– Ну, что, дядя. Откуда путь держишь? И куда столь пламенно стремишься, что аж без коляски шарашишь по асфальту? Гляди, изорвешь все шмотки.

– Да мне к монастырю надо попасть, я там на милостыне стою… сижу… тля такая, дружки вчера по пьяни коляску поломали, развалилась вся… А мне..к – ха – к – х – кха, тьфу,

надо, мляха, туда позарез. Делать нечего, вот и пополз. Кто же довезет?

– Так тебе, дядя, чапать еще порядком. До монастыря отсюда – не ближний свет. Если к обеду успеешь, уже удача. Только в грязи перепачкаешься весь и точно до дыр одежку протрешь.

– Дык, а фуфули толку? Делать – то нечего…

– Так, сиди пока, вернее, лежи здесь. Я сейчас. Не уползай только, пилигрим рефренов.

Я встал и направился домой. Начнем день с хорошего дела, не шибко разоримся. В квартире взял пачку сигарет, из холодильника вытащил «полторашку» пива, как раз про запас стояла, сто рублей захватил, ровно до монастыря на такси и выйдет. Спускаясь по лестнице, вызвал тачку по мобиле, уточнив, куда именно ей причалить, чтобы не к подъезду, а с обратной стороны. Вдвоем с водилой кое-как загрузили мужика на заднее сиденье, не слушая сбивчивых благодарственных бормотаний экстремала поневоле. Его глаза, полыхнули при виде полуторалитрового баллона пива такой гаммой чувств, что описать сие вряд ли возможно. Все, что угодно, в тот момент прочиталось в них, обычно блеклых и вялых, от плотоядной низменной радости до отваги и готовности к некоему абстрактному подвигу. Замызганная темно зеленая «десятка» с откровенно склочным фырчанием тронулась с места, оставив после себя недвусмысленного запаха облако выхлопа, и сразу же скрылась за углом дома. Счастливого пути. Ну, а мне куда теперь? Сколько там на котлах? Вот, наверняка в начале девятого газетный киоск уже открыт и можно приобрести там очередной номер «литературки», благо нынче четверг. Мелочь есть? Так, даже много мелочи. Уже хорошо. Руки в ноги и …здесь не далеко. Киоскер, полная, доброжелательная женщина смотрела на меня и с легким удивлением, и с явным сожалением. А на мою просьбу, мол литгазету пожалуйста, помявшись, произнесла негромко:

– Понимаете, вы единственный человек за полгода, кто это издание спрашивает. Я же не знала, когда вы давеча были, что еще придете. Да и то, какая разница, придете – не придете, начальство решило больше литературную газету не заказывать, что без толку по одному номеру возить?

Я молча пошел прочь. Ответ дамы меня не огорошил, ибо в моем заполярном городишке ситуация была очень даже похожая, а именно – в киоски поступали два или три номера «литературки», которые покупали одни и те же люди. Они почему-то не хотели оформить подписку, предпочитая покупать газету поштучно, и продавцы даже на прилавок поступившие номера не выкладывали.

В годы юности туманной, а точнее, на границе отрочества и этой самой юности, в неустанных размышлениях о будущности своей пребывая, под влиянием неминуемой окружающей среды, идеологически выдержанной то есть затхлой и лживой до абсурда, желая овладеть конкретным, полезным в жизни, ремеслом, сказал я как-то папане моему, дескать, давай-ка, батя, пойду я в профтехучилище, выучусь, к примеру, на газоэлектросварщика или на автослесаря с правами шофера, а там подумаю, что далее творить, куда поступать или в армию сходить. Отец посмотрел на меняя внимательно, закурил неторопливо, и молвил, что в училище означенное, овладевать нужной, в целом, профессией я пойду тогда, когда там будут учиться внуки генсека передового отряда советского народа или, по меньшей мере, областного партийного вожака. А пока их там нет, закончу я школу и буду пытать счастья в высших учебных заведениях прекрасного града трех революций. Рабочая, сынок, профессия – дело нужное, но ведь неплохо знать, к чему расположение чувствуешь, а не с кондачка за что попало хвататься. Понятно, что отец родной не в приказном порядке сии речи мне говорил, но был крайне ироничен и убедителен. Я к вот к чему сие вспомнил. В нашем государстве, в области промышленного производства, сейчас уже окончательно и на официальном уровне признали крайний дефицит квалифицированных рабочих. Нет слесарей, плотников, станочников, тех же сварщиков… У меня предложение, дабы сделать рабочие профессии престижными среди подрастающего поколения, нужно, кроме прибавки стипендий в «хабзайках» и вообще повышения зарплат пролетариату (это, к бабке не ходи, придется делать), так вот, нужно, чтобы в профтехучилища на рабочие спецуры пошли учиться отпрыски нашей правящей, с позволения сказать, элиты. Пусть по окончании поработают еще годика по три на рабочих местах, вот вам и престиж. Что? Почему же ахинея? У нас же усе равны. И любой труд, ежели он честный, почетен. Не правда ли, элитарная наша элиточка? А то повадились в топ-менагеры, в мгимошники, в банкиры, в аналитики. Нет, братцы, силой собственного примера следует исправлять ситуацию. А как же иначе? А за народ, за страну пострадать? Не фуа – гра единым жив человек! Несите новую эстетику в тяжелый и неблагодарный труд рабочих и крестьян! И воздастся вам. А ежели все поголовно в армейку соблаговолите – сподобитесь, в пехтуру, аки мой племяш, скажем, туда, где со срочников офицерьё местное деньги дерет за теплые комбезы, за ботинки – берцы и прочие шмотьё, цены вам, детки элитарные, не будет! А престиж – то… престиж! Эх, молодежь, даешь – шалишь единство нации.

