вразнобой, передавая друг другу бутылку, орали они гимн самой великой и демократичной страны в Мире.

– Давай! – махнул рукой из-за каштана на противоположной стороне улицы, старший группы.

Сашка, прижимаясь к стене дома, чиркнул запалом по коробке, метнул в брызнувшее стеклом окно на втором этаже дымовую шашку и затаился.

На третьей секунде изнутри повалил густой дым, из него хлопнули два выстрела, а потом, кашляя и чихая, вниз спрыгнул бритоголовый крепыш, тут же получивший удар затыльником автомата по затылку.

– Сдаемся! – заорал из окна второй, выкинув на тротуар обрез, и группа захвата вломилась в квартиру.

Чуть позже, троих скованных наручниками «братков», на глазах собравшихся у дома зевак погрузили в микроавтобус «Газель», и тот покатил в областное УВД. К ждавшим там начальнику ОБОП с прокурором.

– Молодец, лейтенант, – дружески толкнул Шубина в плечо, сидевший рядом на переднем сидении, руководивший операцией майор. – Качественно работаешь.

– Все как учили, – пробубнил Сашка сквозь балаклаву, поправляя на голове шлем с пластиковым забралом.

После его возвращения в родной Стаханов, в родительском доме как водится, собралась близкая родня, поглядеть на бравого морпеха и поднять за него чарку. Потом Сашка недельку покуролесил с друзьями детства, которые вернулись из армии чуть раньше, а заодно выполнил почетную обязанность: принял участие в кресьбинах родившегося накануне сына двоюродной сестры Наташи. По рождению она была Шубина, а по мужу – Ионаш. Свояк, мастер-взрывник шахты «11-Рау», был родом из Приднестровья.

Крестили, как издавна водилось в Стаханове, в Чутинской церкви, по полной программе. Младенец был наречен Сергеем, а дядя определен в его крестные, что было торжественно удостоверено в городском ЗАГСе.

А когда всех запечатляли на фото (дяде вручили пускающего слюни Серегу), малец цепко ухватил его за нос, радостно завизжал и пустил журчащий ручеек сквозь пеленку, чем изрядно развеселил всех присутствующих.

– Молодца! – констатировал Сашка. – Не иначе будет боец. Как дядя!

Потом праздники закончились, и бывший морпех вернулся на шахту «Ильича», старейшую в Донбассе, откуда призывался на службу.

До нее, после окончания горного техникума, он работал там горным мастером участка БВР14, теперь же продолжил в аналогичном качестве на добычном участке.

Работа в «особо опасных условиях», недавнему моряку нравилась. Оба его деда (один донской казак, а второй зюзюк из Могилева) были шахтерами, им же являлся и отец – ветеран Финской и Великой Отечественной войны, прошедший путь от забойщика до начальника добычного участка.

Нравилось Сашке и лететь в клети, зажатым еще десятком горняков на почти километровую глубину, что весьма напоминало прыжок с парашютом; идти в звуках журчащей воды, по таинственному мраку штреков, бремсбергов и квершлагов15; руководить добычей угля и креплением, полого уходящей вниз, блестящей антрацитом лавы.

А еще он любил во время короткого перерыва, сидеть с ГРОЗами16 на промштреке под лавой, когда все разворачивали свои тормозки и, неспешно подкрепляясь, занимались трепом. Рассказывая массу занимательных историй.

Одна такая, из поколения в поколение передавалась старыми горняками молодым. Со времен царя Петра, основавшего угледобычу в России.

Это было предание о Шубине – шахтерском черте.

Согласно ему, это подземный хозяин всех шахт и рудников в Донецком крае. Иногда черт помогает горнякам, а порой вредит. Поскольку такой характер.

Когда вечерняя клеть с шахтерами поднимается наверх, в нее садится Шубин, приняв вид старого горняка, и опускается бродить по выработкам и забоям.

Там, становясь невидимым, он наблюдает за ведением работ и, в зависимости от настроения, помогает или бузит, что шахтеры сразу замечают.

