с солёным запахом твоего тела, всполохами света далёкого маяка.
И ты, будто услышав мои мысли, сказала.
– Словно тысячу лет назад. Помнишь?
Я осторожно опустил тебя на прохладный песок. Как в ту ночь, о которой ты вспомнила.
sex
Бог был прав, изгнав наших прародителей из Эдема.
Иначе, зачем – мужчина и женщина? И есть ли в этом, грех? Богу видней.
Но мы живём на земле, где однажды, я не смог пройти мимо тебя. Оглянись и вспомни.
Тот, самый первый, зачарованный, незабываемый миг, помеченный ангелом.
– Никогда не оглядывайтесь! Война вас отметит.
Старшина в этот раз говорил неожиданно тихо.
– Не оглядывайтесь, выходя из помещения, покидая борт вертолёта или выпрыгивая из бронемашины, не смейте оглядываться, уходя на боевое задание. Нигде, никогда.
Оглянулся, значит пропал. Вот так, сынки.
Это было действительно трудно, заставить себя уходить, без оглядки. Не знаю, почему.
Потом привык. С войной спорить бессмысленно.
Игра без правил. Вернее по неписаным законам, всегда не так, как хотелось.
Капитан Никодимов с взводом выдвинулся на близлежащую высоту 1457, чтобы определиться с площадкой для пункта наблюдения. Им предстояло миновать каменистый распадок, пройти вдоль высохшего русла ручья, и по широкому пыльному склону подняться к скальным выступам, прикрывающим макушку горы с севера.
Вышли в ранний час, чтобы успеть вернуться до того, как полдневное солнце немилосердно примется прожигать спину и плечи.
А война уже возбуждённо листала свою картотеку.
Кроме неё, никому и в голову не пришла мысль, что пуштуны в это же самое время двигались навстречу. Легко и привычно, по своим неспешным домашним делам. Дома осталась у каждого семья, темноглазые дети, очаг, жена с опущенным взором, намаз и сидение на корточках в лучах заходящего солнца. Вероятно, по природной чуткости слуха и обоняния, именно они услышали встречное движение первыми. О чём говорили, скрадывая звуки? Совещались или нет? Мгновенно решив, заняли позиции?
Когда взвод, растянувшись вдоль неглубокой горной впадины, перепрыгивая через колючки и обходя валуны, сворачивал, открываясь на крутом склоне, грохнул одиночный выстрел. Никодимов, с окровавленной головой, покатился вниз.
И сразу затрещали автоматные очереди. Бойцы, рассыпавшись, метнувшись за спасительные камни, отвечали огнём. На склоне остались ещё трое, два убитых наповал и один тяжелораненый, пронзительно кричавший от боли. Хозяева гор намеревались захватить тело офицера, в этом был особый ритуал, и ожидаемый солидный бакшиш. Сделав несколько попыток, поняв, что не удастся, потеряв двух убитыми, швырнув напоследок гранату в ненавистного командира «шурави», растворились в горах.
Пункт наблюдения на высоте 1457 был оборудован через четыре дня. Рация, БМТ для обзора удаленных объектов, станковый пулемёт, сложенная из камней стена для прикрытия от пуль. И на три года высота получила название Никодимовская.
А потом – мы ушли.
Как хорошо, еще не успев окончательно проснуться, почувствовать тебя всем телом. Раскрывая глаза, увидеть разметавшиеся на подушке локоны, поцеловать плечо и ладонь, расслабленную грудь. В первом твоем движении, в легком вздохе и открывающихся ресницах отметить ответную радость, обнять, вдохнуть утреннюю сладость, услышать горячий шёпот.
Грех тогда, когда этого нет.
Оглянувшись в тот день, я только проследил взглядом удаляющийся шаг. Убедившись, что это не было ошибкой, случайностью, испытывая смутное беспокойство, ждал тебя следующим вечером на том же месте, твёрдо зная о нашей встрече. Помню до сих пор и румяное небо с сиреневыми облаками над горизонтом, сухой асфальт с сеточкой трещин, шум проезжающих машин, голоса прохожих. Отражение витринного стекла – куда я изредка бросал взгляд, оглядывая себя. За ним, из глубины, чуть склонив голову, наблюдал за мною манекен, в длинном, вечернем – черное с блёстками – платье. Затем что-то дрогнуло, сместившись во времени, увидел, неожиданно, жадно охватывая глазами. Сердце, гулко ударяясь о стены домов, остроугольные крыши и водосточные трубы, раскидывая искры, полетело вдоль улицы, вслед за тобой, намереваясь расколоться от долгого ожидания и торопливой неосторожности.
