– Ромашка – это же прекрасно, – поддержала Менделя его мама. – Мой Айзик обожал ромашки. Глупая, я упрекала его в скупости, я хотела розы, а он приносил ромашки. Это было до войны.

– До которой войны? – спросила мадам Кантор, взрывая перегревшиеся шаровые молнии. – Я потеряла счет этим войнам.

– Айзика с нами нет, – отозвалась мама Менделя. – И эта прощальная ромашка послана им.

Глаза пяти женщин семейства Кантор влажно заблестели. Горечь женских еврейских слез всегда остается свежей, несмотря на место и время.

Появление в университетской гимназии блондинки Камиллы вызвало ощущение чуда, воспринятое благоговейно, потому что людям нужна красота, а тем более красота с лучезарной фамилией Кантор.

Камилла была слишком рассеянна, чтобы сосредоточиться на учебе. Ее изумрудные глаза сохраняли врожденную чистоту, с каждым годом лишь увеличивая количество каратов. Ни директор, ни учителя гимназии не имели к Камилле Кантор никаких претензий. Тройки Камиллы единодушно считались неповторимыми авторскими изделиями, не идущими ни в какое сравнение с пятерками отличников, скучных, как золотые ряды банковских слитков.

Некоторые отважные мальчики иногда оказывали ей знаки внимания, но чистые глаза Камиллы оставались по-прежнему невозмутимо рассеянными. Сразу после уроков Камиллу забирал коротко стриженый водитель со свернутым набок боксерским носом.

Но однажды Камилла влюбилась. В класс пришел молодой учитель математики. Любовь Камиллы была слегка капризной, она даже не могла назвать это чувство любовью. Просто она смотрела на учителя математики с интересом, которого раньше ни к кому не испытывала.

Учитель математики был похож на красавца Солаля из еврейского эпоса Альбера Коэна. Книга Флобера о мадам Бовари была издана до истории дипломата из Кефалонии, но в книжном шкафу отца Камилла обнаружила именно историю Солаля и погубленной им Арианы. И прочитала на одном дыхании.

И вот теперь неотразимый и коварный Солаль заявился к ним в класс, чтобы преподавать скучную до тошноты математику. Весь урок Камилла любовалась шелковистой бородкой Солаля, его выразительным вкрадчивым голосом, глянцевой смуглой кожей, легкой горбинкой носа. И особенно движениями гладких пальцев, длинных и украшенных аккуратными ногтями. Она вообразила эти пальцы на губах Арианы и ощутила волну жара, окатившую ее с ног до головы.

Вечером Камилла пришла к бабушке и попросила вызвать ей дух Солаля из Кефалонии.

– Солаля? – удивилась бабушка и погладила Камиллу по белокурой головке. – Но Солаля нет и никогда не было, это фантазия писателя.

– Он есть, – сказала Камилла. – Он учит нас математике.

– Хорошо, – сказала бабушка. – И о чем ты будешь говорить с Солалем?

– О дополнительных занятиях после уроков, – сказала Камилла. – Я ничего не понимаю в этой математике.

– Гораздо лучше, если твой отец обратится к директору гимназии, – сказала бабушка, – чтобы он сам выбрал тебе лучшего репетитора.

– Я передумала, – сказала Камилла. – Спокойной ночи, бабушка.

– Спокойной ночи, Камилла, – бабушка поцеловала Камиллу и прижала к себе. – Пусть тебе приснится тот, кого ты хочешь увидеть.

Камилла послушно кивнула, легла в постель и уснула. Солаль не приснился.

– Значит, я этого не хотела, – сделала простой вывод Камилла и никакого внимания на учителя математики больше не обращала.

Она была дочерью Менделя Кантора, который ставил только те цели, которые мог достичь. Математика для Камиллы просто перестала существовать. По окончании года учитель математики обязан был поставить Камилле двойку за полное незнание предмета. Но директор гимназии посоветовал ему этого не делать, поскольку школа зависела от помощи спонсоров, где первым значился Мендель Кантор.

Камилла окончила школу. И что делать дальше? Учиться Камилла не собиралась. На семейном совете она сказала это ясно и твердо. И эта прямота дочери Менделю Кантору понравилась.

Он взял Камиллу за руку и повел в свою любимую кондитерскую, чтобы отметить окончание школы. Эту кондитерскую он помнил еще ребенком. И за полвека в ней мало что изменилось.

