В тот день я записал в бортовом журнале – «судьба испытывает нас, и благодарны мы Богу, что он нас не оставляет». На пятый день после шторма мы прошли Гибралтарские ворота. Средиземное море встретило ласковым солнцем, радостным изумрудным бегом ряби. Сердце мое, горячо волнуясь, в нетерпеливом ожидании, рвалось за горизонт, туда, где ждала меня Джеми.

Стоя вечером на носу шлюпа, глядя в надвигающуюся черноту ночи – увидел вновь ее спящей в моей каюте, со слабой улыбкой на губах. Какая бездна лет минула с того дня. И было ли это?

Барселона! Бог мой! Барселона! Пришвартовав шлюп, я спрыгнул на прогретый зноем причал, сложенный из базальтовых плит, двинулся по древней улочке Рамблас, стекающей к морю, словно русло высохшей реки. Мне было нужно найти торговую биржу, знаменитую городскую биржу, там меня ожидал пакет от Хосе Наварро. Миновав ратушу на площади Пласа-де-Сант-Жуаме и повернув направо, открыл массивную дубовую дверь.

Здесь царила прохлада и неспешная работа с шелестящими бумагами. В атмосфере зала чувствовалось присутствие сотен кораблей, морских экспедиций, торговых путей, затерянных островов, новых открытий и очередных загадок, аромат кофе и табака, корабельного леса, пеньки, парусины, рома и мадеры.

Через минуту я вышел в полдневный жар, разорвал пакет по боковому шву и прочел – улица Коррер-Монткада, дом Наварро.

Вступив на обозначенную улицу, томясь и душой и сердцем, увидел над собою крыши домов, почти смыкающиеся над отвесными стенами, с тонкой синей полоской неба над головой. Каменистая мостовая чиста, и отполированная ногами тысяч и тысяч прохожих.

Высокие, остроконечные окна и тяжелые окованные двери. Сухость воздуха. Наконец постучал в одну из дверей с расположенным на ней искусно кованым гербом. Разглядев его внимательно, узнал, что Хосе Наварро – рыцарь ордена тамплиеров, уроженец Кордовы. Долго ждал. Отворили – предо мной открылось великолепное патио.

– Доложите, что прибыл Арман Дюфо!

Слуга запер дверь, жестом пригласил меня пройти через пышный благоухающий цветник в тень листвы, где я и опустился на скамью, удерживая себя от желания броситься вслед за ним, уходящим в синеющую глубь дома, и разыскать самому, взять ее за руки, почувствовать аромат, обнять, услышать голос. Раздался звук каблучков, они так спешили, так стучали, сбивая такт моего сердца – я встал со скамьи в тот момент, когда Джеми появилась из-за поворота аллеи.

Мы замерли, встретившись глазами, и когда слились в поцелуе, я уже не мог вспомнить, как мы преодолели солнечное, непостижимое пространство, разделяющее нас за минуту до этого.

Капитан ушел в море неделю назад, и я ожидал его возвращения. На шлюпе мой экипаж приводил в порядок бегучий такелаж, запасался пресной водой, Крон по своему обыкновению осмотрел подводную часть руля и киль. В воде он чувствовал себя как рыба. Вечером я отпускал их на берег, мы с Джеми оставались на палубе, не спеша рассказывая друг другу о своей жизни до нашей случайной встрече в Сет. Я любовался ее глазами, целовал пальцы, и в тот миг – когда она поправляла свой локон, растревоженный теплым ветром – предложил выйти за меня, и что венчание наше состоится в Марселе. А затем долго целовал ее счастливые глаза.

На третий день, в два часа пополудни на рейде встал «Жан Баптиста». Дождавшись, когда шлюпка с капитаном направится в порт, я поспешил навстречу. Если бы я мог предположить тогда, какое известие принесли мне ветра из моря! Наварро выглядел уставшим, лицо его было обветрено, шаг не твердым – после долгого морского похода. Мы пожали руки, я поблагодарил его за заботу о Джеми. И он пригласил пройтись с ним немного.

– Мы все – таки настигли их, Дюфо! За этим фрегатом я охотился полгода. Но капитан был слишком умен, чтобы позволить ухватить себя за хвост. В этот раз удача улыбнулась нам! Мы блокировали этих разбойников недалеко от Гибралтара, безветрие лишило их маневра, и я разбил судно в щепы из своих пушек! Фрегат затонул, нам удалось выловить из воды трех негодяев – и знаешь ли, как выяснилось – тот погибший капитан назывался твоей фамилией.

– Это мой брат, Наварро! Так случается в жизни!

– Прости! Не знал! Он был очень храбр! Искренне сожалею. Предпочитаю иметь таких друзей, чем врагов! Куда сейчас?

– В Марсель! Хочу завершить начатое дело, еще тогда, в Сет.

– Ну что же, удачи!

– Благодарю!

Мы расстались, я возвращался на шлюп, увидел стаи голубей, лениво склевывающих шелуху на площади, вспомнил слова Матиса, и не смог сдержать слез.

Живопись Ирины Овсянниковой

Ты, конечно, помнишь тот вечер. С низким солнечным светом, с летящей паутинкой на фоне высоких облаков, с невесомым июльским ветром, мягкой, дымящейся золотом пылью под ногами.

Тот поворот, манящий волшебством прохладной тени, с густым еловым и земляничным запахом, падающими на мягкую тропу косыми синими лучами.

Я и сейчас вижу след твоей босоножки – врезавшийся в мою память чёрно-белой фотографией. При желании, я отыскиваю её в туманных переулках влюблённости.

Вижу овал и рисунок, напоминающий ёлочку, вмятину каблучка. В долгом шаге через ручей, успеваю увидеть в отражении медленной воды твои ноги, выше колен, до безумного сумрака…

В слабом дуновении ветра, что ласково перебирает локоны у виска, волнует подол твоей юбки, навевает твой аромат – именно такой, легкой, недоступной, до стука в висках – желанной – он падает навсегда в страничку лета, погружаясь и всплывая, вздыхая предутренним сном.

Обернувшись, спросила.

– Как ты жил до меня?

И я, растерявшись, не в поисках ответа, а оттого, что взглянув в пропасть личного одиночества, задумался.

– Небо, наверное, знает, и ты.

И начал целовать ладони. Тёплые, с неуловимым ароматом миндаля в ложбинках пальцев.

– Дурачок!

А сама улыбалась, со счастливой искоркой на губах.

За рекою, за лугами, в небесной дали, клубились фиолетовые тучи. Жёлтыми штрихами стреляли слепящие молнии. Дробью накатывался рокот. В коротких паузах шелестящего сухостью воздуха и надвигающейся грозы, под мгновенно потемневшим небом, с порывами вздрагивающей листвы, среди шёпота разнотравья и бледности испуганных ромашек, с непостижимой тишиной перед очередным восторгом грома, я увидел – тебя.

Такой, какой ни кто, никогда не видел.

Мы сидели за столиком летнего кафе. Не знаю, помнишь ли ты тот жаркий, безветренный день. Официант, молоденький, гибкий, со стрижеными усиками под орлиным носом, принёс нам мороженое и две чашечки кофе. Взглянул на тебя, замораживая время.