«Вновь ни выдоха, ни вдоха…» Вновь ни выдоха, ни вдоха Просто так. По рукам пошла эпоха За пятак, Ну, а я, с пеленок Радостный пострел, Выбиваясь из силёнок, Постарел, От сомнительных новаций Пришлых лет Продолжая зарываться В интеллект, Впрочем, брезгуя Подсчетами ай-кью; А житуху (ох, нетрезвую!) Свою Не по правилам, Диктуемым извне, Перекраивал. О стати и длине Думать поздно было. Правду говоря, Так штормило! — Не держали якоря. Мне бы к берегу скорее, Но куда?! Маяки дотла сгорели Со стыда, И смотрители, изъяв Тоску из глаз, Оскоромились в боях За средний класс, Мол, нишкни, С чего бы это о святом? Вышивая дни Кладбищенским крестом, Наступало мне на горло Бытиё… Всё прогоркло: И ухмылки, и нытьё, И карьерные Срамные кренделя. Лишь, наверное, Родимая земля Охладила Лихоманку-круговерть. Невредимым, На расстеленную твердь Лёг я – руки пораскинул — Средь полей! И любуясь в небе клином Журавлей, Обминал цветы и травы День-деньской. Говорят, я с виду бравый, Городской, Для плаката «Угоди Хоть под трамвай!» — Знай фасон блюди И впредь преуспевай! Только с виду… Сей оптический изъян (Не в обиду Посторонним и друзьям) — Тень открытого забрала Детских снов. Но отнюдь не помирала, Вновь и вновь Разъедая теневую благодать, Вера в то, что ни в какую Не продать, — Не купить ни в коем случае, (Шалишь!) Наши вотчины дремучие. Париж, Очевидно, стоил мессы Королю. Внук крестьянский, местный, Я уж потерплю, Не марая в бухгалтерии Чело, Коль в империи Родиться повезло, Где со временем истлею Просто так… Оттого едва ль сомлею За пятак. Фрагмент биографии Хлещет снег. Немудрено, Что в глазах черным-черно. Средь надсадной белизны Стали б ангелы грязны, Кабы жили на земле. В чумовой слепящей мгле Никому не нужен грим. Всё равно шальной Гольфстрим Слижет маску без труда. Втайне тлея от стыда (Вроде, совесть начеку), Поплетусь ломать башку В геометриях забот. Вот уж сорок первый год Аз присутствую в миру (Где продамся, где совру, Извернувшись половчей), Стихоплёт и книгочей, И едва ли мушкетёр (Лишь язык порой остёр), Порываюсь, как могу, Заколачивать деньгу, Да выходит толку пшик. Может, впрямь я лыком шит? Иль себя впустую сжёг, К той, что рубль бережёт, Подрядившись на поклон? Нет бы – к барышне с веслом! Сам же, помнится, ваял! Оказалось: материал Далеко не пластилин. Нынче комом всякий блин, Но свалять снеговика Не поднимется рука, А тем паче обе-две. Тараканы в голове Копошатся день-деньской. Блоку снившийся покой Мне и ночью не грозит. Круглосуточный транзит До последнего прости, Сквозь надежду расплести Корни выбитых зубов. В перспективе (видит Бог!) Рай собеса и клюка. За помятые бока Поощрениев не жду. Нешто в будущем году? Впрочем, ладно, поглядим, Из числа сорок один Извлекая, что война Очень скоро начина… Пунктир
Осень. Ни ночи, ни дня. Ни убежать, ни вернуться. Даже кукушка в часах, Сколько мне жить, не ответит. Кухонный мой монастырь, Пасынок русского поля. Да и варшавское гетто Где-то поблизости строят. Самый обычный театр, Виселица в прихожей. Странно, когда на кресте Крылья мечтают расправить. Цепкая поступь свободы Именно здесь ощутима: Шаг (на четыре звена) В ритме кандальной цепи. Вдруг оказавшийся нищим, Ветер затравленно стонет И набивает карманы Памятью павшей листвы. Сотни изношенных лиц, Стёртые в пальцах монет. Сходство особых примет В полном отсутствии оных. Вечные стужа и тьма. Не разбирая дороги, Просят огня батальоны. Не о чем больше просить. Свой средь своих и чужих. Шапка (вестимо) по Сеньке. Не задымит, не займётся; Да и поджечь не посмеют. Вновь тишина поперхнулась Крошками чёрствого сердца. Более крепким соседям Не возбраняется спать. Слушай! И не говори, Будто не слышал. Иначе, Вслед за утраченным слухом, О языке позабудь. Подлая штука – печать. Вечная мель трафарета. Прописью, прописью, брат; Зыбкий, неведомый путь. Только избитый капелью, Соображать начинаешь, Как над тобой посмеялась Вскрывшая вены зима. |