И каким было счастьем, что ты услышала. Остановилась. Подставила ладони.
septen
И ангел, сидя на подоконнике третьего этажа, поведя плечом и качая босой пухлой ножкой – ясно улыбнулся нам.
Вот он, удобно расположившись в узкой расщелине, раскинув ноги и слившись с винтовкой в одну линию. Черный ангел войны.
Сверху – всё как на ладони. Выбрав жертву, нажимает спуск, отползает, стремительно уходит по подготовленному заранее маршруту. На это место он уже никогда не вернётся. Кого он сейчас высматривает через оптику прицела?
Привыкнуть к смерти невозможно. Страх и привычка – взаимоисключают друг друга.
Первым был убит Слава Крашенинников. Умывшись и растираясь полотенцем, он проходил мимо курилки, где сидели бойцы, вернувшиеся с ночного несения службы. Повернувшись к ним, улыбнулся, хотел что-то сказать и рухнул. Пуля угодила чуть ниже уха. По горам покатилось слабое эхо. Сидевшие на лавках ребята, дружно упали на выжженную землю. Змеиными движениями укрылись за стену. В это время, из штабной машины связи, показался Коля Первенцев, распахнул дверь, и отброшенный сумасшедшим криком – снайпер! назад? – тут же её и захлопнул. Такое вот утро.
Не совсем доброе.
Поступил приказ – «передвигаться только в касках и бегом».
Пост на Никодимовской снайпера не засёк. Им тоже приказ – «усилить наблюдение»!
Ребятам, после Славкиной гибели об этом можно было и не напоминать. Тщательно просматривая весь ландшафт через оптику, меняли друг друга у окуляров. Составили схему секторов обзора, понимая, что сами являются отличной мишенью.
Первые часы протекали в легкой панике, затем сгладилось, потеряло остроту.
Прошло два дня, а на третий, он появился вновь. Когда к нам примчался пропылённый, видавший виды БТР, с товаром, и продавщицей Военторга – Катей. Вопреки, или благодаря серьёзной обстановке и военному быту, для нас это было светлым событием, этаким коротким возвращением в детство, когда можно время от времени блаженно облизывать губы в крошках незамысловатой сладости, принятой из ласковых женских рук. Ну, скажем – пряник, с хорошим глотком сгущенного молока, из вспоротой тут же банки. Признаюсь. По прошествии лет, попробовал. Привкус не тот. Или возраст?
Катя? Волосы у неё всегда были красиво уложены. Цвета спелой ржи. Глаза добрые, чистая, свежая, будто и не война вовсе. Чуть заметные серьги в ушах. Голос грудной, тихий.
Стрелял он в этот раз с точки – вне сектора обзора Никодимовской. Зашёл с противоположной стороны, максимально приблизившись к дороге. Сменил и оружие. Когда БТР с Катей и двумя бойцами охранения двинулся в обратный путь, отчаянно ревя двигателем и оставляя за собой пыльный развесистый хвост – сбил его выстрелом из гранатомёта. БТР, вильнув, выбрасывая черно-красные языки, исчез в глубине ущелья.
Через час, силою двух взводов мы выжали «ангела» из каменного хаоса, вынудив уходить в восточном направлении. Горы в этот раз были на нашей стороне. Зря, ох, как зря, он коснулся крылом – эту женщину. Нашей злости хватило бы на дивизию. Лейтенант Каримов, таджик, тонкий и быстрый, всё правильно рассчитав, заставил нас бежать до чёрных кругов перед глазами. Прекрасно ориентируясь на местности, отрывисто бросал команды, подгонял отставших, зорко вглядывался вперёд. Было что-то древне-дикое в его выражении лица и пластичном легком беге. И мы, всецело доверяя и подчиняясь ему, кипели единым желанием – настигнуть, убить.
Война, должно быть, радостно потирала руки.
Достигнув полуразрушенных развалин, выбеленных солнцем надгробных камней, занесённых пылью, за которыми открывался узкий каньон с отвесными стенами, мы еще долго преследовали его, чувствуя, как соль разъедает спину меж лопаток, как наливается тяжестью тело, как гулко колотится сердце, от бега, от чувства отмщения. Внезапно лейтенант поднял руку, выстрелив из ракетницы по направлению нашего движения.