– Итак, – прервал мои мысли Станислав Олегович. – Теперь, если позволите, я задам вас несколько вопросов.

– Позволю, – согласился я.

– У вас бывают осознанные сновидения?

– Это когда во сне я понимаю, что сплю, но продолжаю видеть сон и даже управлять им? – уточнил я.

– Именно так, крайне точное определение, – обрадовался собеседник.

– Да, регулярно.

– И как вы к этому относитесь? Вас это пугает, радует, приводит в замешательство, вы делаете все, чтобы продлить это состояние или, напротив, прервать его как можно скорее?

– Это очень интересно, не могу сказать, что я его стараюсь продлить, но только потому, что не знаю, как это делать. В общем, я отношусь к таким сновидениям крайне положительно, – ответил я.

Честно говоря, раньше я думал, что такого рода сны бывают у всех. Теперь же, поскольку из вопроса психолога следовало обратное, у меня появился еще один пункт в перечне признаков собственной уникальности. Кто бы мог подумать, что после тридцати еще могут остаться неизученные факты, касающиеся особенностей собственной персоны.

– Прекрасно, – озвучил свое заключение Станислав Олегович и сделал какие-то пометки в блокноте.

– Насколько я осведомлен, вы обладаете весьма ярким и оригинальным представлением об окружающей действительности, – продолжил он. – Не могли бы вы мне его хотя бы в общих чертах изложить, причем, если возможно, с момента его появления в вашем сознании.

– Давайте попробую, – согласился я. Внимание специалиста к моей теории льстило мне еще больше, чем внимание к моей личности, поскольку представляло из себя фактически признание моих интеллектуальных достижений.

– Итак, все началось еще в институте, – начал я с самого начала.

Дальше я самозабвенно пустился в изложение своей теории Большой Игры, причем в исторической ретроспективе моей собственной жизни. И то, как я лежал в далекие студенческие годы на раскладушке под впечатлением от сделанного открытия. И то, как я изнывал от вынужденного безделья на первой своей работе, и как это подвигло меня на продолжение исследовательской деятельности. И про все те доказательства, которые попадались мне затем на каждом шагу, формируя во мне уверенность в состоятельности моей теории. Ближе к концу своего рассказа я даже выдвинул теорию об особенностях собственного мозга, позволяющих делать неожиданные выводы из большого количества накопленной информации.

Говорил я достаточно долго и, на мой взгляд, на удивление хорошо. Я вообще заметил, что окружающая здесь обстановка как-то располагала к обстоятельным рассказам. Мысли получались стройные, красивые и завершенные. Я был просто в восторге от своих ораторских способностей, поэтому не спешил закругляться, с наслаждением обрисовывая каждую деталь эволюции моей удивительной, как мне теперь казалось, теории.

В течение этого рассказа Станислав Олегович выглядел еще более заинтересованным, чем при изложении моей биографии, а в конце взял гораздо большую паузу на писание в блокноте, в течение которой у меня снова появилась возможность что-нибудь обдумать в тишине.

На этот раз мои мысли стали скользить по поверхности составленного мною только что рассказа в попытке спрогнозировать впечатление, сформировавшееся у психолога. И тут у меня произошло очередное озарение, из тех, происхождением которых я так гордился в своем рассказе. Я понял, что совершенно очевидный вывод, который должен сделать после моего повествования специалист, так это то, что меня следует как можно скорее сдать в дурку. Ведь по сути, если откинуть всякую философскую шелуху, я только что признался в том, что уверен, что живу в Игре! И ведь самое страшное, что это, похоже, действительно так. Просто до этого момента эта уверенность была у меня внутри, была моим личным делом, а следовательно, как бы не влияла на мою «нормальность». Но только что я ее сделал публичной, подробно изложив все факты, причем не кому-нибудь, а специалисту по отклонениям. И теперь она уже не может быть кусочком моего внутреннего мира, теперь это захватит меня всего, и я стану официально чокнутым. Зачем я это сделал? Зачем я вообще сюда пришел? Неужели я не мог спрогнозировать заранее последствия? Все эти мысли множество раз прошли в моей голове за те несколько минут, которые мой собеседник потратил на записи в блокнот, и привели меня в полное замешательство. Настолько сильное, что на лбу выступил холодный пот, а все силы стеклись в центр груди и сжались там в испуганный комок. Последний раз нечто подобное я испытывал еще в школе, когда в процессе обычной диспансеризации зубной врач не только обнаружил две дырки у меня в зубах, но и решил их тут же вылечить. Тогда мне удалось избежать болезненной процедуры, пообещав, что у меня есть знакомый дантист и я непременно к нему обращусь. Но что я могу сделать сейчас? Сказать, что пошутил и как можно скорее сбежать отсюда, пока этот врач не вызвал санитаров?

