Сохранилось 170 писем Петра к Екатерине. Они дают возможность проследить, как постепенно Екатерина Алексеевна завоевывала сердце царя, как общение с нею становилось для Петра насущной необходимостью, как менялась тональность писем и как на смену фамильярно-грубому: «Матка, здравствуй» приходило ласковое: «Катеринушка, друг мой, здравствуй» и еще более нежное: «Катеринушка, друг мой сердешненкой, здравствуй».

Содержание «цидулок» тоже свидетельствует о растущем влиянии Екатерины на царя. Первые «цидулки» однообразны по содержанию: в них отчетливо прослеживается не терпящее отлагательства страстное желание Петра встретиться с возлюбленной. Петр четко указывает место встречи, а иногда и маршрут, которого для безопасности должна придерживаться путешественница. Его повеления схожи с приказами офицера солдату. Вот образцы эпистолярного наследия Петра этих лет:

Из Жолквы 6 февраля 1707 года: «Как к вам сей доноситель приедет, поезжайте сюды, не мешкав».

20 марта 1708 года: «Для Бога приезжайте скорее».

7 февраля 1709 года из Ахтырок: «По получении сего письма поезжайте немедленно в Белгород».

В последующих письмах Петр уже делитлся с возлюбленной своими планами, сообщал о сражениях и одержанных победах, проявлял заботу о детях, посылал подарки, призывал к осторожности во время поездок, объяснял, почему задержался с ответом.

Последнее вообще удивительно и совершенно ново для Петра: в молодости он, уехав на полтора года за границу, не послал своей тогдашней возлюбленной (фактически, официальной любовнице) Анне Монс ни одного письма. А тут… нет, не роман в письмах, а настоящие письма другу-единомышленнику. В письмах Петра нет обычного сетования на тяжесть разлуки, на тоску о возлюбленной, зато они написаны явно о души и отнюдь не казенным слогом.

Так, описывая бегство польского короля Станислава Лещинского после разгрома шведов под Полтавой (Лещинский был посажен на польский трон Карлом XII), Петр воспользовался запоминающимся образом: «…Станислав Лещинский …бороду отпустил для того, что корона его умерла».

Здесь уместно отметить, что Екатерина Алексеевна до конца своих дней оставалась неграмотной. Поэтому из содержания ее писем невозможно вычленить ее собственные слова, мысли и чувства, растворяющиеся в казенных фразах тех грамотеев, которые от ее имени сочиняли царю письма. Эти «цидулки» просто несопоставимы с письмами к супруге самого Петра, которые поражают непосредственностью, оригинальностью и страстностью – как будто их автор не умудренный опытом мужчина, а юноша, только что безумно влюбившийся в приглянувшуюся ему девицу.

Письма царя передают всю гамму охватывавших его чувств: внимательность, предупредительность, заботливость. Чувства эти выражались не столько в не отличавшихся щедростью подарках, сколько в трогательной заботе о безопасности Екатерины, о максимуме удобств, которые его стараниями предоставлялись ей во время поездок, в нетерпеливом ожидании свиданий.

Постепенно отношения Петра и Екатерины становились все более близкими. Умевшая легко применяться ко всяким обстоятельствам, Екатерина приобрела громадное влияние на Петра, изучив его характер и привычки и став для него необходимой как в радости, так и в горе. И… в личных делах.

Царь по-прежнему не пропускал ни одной юбки, и завел привычку обсуждать своих любовниц с «маткой Катериной». Она его не упрекала, наоборот, охотно выслушивала подробности и давала советы. Идиллия? Да, но это впоследствии оказало плохую услугу самой Екатерине, когда она, став императрицей, решила, что ей тоже позволены шалости на стороне… Но об этом позже.

Екатерина мирилась с ужасными и внезапными вспышками гнева Петра, умела помогать во время приступов эпилепсии, делила с ним трудности походной жизни, став фактически женой, а не только любовницей. Известно, что порой у царя начинались страшные судороги и тогда все бежали за Екатериной. Ее голос завораживал царя. Он ложился к ней на колени, она что-то тихо говорила ему, Петр засыпал и через 3—4 часа был совершенно здоров, весел и спокоен.

