Остановившись в двух шагах от огоньков, Векша осмелился поднять глаза. Ему удалось рассмотреть совсем немного, однако по спине поползла холодная капля пота, а во рту мгновенно пересохло. «Верно его Мора на скатерке изобразила, – подумал он. – Вместо морды – череп». Огоньки качнулись. Тварь слегка кивнула Векше, словно услышала его мысли.

Торговое селище Флузарм заполняло собой все устье реки, забив пространство широкими деревянными платформами, связанными меж собой мостками. То было огромное лесное поселение размерами в две, а то и три человеческих деревни. Цельные стволы деревьев служили сваями для самого большого здания, что располагалось в центре селения. «Головное Торжище» – так называли люди из окрестных деревень это легендарное строение. Окруженный высоченной стеной, спрятавшееся в самой глуши густых лесов, Флузарм было местом богатой и не очень честной торговли, с помощью которой сверги по локоть запустили руки в Черный Лес.

Фактория Флузарм существовала сотни лет. Взрослые сказывали, что построили ее гномы еще в те времена, когда люди жили в городах Великой Равнины. Уже тогда это место приносило прибыль свергам подгорных городов. Задолго до Великих войн стекались сюда пушные товары из затерянных глубоко в лесах промысловых поселков. Из окаймлявшей восток Черного Леса горной гряды прибывала легендарная красная руда, которую добывали люди-горюнники. Что это за народ был, уже и не помнил никто, но мастера из них были знатные. Молчаливые и угрюмые, привозили они на ладьях драгоценные камни и руду, выручали немалые барыши, а затем вновь уплывали к своему таинственному Хребту, возвышавшемуся до небес далеко на востоке Чернолесья.

Словом, стал Флузарм одним из тех мест, в которых отступавшие все дальше и дальше в леса людские народы получали милостливое право торговать со свергами по гномьим условиям. И сверги пользовались этим правом вовсю – втридорога продавали и задешево покупали.

Векша удобно восседал на вершине поросшего ельником холма и, не спеша, лузгал орешки. Он многое слышал о факториях, но и представить себе не мог, насколько огромными могли быть речные постройки свергов. С его позиции примерно за версту от внушительных деревянных стен отлично просматривалось все гномье селище.

Векша не торопился. Он и так провел в лесном переходе вдоль Узлы, а потом Плескавы почти месяц. Река становилась все полноводнее и полноводнее, продирая себе дорогу и тесня чащи да болота. Лес крепко сжал Плескаву в своих рукавах, однако вольная и сильная река отобрала у Чернолесья немало земли. Когда-то по ней ходили речные ладьи людей и свергов, однако теперь она была пуста. И лишь изредка проплывали по ней мертвые старые деревья, поваленные невесть кем где-то в недрах Черного Леса.

Векшины сапоги давно стерлись и прохудились, однако жить захочешь – и не так раскорячишься. Подросток надумал и приладил к ступням плотную бересту. Так и дошел. Одежда его совсем продралась и была черным-черна от болотной грязи. Впрочем, Векшу это не волновало – привык за столько дней похода. От дождей да ливней мокрого лета он прятался под деревьями, а если становилось холодно – накрывался прихваченным из деревни шкурой. Каждый вечер, устраиваясь на ночлег у очередного костерка, Векша гнал от себя мысль, что так и будет вечно пробираться вдоль реки, пока не уткнется в край Удела. Его волновала лишь осень, что напоминала о своем скором приближении холодным ночным дыханием и первыми желтыми листьями.

Векша сильно похудел. Пухлые щеки и двойной подбородок исчезли; брюхо обвисло. Однако оно по-прежнему гулко и ворчливо бурчало, а вечно голодные глаза мальчика жадно всматривались в землю окрест в поисках съестного. Если бы не Волчья Кость, то помер бы Векша от злого голода. Но, все равно, есть ему хотелось постоянно.

Векша пребывал в странном, полусонном состоянии. Он шел вдоль реки, пил воду, разводил костер, ел и спал, закутавшись в шкуру. Мед быстро закончился, а на ловлю рыбы Векша, сделав несколько безуспешных попыток, махнул рукой. Был у него лишь один источник пищи, благодаря которому сейчас в его дорожной суме хранилась половинка зайца. Впрочем, начавшая попахивать.

Векша поморщился, скинул остатки орешков в карман, отряхнул ладони. Залез в суму, достал мясо и аккуратно положил его под ближайшим деревом. Он знал, что если за день плоть не растащат муравьи, то это сделают ночные существа – лисы да ежи. Следующей ночью Волчья Кость обновит его запасы.

С той самой, первой ночевки в лесу огромный волк с костяным черепомт неотступно следовал за Векшей. Каждую ночь эта страхолють возникала рядом с его привалом. Сначала подросток ощущал ее появление ночным чутьем и только потом замечал волкодлака. Тот всегда сторожил неподалеку, таясь за деревьями. А иногда приносил дохлых зайцев и выкладывал тушки поодаль от костра. Волчья Кость не любил огонь и никогда не подходил к нему ближе, чем на пять шагов. Векша и рад был, что страшилище близко не подбирается. Пусть еду приносит, и ладно. Утром страхолють исчезала, оставляя на земле отпечатки больших когтистых лап.

Первое время страшно было. Очень страшно. А потом Векша привык и перестал удивляться такой преданности со стороны страхолюти. Что дивиться-то? Мора ведь обещала помочь. Вот и помогает. Без Волчьей Кости он бы в лесу не протянул. С голодухи помер. Да и волки-медведи к его костру не подходили, а только издали позыркивали. Боялись они Волчьей Кости.

Каждый вечер Векша начинал волноваться. Подыскивая место для очередного ночлега у реки, мальчик старательно отгонял от себя ощущение пробуждающегося Ночного Страха. Разводя костер, он вздрагивал всякий раз, когда прохладный закатный ветер доносил из глубин леса рокочущие звуки. Нечисть пробуждалась от дневного сна. Векша не любил ночь, ощущая, как все сильнее и настойчивее движется нечто глубоко под землей, в темноте. Ночной Страх выползал наружу из затерянных среди травы и деревьев нор, из глубин реки и болотного дна, чтобы затем расползтись по сумеречным чащам Чернолесья. Даже днем навязчиво чудились ему подземные шорохи и тихое, монотонное гудение прямо под ногами.

Уже на третий день пути Векша узнал, кто вырыл яму, в которую окунулся он неподалеку от Лукичей. С серого вечернего неба лило, как из ведра; насквозь вымокший Векша, стоя под деревом с раскидистой кроной и стуча зубами от холода, наблюдал, как из норы с водой выползало нечто. Было оно мутно-серым и бесформенным, словно слизь на мокром заборе. Расплескивая грязную воду, нежить неуклюже вылезла на поверхность, придавливая грязь вокруг дыры. Учуяв Векшу, оно затихло, потом истошно завизжало, ощетинилась без малого сотней когтей-крючьев и вновь ушло в яму, булькнув на прощание. Векша с ужасом представил себе, как его ноги ступали по телу такой же страшной невидали. «Храни меня, Мора» – запричитал он, попытавшись представить, что сделала бы с ним тварь, не будь на нем покровительства Могильной Хозяйки.

Страхолють была повсюду и нигде. Как только над рекой сгущалась мгла, лес наполнялся нечистью и звуками, что она издавала. Ни разу мальчик не решился отойти от реки и заночевать в чаще. Он не сомневался, что Морин дар не даст ему пропасть в зубах страхолюти, однако боязнь перед обитателями ночного Чернолесья так и не смог пересилить. А потому, закутываясь в пропахшую дымом шкуру, он каждую ночь вслушивался в свое внутреннее чутье. Страхолють была рядом, и чувство лишь очерчивало приблизительные контуры тварей. Признаться, Векша и не хотел узнавать о них больше. Ему вполне хватало смутных теней, что наблюдал он в сполохах костра. Поэтому мальчик закрывал глаза, сливаясь с ощущением странной жизни вокруг, и засыпал.

Векша снова сел на завалившееся дерево и еще некоторое время рассматривал гномью факторию. Пожалуй, единственное, чего не хватало этой грандиозной постройке – самих свергов. Даже отсюда было видно, что Флузарм полностью и абсолютно безжизненен. Поразмыслив, Векша решил этому не удивляться. Времена изменились, и то, что жило в лесу, могло заинтересоваться обитателями фактории. «Сожрали их – вот и все дела» – подумал подросток. Он сморщился, обгрызая отросший ноготь. – «Или гномы на Равнину ушли, в свои города». Векша не выдержал и ухмыльнулся. Он был рад такому обстоятельству, ибо не был готов к встрече с нелюдями. Пока что – не готов… Кто знает, как встретят его коротконогие? Нет, лучше уж в лесу подольше помаяться. «Авось, додумаюсь до чего-нибудь» – решил мальчик и вспомнил любимую дедову поговорку. – «Придет день, придет пища».