответствовал он.
- И я ему вначале сказала то же самое, - рассмеялась Ксения, очевидно ничуть не обидевшись, - но он меня почти убедил...