– Я возьму оладьи из мацы с сыром, – заговорщицки прошептал Мендель Кантор. Попадая в кондитерскую детства, он снова становился ребенком. От оладьев из мацы с сыром оторваться просто невозможно.

– Они же несладкие, – сказала Камилла и заглянула в меню. – Я возьму медовый цимес и рулет с марципаном.

– Хорошо, – кивнул Мендель и сделал заказ. – Давай поговорим о твоих планах. Начистоту.

– У меня нет планов, – сказала Камилла. – Но только учиться я больше не буду.

– Точно?

– Точно!

– Ну и не учись, – пожал плечами Мендель и откинулся на спинку кресла. – Живи просто так, живи с нами, Камилла. Это и будет твоя работа. Утром ты зайдешь в мой кабинет и пожелаешь мне удачи. Днем ты пообедаешь с мамой в столовой, ей будет не так одиноко. Вечером к нам заглянут твои сестры с мужьями. Мы посидим в гостиной, поговорим о том, о сем, поиграем на фортепьяно, потанцуем. А перед сном ты забежишь в комнату бабушки, и вы вызовете какого-нибудь…

– Она вызывает только ненаглядного Айзика, – сказала Камилла.

– Не забывай, что это твой дедушка, – напомнил Мендель. – И бабушке будет приятно, если ты…

– А сколько я буду получать за такую работу? – спросила Камилла.

– Получать что? – не понял Мендель.

– Деньги, что еще, – Камилла ковырнула ложечкой медовый цимес. – Кстати, ешь оладьи, остынут.

– Не остынут, – Мендель отодвинул оладьи в сторону. – Что ты называешь работой, Камилла? Общение с близкими?

– Это не я, – сказала Камилла, – это ты сказал, что жизнь с вами и будет моей работой. Утром к тебе, в обед к маме…

– Да, я сказал, – растерянно произнес Мендель, – но, я не думал, что за это надо платить тебе жалование. За то, что ты живешь с нами, со своей семьей.

Камилла молчала и ела десерт. Ее изумрудные глаза смотрели в тарелку. Белокурые волосы касались скатерти.

– Нет, мне не жалко денег, Камилла, – сказал Мендель, – тем более, для тебя. Ты будешь жить с нами на полном обеспечении, как жила раньше. Ты ни в чем не будешь нуждаться. К тому же у тебя появится куча свободного времени, ведь учеба уже позади.

– Куча свободного времени? – иронично промычала Камилла с набитым ртом. – Только надо не забыть каждый день четыре раза зайти к тебе, к маме, к сестрам, к бабушке. И делать это бесплатно.

– Так, – Мендель порывисто скомкал салфетку. От его неловкого движения тарелка с оладьями упала на пол, но он даже не заметил, – если ты не хочешь этого делать – не делай. Я согласен, Камилла, живи в моем доме и не обращай на нас никакого внимания. Ты и раньше нас не баловала вниманием, правда, тогда у тебя была хотя бы школа.

– Если я правильно тебя поняла, платить ты не собираешься? – Камилла придвинула к себе рулет с марципанами.

– За любовь к себе – нет, Камилла, никогда, – сказал Мендель и закрыл лицо руками. В этой кондитерской детства он не мог быть взрослым, он не мог скрывать слез обиды. Он заплакал.

– Вкусно, – сказала Камилла. – Спасибо, папа, что пригласил меня сюда. Мы прекрасно отметили день окончания школы.

Мендель не отнимал ладони от лица.

– Айзик тоже любил оладьи из мацы? – спросила Камилла.

– Да, – кивнул Мендель.

– На меня здесь все пялятся, – сказала Камилла. – Это потому что я беленькая, да?

– Нет, – хотел сказать Мендель, – они пялятся, потому что ты дочь Менделя Кантора.

Но он ответил:

– Да, потому что ты беленькая.

– А вот и неправда, папа, – громко сказала Камилла. – Они пялятся, потому что я твоя дочь.

– Что? – переспросил Мендель.

– Каждый день, после уроков, я мыла тряпкой школьные кабинеты, – сказала Камилла. – Все в школе знали об этом. Но никто не запрещал мне этого делать. Потому что я дочь Менделя Кантора. Я могла делать все, что хочу. А сегодня я получила свою первую зарплату.

– Зарплату? – Мендель никак не мог прийти в себя.