Я медленно брел по тихой улочке и отчего – то вспомнился мне недавний калека, столь отчаянно стремившийся побороть, казалось бы, непреодолимой силы обстоятельства. И уж не знаю почему, но вновь, как и после встречи с уникумом на мостике через ручей, показался я сам себе очень похожим на этого вот, безногого, безколясного, с дикой похмелюги ползущего по жизни на одних руках, и вовсе не надеющегося встретить в пути не то, что помощь, но мало мальское сочувствие, а в моем случае еще и обделенного популярной и востребованной некогда в народе газетой, почитаемого за городского издалека сумасшедшего, прибывшего в околостоличный регион на гастроли. Однако впоследствии я убедился, что не столь все мрачно и невыигрышно. И очень скоро, кстати, убедился. Просто не может быть успеха по всем статьям, в одном вверх стрельнул, в другом ниже плинтуса скатился. Диалектика, язви её. Теория. А ведь частенько и мозгами пораскинуть даже на столь глыбокие, философические темы некогда. Все носишься, аки угорелый, точно тот, из старинной песни, «Афанасий, морда семь на восемь – восемь на семь, с большим спидометром в руке. От паровоза, скорость мерить». Говорят, де, жизнь « в полоску», то черная – то белая… Не – а, господа мои, не обольщайтесь, жизнь «в полоску» означает: то в долг, то взаймы. Вот истинная философская база бытия, базис, коим, по некоторым утверждениям и определяется наше сознание, ежели таковое у нас в действительности присутствует. Вот и весь базис – оазис…

…а вот уже года через три после описанного только что…

Итак, проснувшись однажды утром чуть раньше этой омерзительной твари почти ежедневно терзавшей его вот уже два десятка лет… (господа, господа, расслабьтесь имеется в виду всего лишь будильник) он решил вдруг, что на любимую, чтоб её, работу более не пойдет. Ни сегодня, ни завтра. Никогда. Вернее не решил, а понял. С такой отчетливостью понял, что и включать свет в спальне не требовалось. И без света в почти сплошь черной сметане заполярного зимнего утра все ему было ясно. Никаких иных мыслей на обозначившуюся столь неожиданно тему не возникло. Вообще не хотелось рассуждать о чем бы то ни было. Хватит. Натерпелся. Точка. А главное – интуиция нашептывала ему, в тот момент еще формально главному инженеру небольшой ремонтно – монтажной фирмы, мол правильно поступил. Мужик сказал – мужик сделает. Ведь сделаешь? О чем речь! Ну, наконец – то интуиция! Ого – го, какая у него интуиция! Почти, что троянская Кассандра. Всегда правильно угадывала, а что произойдет, если… И он, как потомственный троянец очевидно, поступал вопреки прогнозам прорицательницы. Только в отличие от легендарных сынов Илиона, своей Кассандре он вполне доверял. И все равно, интуиция, подсказывающая порой довольно радикальные решения проблем при сохранении, как минимум, чести и достоинства, сплошь и рядом оказывалась бессильной перед все – таки применяемым в сложившейся конкретной ситуации, вполне тверезым расчетом, результатом напряженных прикидок и сопоставлений некоторых выступающих частей тела. А кому эти честь и достоинство пользу реальную принесли? Морока одна. Да и что они означают конкретно, пойди, разберись. Здесь современное производство, реальная жизнь, а не девятнадцатый век. В итоге же чаще прочего получалось, что с виду очень разумные, житейским опытом санкционированные выкладки, на практике чаще всего оказывались откровенно дерьмовыми, требующими очередных унижений «ради дела» и тому подобных резонов и, если приносили выгоду, то ничтожную и сомнительную. Но зато со стороны все выглядело обоснованно и весьма солидно, оттого и было одобряемо большинством. А разве могут быть осуждены разумные поступки, приносящие реальную прибыль? Мы же здесь не погулять вышли, деньги зарабатываем. От рождения в арсенале нашем есть вполне приличный инструментарий для оправдания собственного малодушия. Это ли не конкретное воплощение дарованного создателем инстинкта самосохранения? Своя рубашка, как известно… Тривиальщина изжеванная, однако работает четко. Вот ведь штука какая: чуешь, что единственно правильно поступить можешь, пусть и принесет тебе эта поступь наверняка одни убытки в недалеком будущем, и уже раздуваешься гордо заранее ощущаешь себя настоящим человеком. Этакий экзистенциалист, а ля «ай – да Пушкин, ай – да сукин сын…», приятно, прах побери!. И вдруг где – то в черепушке жаба родимая просыпается и, ласково так, прыг – скок, шлеп – стоп, а стоит ли? А может… может плюнуть, и с каменным ликом далее прошествовать, авось оценят. В крайнем случае не тронут. Семья ведь все-таки, детки, супруга, пенсия впереди. Оно тебе надо, правоту отстаивать? Ведь не Брестская же крепость за тобой в самом – то деле! Что ты, как маленький! (Кстати, порой самый сильный аргумент). И далее по тексту песенному «И пошло, поехало, поплыло…». Плоское катим, круглое – тащим. И вскоре уже непонятно где струсил, где осмелел, где прав, где нет, все шаги, что братья – двойняшки, с виду непохожи, а по сути… Тем не менее материальное поощрение поступает регулярно, а что понемногу, исподволь перестаешь себя уважать, и процесс растления уже необратим, так сие весьма эфемерно и вообще фантомно. Утраченная часть души поболит – поболит, да и шут с ней, перестанет, а бабосы, нате, вот они, и жизнь у нас всего одна, и прожить её…. надо. Только в итоге спиться можно или того хуже, но частности не в счет. Между тем, все это в прошлом! А сегодня: