И тут я услышал, как в морозном воздухе сверлит какой-то буравчик. И все громче, громче этот сверлящий звук. Оглянулся я: в небе звезд – страсть, а меж ними сполохи играют. А звук все громче, а сполохи все ярче. И тут весь лес во всех его промороженных пределах и углах огласился раскатистым звоном, словно остекленевший воздух на тысячи осколков разбился и засверкал, засиял нестерпимо.

Я понял: это запоздалый трактор возвращался с пожен, видимо, сено вез на коровник с покосов.

Волки словно растворились в сразу потемневшем лесу.

Скатился я с елки, кое-как выбрел на дорогу. Трактор с сеном мимо едет, не видит меня, а у меня и ноги не шевелятся. Стою и реву от отчаяния. А слезы тут же на ресницах леденеют…

Как я оказался на дровнях – не знаю. Будто какая-то невидимая рука подхватила меня и опустила в сани. Закопался я в сено, а в голове уже то ли соловьи поют, то ли филины кричат, то ли волки воют…

Сколько я в этом бреду был – не знаю. Очнулся – трактор стоит, и нет никого.

А мне, видимо, уж совсем невмоготу было, такой озноб напал, что, кажется, вот-вот душа моя отлетит в небеса. И, слышу, кто-то мычит потихоньку, а в ночи двери щелями светятся. Пошарашился я к тем дверям, благо они не закрыты были, и попал на ферму.

Вижу: фонарь горит керосиновый. Коровы на соломенных подстилках лежат. А одна в тесовой загородке стоит, смотрит на меня внимательно и призывно так мычит.

Отвернул я вертушок – и к ней в загородку. Соломы там было по колено, а в соломе теленочек лежит, и тоже на меня внимательно смотрит… Я опустился без сил рядом с ним, к теплому его боку прижался, а с другой стороны корова привалилась, горячая, как печка. И стало мне сразу легко и спокойно. Уснул, как в омут провалился.

И снилось мне явственно, как будто стою я на улице посреди деревни, в небе луна светит прожектором. Так светит, что все видно, как днем. Урони иголку и ту найдешь. И чувствую, что словно какая-то неведомая сила поднимает меня над землей.

И вот я уже парю над деревней, над заснеженными крышами ее, над оцепеневшими, похожими на крахмальные простыни полями, лесами в снеговых шапках, над извивами рек, мельничным омутом, на котором сидит стая волков, подняв к небу морды, и воет в тоске на луну…

А неведомая сила уносит меня дальше и дальше к темным борам и бескрайним, выбеленным снегами болотам, и вижу я, среди этих болот с редким мелколесьем загадочный остров, словно изнутри светящийся теплым золотистым светом… Огненный!

И я вижу, средь заиндевелых сосен рубленые дома-терема, с высокими крышами, украшенными резными коньками, с резными крыльцами, светящимися окнами в деревянном кружеве… Вижу ледяные горы, по которым лихо катаются парни и девчонки, вижу катящееся под гору колесо в круге полыхающего огня…

И невесомое тело мое подхватывает воздушный поток и уносит меня в безбрежные звездные дали, где в Млечном пути вращается звездное колесо миров и галактик…

…Утром, слышу, сквозь сон кто-то меня окликает. Поднимаю глаза: стоит надо мной чудище лесное лохматое… А мне не страшно нисколько. Пригляделся – так это пастух наш деревенский Паша Велесов в драном полушубке.

Глаза под кочками бровей у него словно буравчики острые. Борода чуть не до пояса седая, волосы до плеч. И сучковатый посох в руке.

– Как хоть ты, парень, попал-то сюда? – Спрашивает.

Я сразу не соображу где я, оробел. Не знаю, что и отвечать.

Только тут Паша улыбнулся в бороду и сказал ласково:

– Пойдем-ка, в сторожку. У меня чай свежий заварен.

И тут в сторожке у водогрейного котла стал я рассказывать Велесову, как на елке от волков спасался, как филин Пуго прилетал и мне уснуть не давал, и на волков нападал, как волки моего щенка разорвали.

Велесов выслушал меня, головой покачал:

– То-то я, думаю, Пуго под окном кричал, в стекло стучал. Вышел скотину доглядеть и тебя обнаружил…

Он погладил меня по голове негнущейся пятерней.

