– Улан – Удэ так Улан – Удэ. Там мы еще не были.

В общаге отключили электричество, точнее оно в очередной раз вырубилось само по себе. Как всегда неожиданно, хоть и глупо было ждать чего – то иного, когда в каждой комнате, если не самодельный, то покупной обогреватель пашет круглые сутки, такой нагрузки ни одна система электроснабжения не выдержит. Ну вырубилось и вырубилось, не в первый раз, собственно говоря. Однако… За полчаса до этого, Ша и Ежик чинно – благородно уселись играть в шахматы, имея на столе, кроме доски с фигурами, чайник и два стакана. В чайнике, заслуженном, закопченном, помятом, был налит отнюдь не чай, но портвейн с «Арарата», за коим Ша совсем недавно прогулялся по известному маршруту – строго на восток порядка восьмисот метров. Игроки наполняли стаканы и припадали к ним не реже, чем сделав очередной ход. Ежик как раз намеревался перевести партию в эндшпиль, как вдруг общежитие погрузилось во тьму. Крайне раздосадованные таким поворотом дела друзья – соперники выкатились в коридор и, решив не ждать милости от ремонтных служб, деловито открыли дверцу распределительного щита, располагавшегося на стене напротив входа в кухню. Верховодил Ша, у которого действие почти всегда опережало мысль, а вдумчивый, но и при свете дня не стопроцентно видевший без очков, Ежик выполнял функции консультанта – комментатора и осветителя, зажигавшего спичку за спичкой. Ша деловито копался в щитке:

– Так, посмотрим, чаго тут у них нахрэначано? Ага, вот этот правадок куда? Не, не сюда. А он чаго, атгарэл что ли?

– Да не отгорел он. – ответил Ежик, влезая в щиток всем лицом. – Оставь его. Он наверное не нужен, видишь, и скручен, и почти не зачищен, облмали наверное. Оставь. Автомат посмотри.

– Не – е, Ежи. Тута надо правэрыть. Наверное и з- за этого и гаснет постоянно. А может быть этот кончик на массу идет?

– Да какая, в гопу, масса! Оставь его, я тебе говорю.

– Да я попробую только, может он все – таки на массу….

И Ша решительно ткнул оголенным концом провода в металлическую дверцу щитка…

По словам Ежика он грохнулся на пол так, словно ему одновременно врезали кувалдой в лоб и отрубили ноги. В глазах у него еще часа два пылало ярко желтое пятно и, к тому же, неделю потом болел копчик, ушибленный при падении на пятую точку, от грохота и вспышки в результате осуществленного приятелем рокового коротыша. Однако Ша он и есть Ша, поэтому Ежик не обижался. Смысл? Играли вместе, выпивали вместе, в щиток полезли вдвоем, а кто там чем и куда ткнул – не суть важно. Живы главное. С Ша вообще как с гуся вода, ничегошеньки ему не сделалось, слава Богу. Он даже злосчастный провод из рук не выпустил. Партизан из Полесья, без всяких шуток и подковырок, неуязвим, непобедим и практически бессмертен. И это правильно, это справедливо. Хоть в таком безнадежном деле повезло.

На экзамене по сопромату у Боба из кармана выпала шпаргалка. Она валялась на полу, почти под партой. Но почти это, как известно, не совсем, поэтому доцент Паничев её и узрел. И конечно же попытался выдворить Боба из аудитории. Ага! Сейчас! Не тут – то было.

– Так, у вас шпаргалка, вы отстраняетесь от сдачи экзамена. Покиньте аудиторию.

– Никуда я не пойду. Во – первых, это не моя шпаргалка. Во – вторых, вы же не видели, что она выпала у меня из кармана или еще откуда – то. Никуда я не пойду и буду сдавать экзамен.

– Нет, не будете. Вы списали со шпаргалки, а надобно учить материал. Давайте, выходите. Все равно к сдаче я вас не допущу.

– Ну, не допустить вы меня не можете. У меня зачет сдан. Кроме вас есть еще профессор Крутов, он мой лектор, ему и решать. И потом, давайте посмотрим, что в шпаргалке, а что у меня в билете и что я на листе написал. И тогда посмотрим.

– Нечего смотреть. Поднимайте вашу шпаргалку с вашей мазней мелким почерком и уходите.

– Ничего поднимать я не стану. К тому, что у вас в аудитории на полу валяется, я не имею ни малейшего отношения, и поэтому- буду сдавать экзамен.

– Нет, не будете!

– Нет, буду. Вот увидите.

В это время в аудиторию вернулся профессор Крутов, заведующий кафедрой, читавший лекции у Боба на потоке. Он выслушал препирающихся и сам, с кряхтением, нагнулся за шпаргалкой. Развернув небольшой клочок тетрадного листка, профессор довольно долго знакомился с его содержанием, вчитываясь в текст, написанный очень мелким шрифтом, и даже шевеля при этом губами. Затем он небрежным жестом подхватил с парты экзаменационный билет и листок с ответами Боба. Едва глянув в них, Крутов огласил вердикт: «Так это действительно из другой оперы. Дайте ему дополнительную задачу и пусть сдает». Он направился к своему столу. Паничев засеменил рядом, что – то оживленно шепча профессору на ухо. Бедолага от волнения забыл, что даже орать в правое ухо Крутову было бесполезно. Он им ни черта не слышал. Была даже такая фишка, садиться на экзамене справа от завкафедрой, мол, пересесть он не станет просить, неловко, де, ему, а в глухое ухо дуди, что хочешь, все проскочит. Самое смешное, что бедолага Паничев, в свою очередь, плохо слышал левым ухом. И к нему старались подсесть слева. В общем, широта профессорской натуры возобладала над буквоедством подчиненного, Боб сдал экзамен на «хорошо». А не надо пасовать и сдаваться. И воздастся вам.

На оперативку в заводском управлении капитального строительства собрались представители подрядчиков, участвующих в возведении очередного промышленного объекта. Нужно было подписать график работ, утрясти некоторые вопросы по обеспечению материалами и все такое прочее. Особенно сильно на этом высоком собрании выглядели двое из конторы «Промстроймет». Директор, Алексей Львович Чернецкий забыл захватить с собой очки и безрезультатно пялился в простыню графика, склеенную из двух листов формата А – 1. А его заместитель, Ваня Зяблик, не удосужился оснастить себя слуховым аппаратом, без которого был абсолютным глухарем. И смех и грех. Зам читал директору вслух, а тот, в свою очередь, общался с заказчиками. График в итоге они все – таки подписали, но обсуждение шло на уровне разговора вроде:

– Здравствуй, ты в баню?

– Да, нет. Я в баню.

– А – а – а. Ну, а я подумал, что ты в баню пошел.

Кстати, Боб имел мужество и признаваться в содеянном. Если уже не отвертеться. Сдавал он, например, доценту Савину экзамен по автоматизированным системам управления. О Савине по институту ходили следующие вирши:

Не знаю, чем было инспирировано сочинение такого четверостишия, поскольку Савин был препод, как препод. Не хуже и не лучше других. И не особо грозен. Возможно, конечно и срывался на кого – нибудь, доводили наверняка, без этого ведь не обходилось. Ну, так или иначе, а стишки гуляли за доцентом из года в год. Боб, вытащив билет, благополучно передрал ответы на вопросы с хорошо приготовленной «шпоры», которую потом сунул, свернув вчетверо, в нагрудный карман пиджака. И вызвался отвечать. Они с экзаменатором довольно мило пообщались по предмету, потом коснулись игры в регби, до которой оба, как выяснилось, были большие охотники, словом, все предвещало Бобу отличную сдачу. И тут Савин неожиданно оборвал на полуслове беседу и поинтересовался: – Ну, ладно, а что это у вас из кармашка торчит? Боб только глаза вниз скосил. Да, из нагрудного кармана предательски кокетливо, точно платок, выглядывала запретная бумаженция. – А это я списывал, Анатолий Алексеевич, – спокойно изрек Боб и вытащил листок на свет божий. За сим он покинул аудиторию, сопровожденный напутствием Савина, явиться послезавтра и сдать экзамен честно – благородно.

На исходе семестра Нечи все – таки нашел в себе силы посетить лабораторию кафедры термодинамики и теплотехники. Он явился на занятия, увязавшись за нашей, у него – то была по расписанию лекция, а сроки уже более, чем поджимали, и Нечи решил форсировать отработку пропущенного учебного времени. Но прежде следовало доходчиво и внятно объяснить преподавателю причины своего длительного отсутствия. И тут Шура выступил во всей своей красе. Войдя в лабораторию, он решительно прошагал к преподавательскому столу и отрапортовал.