Лихорадочно соображаю, что там дальше. Плету:
Стучат в окно.
Уже знаю – это не ветер.
Смотрю по ту сторону окна, по ту сторону осени. Две женщины машут рукой.
Открываю.
– Ох, еле добрались до вас… войти-то можно?
– Да, да, конечно, входите…
Входят. Грузная тетка бросается к Аглае и её мужу.
– Ох, Аглаечка, еле нашла тебя, золотко!
– Маменька!
Пододвигаю к камину два кресла. Чуть в стороне от спаленки, где за занавеской спят наши дети – дочка Аглаи и наш с Флер сынок.
Перебираю плетение.
Осторожный и настороженный
Через дебри ночей и дней
Я такое чувство тревожное
Все несу в ладони своей.
То погаснет, то разгорается
На прознающем на ветру,
Знаю, с ним мне прожить и стариться,
С ним родился и с ним умру.
Нанизываю новые слова:
А вот дальше, дальше…
Ветер стучит в окно, бросает пригоршни листьев.
Перебираю вещи на антресолях – старые, как мир. Стряхиваю пыль столетий. Вижу чье-то плетение, тоже старое, как мир.
Читаю.
Перечитываю.
Осторожный и настороженный
Через дебри ночей и дней
Я такое чувство тревожное
Все несу в ладони своей.
Начинаю вспоминать что-то, такое далекое, такое забытое, такое…
– Ну, ты скоро там?
Недовольный окрик невестки. Всхлипывания младшего внука.
Щас, щас, иду…
То погаснет, то разгорается
На прознающем на ветру…
Вспоминаю.
Иду в зал, протискиваюсь среди бесконечных родственников, знакомых, друзей.
– Ты куда? – вскрикивает жена, чует беду.
Открываю дверь, выхожу из дома в ветер осени.
– Вернись! – вопит жена, я её уже не слышу, выхожу на улицу.
Ветер бросается на меня со всех сторон, рвет и мечет.
Поднимаюсь на гору, на которую опустилась луна. Луна отрывается от горы, уходит – все-таки успеваю нагнать, прыгнуть на луну в последний уходящий вагон.
Вспоминаю, как строить дом.
Разжигаю очаг, задергиваю шторы, вынимаю плетение.
Ветер зол, ветер недоволен, ветер рвет и мечет. Добыча ушла.
Ветер думает. Снова плетет из опавших листьев родственников, знакомых, случайных прохожих, прекрасных дам. Посылает их искать добычу. Прошли времена, когда ветер налетал на плетение, рвал его на куски – теперь-то ветер умнее стал.
Много умнее.
Слова и строчки сплетаются сами, я им даже не помогаю.
Наверное, действует луна.
Тянет кто-то черные щупальца
Хочет чувство себе – прибрать
И глаза открывает трупные
На тревогу мне и на страх.
Посреди слепых да незрячих
По болотам – идти да идти,
Чувство – трепетное и горячее
Крепче прижимаю к груди
Даже на золотых лугах
Там где день в золотой короне,
Все боюсь, что кто-нибудь тронет
И отнимет – то, что в руках.
И само оно – вот обманное
И под снегом, и под дождем
Чувство светлое, безымянное
То погаснет, то пропадет
Безотчетно, почти бесцельно,
Как на плаху и как на суд
По утесам и по расщелинам
Чувство пламенное несу.
Кто-то пытается добраться до меня, достучаться в окно.
Не может.
Высоковато.
Злится ветер, бьется головой в окна.
Второстепенный
Они на меня не смотрят.
Все трое.
Они никогда на меня не смотрят, но все-таки нужно сначала проверить, глянуть, да точно ли…
Точно… отвернулись.
И самое главное – на меня не смотрит он. Его нельзя увидеть. Его можно только почувствовать.
Кого его…
Не знаю.
Потихоньку ухожу с поляны, невысокий лесок как будто расступается передо мной. Может, это его проделки. Не знаю.
Достаю пергамент со схемами. Вспоминаю, что делал до того, как на нас напали разбойники. Ну да. Шар. Большой кожаный шар. Под ним разводим костер. Шар становится легче воздуха. Летит.
Но тогда шар быстро выдохнется и упадет. Значит, надо, чтобы костер летел вместе с шаром. Например, в корзине.
Но тогда загорится сама корзина.
Думай, думай…
Сама корзина загорится… значит… надо сделать в корзине печку… глиняную… нет, не пойдет…
Думай…
И самое интересное, как можно управлять шаром, чтобы летел не по воле ветра…
– Ты чего?
Она идет ко мне. Она. Подруга Артомакса. Она не погибнет в пути. Она будет жить долго. Я знаю.
Как всегда теряюсь, когда ко мне обращаются. Как всегда не нахожу слов.
– Так…
– О чем ты думаешь? – спрашивает она.
Добрая душа.
– Так…
Артомакс о чем-то спорит с купцом. Купец хочет погубить Артомакса. Я знаю. Я один это знаю. И знаю, что купец не доживет до конца пути.
Я много знаю из того, что положено знать только ему.
Курится дымок над горой дракона…
Курится дымок над горой дракона. В темноте ночи гора дракона светится красноватым.
Зажигаю свечу. Возвращаюсь к своим записям. Сегодня пришло в голову, что можно сделать винт. Большой винт, если вращать его, шар будет лететь вперед. Вот только…
Думай…
Думай.
У меня мало времени.
Я знаю, что я умру.
Там. В конце пути. Когда падет дракон. Когда купец захочет заколоть Артомакса, и я крикну – берегись, и купец пронзит меня своим клинком. Меня похоронят там же, на горе, Артомакс будет стоять над курганом, обнявшись, со своей девушкой, девушка даже всплакнет…
Думай, думай…
– Чего не спишь?
Это Артомакс. Он думает, что я странный.
Они все думают, что я странный.
Я сам думаю, что я странный.
– Чего не спишь, говорю?
Так…
В изнеможении ложимся среди камней. Жаркий выдался денек, сегодня он ни на минуту не оставлял нас в покое.
Он.
Который смотрит за нами за всеми.
Я не знаю, кто он.
Я только чувствую – он есть. Тот, кто ведет всех нас, иногда смотрит на нас, а иногда не смотрит.
Курится дымок над горой дракона. Дракон совсем близко. В сокровищнице дракона ковер-самолет. Если раздобыть его, можно летать, правда недолго, потом ковер-самолет теряет волшебную силу.
Думай, думай…
Думаю. А если воздух под давлением будет вырываться из топки, такой штукой можно будет и управлять…
Может, успею набросать чертежи, может, кто-то после меня соберет летучую машину.
Кто-то… не Артомакс, нет, Артомаксу не до того, его венчают на царство, посвятят в рыцари, он будет сидеть на веселых пирах, ломать золотые обручи и дарить своим приближенным.
