Старый князь с княгиней сидели за своим отдельным столом, поставленным поперек, в больших, резного дуба, креслах. К их столу примыкали два длинных, параллельных друг другу стола с длинными же скамьями. Одну из этих скамей, по левую руку от княгини, возглавляли жених и невеста, рядом с которыми расположились литовские гости, а вдоль другой скамьи за параллельным столом сидели, ближе к князю, по правую его руку, суздальско-нижегородский епископ, сыновья князя Константина, Андрей и Дмитрий, нижегородские бояре и старшие дружинники.

Менее знатные люди праздновали славное событие в соседнем, более обширном пиршественном зале. Здесь уже посуда была оловянная и деревянная, но яства были те же: нижегородская земля славилась дичью и рыбой. Словом, свадебный пир был несказанно щедрым и удался на славу.

К вечеру, когда княгиня и молодые покинули пиршественную залу, а гости уже изрядно выпили и наелись, князь Константин, несмотря на возраст и большое количество выпитого вина, сохранивший свежий и трезвый вид, начал вести продолжительную, обстоятельную беседу со своими гостями.

Как и следовало ожидать, он в первую очередь вспомнил «ордынские обиды» и торжество над ним московского князя Ивана.

– Тот молодой князь добился владимирского «стола» только хитростью и коварством! – сказал он с горечью.

– Это правда! – ответил на хорошем русском знатный литовец Довнар Зиновьевич, придвинувшийся ближе к князю и севший на место жениха. – Москва совсем обнаглела и поразила весь мир своей жадностью! Ей мало своих земель, так теперь покусилась на соседние уделы…

– Однако славный князь Олег Иваныч Рязанский крепко и зло пощипал перышки петуху-москалю! – усмехнулся другой литовский гость, Гинвил Данутович. – Он занял городок Лопасню и захватил много пленных!

– Каких там пленных! – усмехнулся Константин Васильевич. – Разве вы не знаете, что молодой московский князь Иван послал к Олегу своего человека, который, будучи хитрым и льстивым, отговорил Рязань от «братоубийственной войны». Мало того, тот славный Олег освободил всех московских пленников и даже воеводу Михаила, Вельяминова тестя! Вот тебе и «пощипал Москве перышки»!

– Но все-таки мы увидели, что и на коварную Москву есть управа! – возразил Довнар Зиновьевич. – Ведь князь Иван побоялся воевать с Рязанью! И добился примирения лишь хитростью да ложью…

– Этого московским князьям не занимать! – горько молвил князь Константин, склонив свою седую голову. – Когда у них беды и неустройства, они сразу же становятся такими добрыми и слезливыми, а когда окрепнут, готовы выдать врагам даже своих братьев! Но ничего! Крепнет наш союз со славным Ольгердом и Тверью! Вот уже больше года, как я отдал свою дочь за Михаила Александрыча, племянника великого тверского князя…Так что у нас есть силы против ненавистной Москвы!

– Москва захотела подчинить себе даже православную церковь с помощью своего попа Алексия! – буркнул литовец Гинвил. – Но мы справимся и с ним! Наш славный господин Альгирдас послал в Царьград своего верного человека, епископа Романа, чтобы утвердить его как православного митрополита!

– Эх, друзья мои, – покачал головой князь Константин, – вот если бы ваш могучий князь Ольгерд стал православным христианином и окрестил всю Литву, тогда бы он добился большей пользы! А дело с тем епископом Романом – серьезная ошибка! Вот нарушится церковный порядок, и Господь разгневается на нас! Разве в нашей жизни мало неурядиц? Не надо было лезть в церковные дела! Мы по уши запутались в московской паутине и ждем, когда возмужает Иван Иваныч, чтобы добраться до наших земель. Неужели вы не видите, что уже Смоленск и Брянск записались в друзья или слуги Москвы?

– Это так, – кивнул головой Довнар Зиновьевич. – Мы слышали о дружбе москалей со Смоленском и Брянском. Это – большая беда для Литвы! Но Смоленск от нас недалеко, и скоро настанет нужное время…

– А вот с Брянском дела хуже! – усмехнулся Константин Васильевич. – Смолянам удалось посадить своего Василия на место покойного Дмитрия! А москвичи дали Брянску своего епископа…А Брянск – богатый удел! Там немало серебра и мягкой рухляди! И тот Василий, получив от царя грамотку, шлет в Москву посла за послом! Его люди вылизали весь зад Ивану Красивому! Нет, пока тот Василий сидит в Брянске, не будет покоя ни у нас, обиженных Москвой, ни у вас, в славной Литве!