Он любил ее сначала как простую фаворитку, но потом он полюбил ее как женщину, тонко освоившуюся с его характером. Она одна владела искусством успокаивать своего вспыльчивого супруга. Но непосредственного участия в решении политических вопросов она принимать никогда не пыталась, хотя с 1709 года уже не покидала царя, сопровождая его во всех походах и поездках.

Первая официальная поездка Екатерины с Петром в действующую армию началась, если верить мемуарам датского посланника Юста Юля следующим образом (записано им со слов царевен, племянниц Петра):

«Вечером незадолго перед своим отъездом царь позвал их, сестру свою Наталью Алексеевну в один дом в Преображенскую слободу. Там он взял за руку и поставил перед ними свою любовницу Екатерину Алексеевну. На будущее, сказал царь, они должны считать её законною его женой и русскою царицей. Так как сейчас ввиду безотлагательной необходимости ехать в армию он обвенчаться с нею не может, то увозит её с собою, чтобы совершить это при случае в более свободное время. При этом царь дал понять, что если он умрет прежде, чем успеет жениться, то все же после его смерти они должны будут смотреть на неё как на законную его супругу. После этого все они поздравили (Екатерину Алексеевну) и поцеловали у нее руку».

В этом же Прутском походе, когда русские войска были окружены, Екатерина спасла мужа и армию, отдав турецкому визирю свои драгоценности и склонив его к подписанию перемирия. Об этом ее поступке Петр никогда не забывал, хотя сама Екатерина не видела в этом ничего особенного: драгоценности она любила, но никогда их не просила и легко ними расставалась. Она вообще все воспринимала легко, с улыбкой. Может быть, в этом и заключалась «тайна Екатерины». Ее характер являл собой смесь нежной, томной женственности и мужской резкости и отваги – достаточно редкое сочетание, оцененное Петром по достоинству.

Но… не сразу. Даже звание фрейлины царевны Натальи Екатерина получила лишь в 1710 году, когда уже родила Петру пятерых детей. Зато близкие к государю люди подмечали: Петр, вообще не терпевший женщин, вмешивающихся в «мужские» дела, напротив, бывал доволен, когда в «государственный» разговор вступала Екатерина. Как свидетельствовали приближенные царя, простая и разумная логика собеседницы не раз выводила их из лабиринтов придворной софистики, бросала новый свет на многие вопросы.

Восхищала его и физическая выносливость Екатерины. Рассказывали, что как-то Петр, подняв свой увесистый маршальский жезл, обратился к присутствующим:

– Кто из вас на вытянутой руке удержит?

Никто из мужчин не смог. Тогда протянул он жезл Екатерине. Та взяла его через стол и несколько раз подняла, что вызвало восторг Петра и огромное изумление окружающих…

В тесном кружке приближенных ее уже называли не иначе как «государыня». Но только в 1711 году, когда Петр решил женить своего сына Алексея, он озаботился заодно узаконить и свои фактически супружеские отношения с Екатериной. 19 февраля 1712 года в Петербурге была сыграна скромная свадьба адмирала Петра Михайлова (морской псевдоним царя). При этом все знали, что это была не шутовская свадьба – Екатерина стала настоящей царицей.

Тогда же были узаконены их дочери – Анна (впоследствии супруга герцога Голштинского) и Елизавета (будущая императрица Елизавета Петровна). Обе их дочери, тогда бывшие в возрасте 3 и 5 лет, исполняли на свадьбе обязанности фрейлин и получили официальный статус цесаревен. Бракосочетание было почти тайным, совершено в маленькой часовне, принадлежавшей князю Меншикову.

В 1713 году Петр I в честь достойного поведения своей супруги во время Прутского похода учредил орден Святой Екатерины. Первоначально он назывался орденом Освобождения и предназначался только Екатерине: Петр лично возложил его знаки на жену.

О заслугах Екатерины во время Прутского похода вспомнил Пётр I и позже в своем манифесте от 15 ноября 1723 года: