– В шатёр? К Вакати?!

Сон слетел, будто сдёрнули одеяло. Никто никогда не бывал в жилище правителя. Кроме, разумеется, наложниц. Пусть Нгоа и главный страж, но даже с ним Вакати разговаривает только через ширму. Или отправляет с распоряжениями одну из наложниц.

Лима кивнул. Тускло блеснул железный обруч на лбу.

– Может, Тагизу померещилось? – возразил Аскольд. – Он же вдвое старше нас с тобой. Да ещё с сонных глаз…

Лима покачал головой:

– Тагиз клянётся, что это был Нгоа. Да и у кого ещё есть ятаган? Нгоа шёл без факела, но этой ночью было полнолуние, светло, как днём. Я верю Тагизу.

Аскольд медленно поднялся с лежанки, потянулся за рубахой. Он один из немногих носил одежду (остальные ограничивались набедренными повязками), потому что его кожа плохо переносила солнце, в этих землях особенно злое.

Лима ждал, когда приятель оденется, в очередной раз дивясь необычной внешности: Аскольд выделялся песочно-белыми волосами и светлой кожей, которая на солнце становилась красной, а потом слезала, как змеиная шкура. Лима не раз бывал свидетелем того, как Аскольд, кривясь от боли, снимает кожу лоскутами. Да, туго приходится северянину в этих пышущих жаром пустынных краях.

Послышались торопливые шаги, и в дверном проёме появилась физиономия Салифа, совсем молодого стражника.

– Быстро! Всем к правителю! – запыхавшимся голосом выкрикнул Салиф и умчался прежде, чем приятели успели спросить, в чём дело.

На площади перед шатром правителя собрались почти все стражники. Опаздывающие подбегали, становились в строй. Не было только тех, чья очередь караулить рабов.

Люди перешёптывались, пожимали плечами. Было видно, что никто не в курсе, зачем их собрали в столь ранний час.

Шатёр, высоченный конус из верблюжьих шкур, окружён забором из всё тех же шкур, столбами служат связанные сухожилиями воловьи кости – сказывается отсутствие деревьев. Правитель Вакати показывался редко, предпочитая пребывать в тени шатра, но иногда стражники могли видеть его прогуливающимся по двору. А несколько раз в год Вакати выходил к приехавшим из дальних земель купцам, покупал двух-трёх рабынь, уводил с собой. Остальными рабами и товарами занимался главный страж, он выбирал нужное, расплачивался с купцами «глазами орла», как называют в Макази1 камень, который добывают рабы, принадлежавшие Вакати. Но лица правителя не видел никто. На людях он появлялся в сверкающих доспехах, голова замурована в золотой шлем с узкими прорезями для глаз.

Аскольд попытался подсчитать, сколько раз видел Вакати, но не смог. Перед глазами стояли только до блеска отполированные латы с гравировкой на груди: два льва встали на задние лапы, а между львами – песочные часы. Такой же рисунок он видел на развевающемся над шатром флаге.

Его толкнули в бок:

– Гляди!

Аскольд поднял глаза. Через единственную калитку в заборе, опоясывавшем шатёр, вышла женщина. Точнее, выбралась. Она двигалась, расставив руки и то и дело оступаясь. Выше носа голову стягивала полотняная повязка с красными пятнами на месте глаз. Женщина всхлипывала, грудь при этом прерывисто поднималась.

Краешек солнца показался над горизонтом, и тут же прохлада капитулировала, уступив место наступающей жаре.

– Приказ великого Вакати! – выкрикнула женщина. Бледные пальцы вцепились в столб из воловьей кости, удерживающий калитку. Аскольд отметил сильный акцент, с которым наложница произносила слова.

Площадь затихла.

– Нгоа ушёл. Главным стражем назначен Аскольд!

Она разжала пальцы и кинулась назад к шатру.

Несмотря на исковерканные акцентом слова, своё имя Аскольд разобрал. Но понятия не имел, что теперь делать. Он просто стоял, чувствуя, как на висках выступают горячие капли, как текут по щекам солёные ручейки. Кожа на руках и лице начала зудеть. Солнце поднималось всё выше.

Наконец большинство стражников вышли из оцепенения, которое вызвал вид безглазой женщины, кинулись к Аскольду. Он слышал одобрительные возгласы, поздравления. Его хлопали по спине, трясли руку. Уже завтра большинство из них будет бояться поднять на него глаза, но пока что стражники видели в Аскольде равного, многие из них вместе с ним когда-то махали кирками в карьере, стоя по колено в вонючей жиже. И почти все они ненавидели Нгоа, с которым у самого Аскольда сложились вполне тёплые отношения. А теперь на смену иссиня-чёрному Нгоа пришёл он, вечно красный от солнечных ожогов северянин Аскольд, который два десятилетия назад оказался на земле Вакати в роли пятилетнего раба.

В его краях солнце было другом. Оно согревало и давало жизнь урожаю. Зимой, когда светящийся шар показывался едва-едва, люди мёрзли, кутались в шкуры животных, но всё равно дрожали от холода. Зато зимой с неба падал белый пух. Он тоже был холодным, но с ним так весело было играть. Тем более что летом играть некогда, надо следить за стадом и помогать взрослым на огороде.

Когда отец возвращался с удачной охоты, он был добр и весел. Пил вино, громко смеялся, отчего мать хмурилась и просила вести себя потише – здесь же, в избе, спали младшие дети. Тогда отец выводил старших во двор, учил стрелять из лука. У маленького Аскольда получалось не слишком, но отец всё равно хвалил, теребил за щёку и предлагал выпить вина. Кисловатый вкус с горчинкой Аскольд помнил до сих пор. От вина становилось ещё веселее, тогда отец учил детей драться на ножах. Однажды старший брат не успел увернуться, и лезвие распороло плечо. Было много крови. Они хотели утаить от матери, но та увидела повязку, рассердилась. И велела детям ложиться в постели. Аскольд в тот вечер долго не мог уснуть, слушая, как мать выговаривает отцу.

А потом пришли степняки. Мужчины выскакивали из хижин, многие не успели даже обуться. Бой произошёл за деревянной изгородью, поэтому Аскольд видел немного. Но потом засуетились женщины. Выглянув из хижины, Аскольд замер. Ворота были распахнуты настежь, в них врывалась цветастая конная масса. Он слышал, как вскрикнул и навсегда затих его младший брат, который родился в прошлом месяце. Увидел мать с окровавленным тесаком. Потом мать сдёрнула со стены боевой топор, крикнула детям:

– Хватайте ножи!

И выскочила навстречу врагам.

Стал бы сейчас Аскольд сопротивляться или попытался убежать? Он не знал. Но тогда он выбрал единственный верный для его народа путь. Выхватил из деревянного ящика кухонный нож и кинулся следом за матерью.

От конной массы отделился один воин, остановился в двух шагах от Аскольда. Одетый, как скоморох, в разноцветное тряпьё, верхом на низенькой коричневой лошадке. Раскосые глаза смотрели с любопытством.

Аскольд выставил нож перед собой, зубы оголились в оскале. Конный разбойник изогнул бровь, медленно убрал саблю в ножны. Аскольд увидел, что раскосая физиономия расплылась в улыбке. Гнев рванулся волком. Мальчик зарычал, угрожающе ссутулился. И тут к его удивлению у конного воина в руке оказался кнут. В деревне такой имели только пастухи, как правило, дряхлые старики. Столь необычное «оружие» в руках воина сбило мальчика с толку. Щелчок. Руку выше запястья ожгло, нож звякнул о камни.

Стражники расходились, бросая на Аскольда взгляды – вопросительные, испытующие. Большинство считало его неплохим парнем, но кто знает, что будет дальше. Власть портит.

Через какое-то время Аскольд остался один. Подул утренний ветерок, который на севере приносит прохладу, но здесь воздух был горячим, как дыхание ада. Рубаха промокла и отяжелела. Со стороны пустыни принесло запах сухой травы, такой знакомый с детства, но здесь никто не заготавливал сена: трава сама высыхала под испепеляющим зноем.

Наконец босые ступни уловили вибрацию тяжёлых шагов. Аскольд вздрогнул. Вакати медленно пересекал пространство, отделяющее шатёр от калитки. Поверх забора был виден только золотой шлем с двумя короткими рогами красного цвета. Рога напомнили кровавые крючья после очередной казни. Правитель остановился в пяти шагах от калитки. Узкие прорези забрала целились в Аскольда.