В первом случае черное золото течет рекой, с чем едва справляется откатка, а во втором в лавах трещит крепь, они рушатся, и тогда спасайся, кто может. Амба.

– Вот и вы, Шубины, не иначе от него – беззлобно подначивал мастера кто – нибудь из старых добычников, в очередной раз поминая то предание. – Дед, батька и ты, Иваныч. Очень уж дотошные и до работы злые.

– Не иначе черт как-то ночью в шахте поиграл с их пробабкой, – добавлял какой-нибудь остряк, после чего все дружно гоготали.

Сашка на это не обижался. Шахтеры были чем-то похожи на моряков. А на флоте умели ценить шутки.

И еще ему нравилось, выезжая после ночной смены «на гора», выкурить на свежем воздухе пьянящую сигарету, наблюдая как над еще спящим городом встает утренняя заря, торжествуя новый день и радости жизни.

Таких у парня имелось три.

Первая – чешский мотоцикл «Ява», купленный за год до службы, на котором он рассекал по просторам Луганщины; далее – гитара (под нее исполнялись бардовские песни) и, наконец, бокс. Им Сашка начал заниматься еще в школе, а затем продолжил в техникуме и на флоте, получив там звание «КМС»17 и теперь трижды в неделю, после работы, навещал местный спортклуб. Для поддержания тонуса.

Была, впрочем, и четвертая. По имени Оксана. К ней Сашка питал чувства еще до службы, но пока безрезультатно. Оксана училась в мединституте в Луганске, приезжала на выходные к родителям, они вместе ходили в кино, на танцы и катались на мотоцикле.

Но дальше этого дело не шло, как ухажер не старался.

Между тем в стране Советов, творилось что-то непонятное.

В политику бывший сержант особо не вникал, но факт был налицо, что он наблюдал собственными глазами.

Полки магазинов все больше пустели, а цены росли, на предприятиях «Стахановугля», в числе других, стали задерживать зарплату. То же происходило в области и по всему Донбассу.

– Гребанный «пятнистый!»18 – возмущались в нарядных шахтеры. И выдвигали требования генеральному директору объединения Юлию Иоффе. Тот лишь вздыхал, да разводил руками.

А поскольку «гвардия труда» была всегда решительной в действиях и поступках, на стахановских шахтах учинили стачком и пошло-поехало. На пространствах Союза грянули первые шахтерские забастовки.

И, как следствие, их лидеры приехали в Москву, где здорово напугали Горбачева.

«Отец перестройки» и пламенный трибун принял их в Кремле, где в очередной раз разразился обещательной речью. Мол, все исправим, по возвращению получите зарплаты – слово коммуниста.

От столь радостного извещения и твердого слова, поселенные в гостиницу «Россия» шахтерские представители, выпили там всю водку. Благо все оплатил Минуглепром, в счет будущих трудовых подвигов.

После возвращения зарплату горнякам стали более – менее платить, а в других отраслях, кукиш с маслом.

Затем на политическом горизонте возник бывший сподвижник Горбачева Ельцин, ставший громить своего патрона с высоких трибун, призывая того к отставке и обещая светлое будущее.

Выступления мессии, транслировавшиеся по все стране, с воодушевлением слушали миллионы.

– Так его суку! – возбуждался у телевизоров рабочий класс, а интеллигенция в Москве выходила на митинги в поддержку небывалого революционера.

Бардак меж тем все нарастал: случился ГКЧП, на окраинах ширились националистические движения, и пролилась первая кровь, что привело к плачевным результатам.

В декабре 1991-го усилиями Горбачева с Ельциным и при участии их западных друзей, Союз Советских Социалистических республик канул в лету, а новые «свободные республики», с подачи Ельцина, принялись созидать то самое светлое будущее.

Украина получила самое большое наследство, включавшее индустриальный Донбасс, высокоразвитое сельское хозяйство и всесоюзную здравницу Крым – жемчужину Черноморья.