Совхозная эпопея тем временем продолжилась очередной нештатной ситуацией. У нас, как и в любом подобном сельхозотряде, положено было быть медработнику. Понятно почему. И за нашим здоровьем в ту осень следил субординатор, сиречь студент шестого курса, из первого мединститута. Звали его Коля, был вполне понимающим обстановку парнем, не трусливым, коммуникабельным, и весьма добросовестно, и квалифицированно выполнял, если приходилось, свою работу. Каждые выходные к нему приезжала девушка Виолетта, совершенно милое и вежливое создание, они с Колькой очень трогательно общались, и как ни странно мы, для многих ерники и нахалы, практически не позволяли себе даже безобидных шуток в адрес влюбленной пары. Поэтому, когда дождливым субботним вечером Виолетта, или как её все звали – Вета, ворвалась к нам в комнату с криком, что на входе в лагерь пьяная местная гопота лупит Николу, мы без разговоров сорвались с места в карьер, надеясь учинить над напавшими расправу скорую и жестокую. «Наших бьют!» – святой клич, никого не оставляющий равнодушным, по крайней мере в те годы. Однако, на месте происшествия мы, к великому сожалению, обнаружили только порядком помятого нашего доктора. Гопники уже растворились в сумеречном сельском ландшафте, и поиск виновных по горячим следам ничего бы не дал. Но мы, руководствуясь принципом неотвратимости наказания, пораскинув мозгами, нашли – таки способ восстановить справедливость. Замысел наш был прост и гениален. На следующий день в поселке, на немногочисленных автобусных остановках и весьма многочисленных столбах появились рукописные объявления, извещавшие местное население о предстоящей субботней дискотеке в лагере сельхозотряда. Дискотека, естественно, проводилась абсолютно бесплатно, поэтому – милости просим на танцы плюс буфет, напитки и всякая всячина. У нас пальцы отвалились ночь напролет выпускать рукописный этот тираж, но, как вскоре выяснилось, не зря старались писаря. К слову сказать, умники из комсомольского актива поддержали нашу идею о дискотеке, мол, закис народец, неплохо бы кости размять, будет веселее морковь за косы дергать. Они же, самостоятельно, выдав инициативу за свою, согласовали мероприялово с руководством отряда. Разумеется никто, кроме нас, истинной подоплеки ни рефрена не знал, о буфете в объяве было упомянуто, как раз для привлечения разномастных любителей опрокинуть стопарь на шару, а в официально представленном активистам экземпляре этой, с позволения сказать, афиши, ни о каких буфетах не упоминалось.
Все были довольны. Нам заявили даже, что подобного от нас не ожидали и тем более приятно удивлены, и мы, как ни крути, молодцы, еще и потому, что взяли на себя обеспечение порядка на дискотеке. Правда товарищ Осадчий тут же, без паузы, высказал подозрение о нашей причастности к исчезновению из сушилки его резиновых сапог. Но необоснованное обвинение, озвученное не к месту и не ко времени, было тут же замято для ясности, а одна пламенная комсомолка, проходившая в наших разговорах под кодовым именем Лебеда, заявила о возможности поручения нам и более ответственных дел, при условии предоставления в комитет ВЛКСМ подробной автобиографии. Гениально! И как меня ни переубеждайте, останусь при своем мнении. Да, согласен, в комсомоле состояли и работали миллионы отличных парней и девчат. И как работали! Вспомните целину, БАМ, многочисленные ГЭС и не только! Но в том – то и беда, что масса приспособленцев и рвачей сводила на нет все впечатление от честного труда остальных. Говорят, что если бы убрать из комсомола эту элиту, то получился бы просто идеальный молодежный фронт. Но в то – то и беда, что не убрать! Не убираются хорошие наши и не убирались, напротив, захватывая сплошь командные высоты. И все, дегтя столько, что мед навсегда испоганен, да что там, испоганен – исчез! Настолько же бессмысленна реплика главного «чайфиста» о возможной аналогии «Первомая» и бразильского карнавала, только идеологию из праздника Весны и Труда советского времени убрать необходимо. Как её убрать – то? Ведь не глупый же, казалось бы, чувак, а такое несет, хоть стой, хоть падай! К тому же в подоплеке веселого отношения народных масс к осеннее – весенним демонстрациям верности делу «марксизма – ленинизма и пролетарского интернационализма» лежало послабление в продаже всевозможного алкоголя, особенно пива, и не хитрой снеди на закусь. А буфеты на избирательных участках, работавшие с шести утра в полный рост и без ограничений?! И засуньте свою школьную балалайку поглубже в чехол. В свой. Запомните все, кто захочет мне оппонировать, повторяю – с вами спорить не стану. И вообще ни с кем. В спорах рождается, что угодно, только не истина. А правда, она у всех разная, и меня с вами особенно. Я знаю, о чем толкую. Пошли вы к лучшему… Вы мне и без того полжизни испоганили, идеологи, горлопаны, главари. Камарилья – одно слово.