В следующий момент Станислав Олегович поднял взгляд от своих записей и посмотрел на меня очень пристально. Его лицо не выглядело озабоченным, поэтому я немного успокоился. Комок в груди стал медленно таять, отдавая силы обратно в тело. Волна замешательства схлынула, но не до конца. Ведь сохранялась еще вероятность того, что для опытного специалиста сталкиваться с психами и сдавать их в лечебницу настолько обычное дело, что оно не отражается на лице в виде каких-либо сильных эмоций. Но через секунду Станислав Олегович улыбнулся своей мудрой доброжелательной улыбкой и развеял ей остатки моих опасений. Не то чтобы я был уверен, что психам врачи не улыбаются, скорее наоборот, но его улыбка мне показалась искренне доброй, не предвещающей никакого насилия.

– Как вы относитесь к гипнозу? – спросил меня он, продолжая улыбаться.

– Никак, – ответил я. – Ничего особо про него не знаю, никогда под ним не был.

– Как смотрите на то, чтобы побывать?

– Нормально, если это необходимо.

– Ну, вот и отлично, тогда давайте попробуем.

Станислав Олегович подошел к своему столу, выдвинул верхний ящик и достал из него какой-то предмет.

– Прилягте на кушетку, будьте так добры, – попросил он оттуда. Я подчинился. Кушетка была действительно удобная, я почувствовал, как расслабляются мышцы поясницы, одеревеневшие от сидячего рабочего дня. Ощущения были превосходными. Домой такую надо купить, подумал я. Интересно, где это продается? В обычных магазинах я ничего подобного не видел. Неужели есть какие-то специальные магазины такой мебели? Или это можно купить там же, где всякое медицинское оборудование: операционные столы, гинекологические кресла. А интересно, где это все вообще продается? Все-таки в этой Игре есть много узкоспециализированных «под-игр», в которые не связанные с ними игроки никогда не заходят.

Тем временем психолог взял стул, поставил его рядом с кушеткой и сел. Он подался вперед и внимательно посмотрел мне в глаза, как будто пытаясь там что-то рассмотреть.

– Ваша задача сейчас расслабиться, – сказал он почти шепотом. Внимательно смотрите на это. Он поднял руку, и перед моим лицом оказался небольшой металлический предмет на цепочке. После того, как мне удалось сфокусировать взгляд, я узнал в нем миниатюрный игровой джойстик.

Я иду по туннелю. Потом выхожу в большой зал. Подхожу к постаменту с часами. Беру часы и жду, пока они превратятся сначала в змею, затем в черный пластмассовый джойстик. Все это когда-то уже было со мной, а значит, мне знакомо, поэтому я чувствую себя достаточно уверенно. Мне просто интересно, что будет дальше. И вот я стою посреди этого зала, держа джойстик двумя руками. Постамента передо мной уже нет, как, впрочем, нет и самого зала, поскольку я уже нахожусь посреди небольшого помещения. Оглядевшись, я понимаю, что это очень похоже на детскую игровую комнату. Пол, застланный матами, пара деревянных горок, сухой бассейн с пластмассовыми шарами и огромное количество игрушек. Все выглядит пестро, весело и безопасно. Однако картина продолжает меняться, и вот уже на месте игрушек совсем другие предметы. Я вижу автомобили, дома, реки, облака, деревья, звезды и еще миллионы других картин. Все это сливается в одну трудно усваиваемую мешанину образов и вызывает у меня тяжелое давящее чувство в районе солнечного сплетения. Но, несмотря на те радикальные преобразования, которые произошли на моих глазах я почему-то уверен, что по существу никаких изменений не было, что это все та же игровая комната. Я чувствую суть этого места, его механику, невидимые процессы, формирующие его, делающие его таким, каким оно есть, а честнее было бы сказать, «кажется». Все это мне открыто, и я понимаю, что это дар, с которым нельзя жить, делая вид, что его нет.