– Какие испытания – то на тебя, душа моя, выпали. Тут и взрослый бы себя потерял. А ты, видишь, вон, выстоял.

Он помолчал и говорит:

– Не простая история эта. Со смыслом Так-то. Получается, что Ветка да Пуго тебе жизнь спасли. Ты теперь перед ними в долгу… Не зря наши предки небесную корову Земун считали покровительницей всего славянского племени.

Удивился я:

– Корова? Покровительница человеческого племени?

А Велесов только улыбался в бороду:

– Давно это было. Многие тысячи лет назад…

Странный, однако, это был человек – дядя Паша Велесов. Кто он, откуда пришел в нашу деревню – никто не знал. Поселился в брошенной избушке на краю деревни. Из всего имущества было у него только носильное белье да старый вытертый полушубок.

Летами он пас колхозное стадо, зимами сторожил на дворе. Редко кто от него слово слышал. Бирюк бирюком.

В деревне поговаривали, что Велесов водится с лешим в лесу и кикиморами болотными, с которыми у него будто бы договор заключен, чтобы те не чинили вреда скотине. Чтобы ни волк, ни медведь на колхозных животин не покушались. Будто бы по этому договору пастуху не полагалось иметь при себе оружие…

А весной мы сами видели, как обходил он стадо с какими-то мудреными заговорами. А в руках-то была у него веревка с замком. И как обошел он стадо с этой веревкой, так взял и закопал на краю деревни у поскотины. Мы все это наблюдали, прячась за можжевеловыми кустами, которые густо росли по краю пастбища. Хотели мы выкопать эту веревку с замком, да забоялись, а вдруг какой заговор подействует и на человека.

Пашу в деревне считали не только пастухом, но и скотским знахарем. И про скотину много знал, лечил ее травами и какими – то собственными снадобьями… Бабка Марья Мосяева говорила как-то на посиделках, что он и на людей порчу может навести и снять ее, и кровь заговорить…

И вот этот нелюдимый, таинственный и страшный человек разговаривал со мной. Охотно разговаривал и ласково. И у меня прошли все страхи, нелюдимый Паша Велесов открылся неожиданной, притягательной стороной.

…Не ведаю, как родители узнали, где я нахожусь, но примчались они на ферму вместе с доярками, идущими на утреннюю дойку.

Всю ночь не сомкнули они глаз, с фонарями и факелами разыскивая меня по лесу. И когда нашли окровавленный снег, истоптанный волчьей стаей, в том месте, где простился с жизнью мой верный Пыжик, не чаяли найти даже косточки моей. Вот было у них радости, когда увидели меня живого и здорового.

Дома за пирогами вспомнила матушка моя дядю Пашу Велесова.

– Ясновидящий он. Точно у него дар есть. Мы к нему и побежали спросить, не укажет ли он места, где тебя искать. А вот они оба два сидят, посиживают.

– Велесов говорит, что меня Ветка спасла. Он еще говорил, что все от коровы пошло. Будто была в древности такая небесная корова Земуна, от которой люди начались.

Матушка моя не стала возражать, а задумалась глубоко. А бабушка даже слезу смахнула.

– Что случилось? – Говорю я ей. – Вот он я. Никакой беды нет… Пыжика жалко?

– Жалко. Как не жалеть безвинную животину. Я, говорит, корову свою любимую вспомнила. Малину. Накануне опять привиделась во сне. Стоит будто бы у ворот и смотрит с укоризной, словно в душу заглядывает мне: мол, что это ты, хозяйка меня позабыла, Все коровы давно по дворам, одна я, словно сиротина бездомная. Проснулась в слезах: « Господи, да что же это ты память мою не отпускаешь? Столько лет прошло…»

Так называлась наша деревня. И то верно, затерялась она в лесах и болотах средь многочисленных рек и медоносных лугов, как некогда легендарное Великое Село. Дальше Потеряева дорог не было. Но сколько всего замечательного, интересного и волшебного было вокруг.

Старики говаривали, что в прежние царские времена в Устье Имаи стояла пристань, к которой причаливали большие пассажирские пароходы. На луг выносили матросы граммофон с пластинками, издававший волшебные звуки вальсов. Барышни в шикарных платьях танцевали под них с кавалерами и матросами.