– Скажу тебе по секрету, княже, – усмехнулся разгоряченный винными парами литовец Гинвил, – но никому об этом не говори…Наш славный князь и король Альгирдас недоволен брянскими событиями и совсем не признает того князя Василия!

В этот момент его товарищ, литовец Довнар, встрепенулся, подскочил и толкнул говорившего в бок. – Помолчи, Гинвил, – прошептал он. – Это не нашего ума дело! Наш господин Альгирдас не одобрит твоих слов!

Князь Константин Нижегородский не услышал слов Довнара, но по тому, как покраснел и осекся Гинвил, сразу же догадался, что случилось.

– Нечего меня бояться! – громко сказал он. – Здесь можете свободно говорить! У меня нет соглядатаев Ивана Московского ни при дворе, ни, тем паче, за пиршественным столом! Так что не таите от меня слов или дел вашего господина и моего брата Ольгерда!

– Ну, если так, княже, – успокоился Гинвил, – тогда я сообщу о нашей тайне…Могучий Альгирдас собирается изгнать князя Василия из Брянска! Мы поджидаем удобное время и готовим войско. У нас есть немало своих сторонников в Брянске и настоящий, законный брянский князь!

– Кто же? – вскинул брови князь Константин. – И где вы нашли его?

– Это князь Роман Молодой, – улыбнулся Довнар Зиновьевич, – сын покойного Михаила Асовицкого! Он – внук Романа Старого, возродившего древний Брянск!

– А, Роман Молодой, – разочарованно буркнул нижегородский князь, – владелец захудалого Глухова и зять Тита Козельского…Я слышал о нем, но сомневаюсь, что он подходит для Брянска. Разве он осмелится при своей малой значимости враждовать с Москвой? Это просто нелепо!

Князь Василий Иванович ехал на охоту. Август 1354 года был на редкость теплым и солнечным. Спала лишь тяжелая июльская жара, но лето уходить не собиралось. Даже листва на деревьях сохраняла зеленую свежесть и почти не пожухла.

– Вот какая благодать! – думал про себя князь, покачиваясь в седле. Его любимец, черный, как воронье перо, конь, уверенно шел рядом с конем княжеского охотника Безсона Коржевича. За ними следовал небольшой отряд из двадцати лучших княжеских дружинников и десятка опытных охотников.

Путь был недальний, и князь не спешил. Он любил медленную езду, во время которой дремал и размышлял. В этот год он удачно съездил в Орду. В самом начале мая, когда вошли в берега реки, появилась листва на деревьях, и тонкий аромат зеленых трав, цветов и влажной земли стоял в воздухе, брянский князь выехал со своими людьми на известный ордынский тракт. Они приехали в Сарай без задержек и расположились в тех же самых гостевых юртах, где жили в прошлом году.

Хан Джанибек пребывал в своей столице и сразу же, как только боярин Кручина Миркович сдал в ханскую казну серебро и меха, принял брянского князя.

Ордынский хан был не в духе: накануне приезда русских скончался его тайный советник – умный и покорный воле своего повелителя Тугучи. Теперь слева от ханского трона стоял сорокадвухлетний сын умершего Тютчи. В отличие от своего отца, он был невысок, но широкоплеч, круглолиц и толстоват.

Хан Джанибек не любил полных людей и терпел перед собой Тютчи лишь потому, что тот хорошо ведал бумажную работу и знал не только русский и татарский языки, но арабский и персидский. Имея такого слугу, подозрительный Джанибек не нуждался в переводчиках, которым не доверял.

И в этот раз, принимая Василия Брянского, он не раз кивал своему тайному советнику, чтобы тот задавал по-русски вопросы волновавшемуся и сбивчиво говорившему по-татарски князю. В конце концов, разговор, в котором звучали лишь восхваления в адрес «славного государя», хану надоел, и он сказал: – Возвращайся, Вэсилэ, в свой Брэнэ! Ладно, что вовремя и сполна доставил свой «выход» с добрыми подарками! А теперь уходи…И если не хочешь сам приезжать в мой славный Сарай, тогда присылай серебро в двойном числе!