Ладно, проехали. А у нас, тем временем, настал судный день. Ох, не зря большинство личного состава команды мстителей явились на свет и выросли в маленьких заштатных городках, бывших заводских слободках, где главным развлечением являлись танцы по субботам. А на танцах таких главное дело – драки улица на улицу, двор на двор. И не стоит харю кривить. Не нами подобное придумано. Занятие сие – власти очень выгодно было: стравит народец пар и вновь на трудовой подвиг с чистой душой и похмельной башкой. Дрались мы от души, нечего сказать. Жестоко. Кто знает, тот меня поймет. А кто не знает, тому и рассказывать нечего, не догонит. В конце баталий ПМГ забирала оставшихся лежать на поле брани, определяя кого в обезьянник, кого в вытрезвитель, кого в больничку. Или того хуже. Всякое бывало.
Итак, пропуск местных на территорию лагеря начался в 18:00. Периметр танцевального зала и два входа – выхода из него контролировала группа Нечи. Внутри этого кольца находились собственно бойцы, составившие два ударных кулака в противоположных концах помещения. Все произошло примерно через час после начала плясок. К тому времени группа желающих найти буфет местных, стала выражать свое фе – обещали же! – и апеллировать к студентам, в массе не имевшим ни о чем понятия. Тогда Боб, изображавший некое подобие танца с партнершей, приблизившись к этой кучке собравшихся вроде митинговать, оторвался от подруги и очень сильно толкнул стоявшего к нему спиной поселкового. Парень не упал, его приняли в свои объятья его же товарищи, стоявшие почти в плотную. Далее последовал диалог:
Боб: – Что ж ты, чалдон, мою девчонку толкаешь?
Парень: – Ну… извини?
Боб: – Ты кого на кукуй посылаешь?
После этой фразы и отвешенной Бобом оппоненту конкретной плюхи, мы повели атаку на ничего не понимающих местных с двух сторон, двигаясь к центру, группа навстречу другой группе. На танцах нашего отрочества и юности такой маневр назывался «делать вещи». Все было кончено в несколько минут. Местные, в основе своей, оказались в плотном кольце. Причем девчонок из поселка на нашем с позволения сказать празднике практически не было. А все – таки пришедших мы и не трогали конечно же. Зачем их полохать? Девчонки лишними не будут. Собственно никто ничего не успел толком разглядеть. Пленным был учинен допрос, краткий и жестокий, с целью выявления обидчиков лагерного Эскулапа. Результата конкретного он не дал, оно и понятно, кто же в такой обстановке признается. Никола или Ветка наверное опознали бы обидчиков, да в Питере оба находились в тот момент. В общем, порядком помятых и перепуганных организованным нашим натиском, местных вышибли за ворота, предупредив о возможном повторении пройденного, и дискотека продолжилась. Милиция? Да, помилуйте, какая милиция. Убитых и слишком тяжко раненых нет, носы и «фингалы», руки вывихнутые, ребра и почки отбитые – ерунда на постном масле, да и из этих вот местных наверняка каждый для ментов – пожива, а не потерпевший. По внешности было видно. И, к слову, более ни одного инцидента с аборигенами не происходило. Уж такой колхоз – совхоз, господа мои.
