Через десять минут дядя вышел из магазина с большим бумажным кульком, бутылкой кетчупа и минеральной водой. И мы отправились на пляж. Это был первый раз, когда я попробовала одно из самых традиционных блюд Новой Зеландии – «fish&chips». Не могу сказать, что поначалу была в большом восторге: слишком жирное, много панировки, а самым странным был процесс поедания. С этим бумажным пакетом мы устроились на траве – ни пледа, ни даже пластикового пакета в качестве подстилки не было. Дядя раскрыл кулек, каждому выдавил немного кетчупа и тут же принялся за еду. Мне все это напоминало прием пищи у первобытных людей, не хватало только разведенного в сторонке костра и освежеванной туши животного. Оглянувшись, я заметила, что мы не одни в парке заняты поеданием фиш-энд-чипс: вон мама с маленьким ребенком. Пока тот резвится на площадке, она пристроилась с заветным кульком на лавочке. А вон двое серфингистов идут к пляжу, где, видимо, и собираются обедать.

В одно мгновение мои пальцы стали сальными, покрытыми солью. Но, наверное, это не пришлось мне по душе с непривычки. Через два года я уже не представляла себя без подобной еды. Наверное, какой-нибудь русский, эмигрировавший в Китай, после пары лет тамошней жизни с такой же легкостью поедает жареных кузнечиков и сушеных тараканов. Бырр-бырр… нет, лучше даже не представлять себе этого.

Уже прожив какое-то время в Окленде, я поняла, что новозеландская еда – это не высокая французская кухня. Чего-то исключительно новозеландского здесь почти нет: разве что киви и до конца не отвоеванная у австралийцев «Павлóва», а те же fish&chip – типично британское блюдо, завезенное колонистами. Знаменитые бараньи ребрышки, мясо ягненка с тем же успехом делают на Кавказе и гораздо дольше. Слишком молодая это страна, чтобы у нее было много исключительно своего. Если новозеландская природа каким-то удивительным образом смогла собрать на крошечных островах всевозможные богатства, начиная от русских берез, горных заснеженных вершин и заканчивая гейзерами, джунглями и океаном, то новозеландская кухня собрала в себя все, что только мог придумать человек. Здесь по-итальянски любят пиццу и пасту, по-французски – вино, шампанское и устрицы, здесь в каждом городе есть сотни рыбных магазинов, торгующих свежей рыбой, свои чайна-тауны, где можно отведать любое китайское блюдо, а если захотелось карри – пожалуйста, отправляйся в индийский район, пропустить который невозможно – еще за несколько кварталов слышится запах специй, а перейдя дорогу, уже можно оказаться в Таиланде, Вьетнаме, Японии. Все вкусно и дешево.

Но могу с уверенностью сказать, что это не страна еды. Это не Италия с ее невероятным культом съестного. Приехать в Италию и питаться абы чем невозможно. В Новой Зеландии – легко.

В воскресенье было обещанное барбекю в мою честь. Тетя, надо отдать ей должное, расстаралась на славу – сделала русский обед вперемешку с новозеландским. Этих нескольких дней мне было достаточно, чтобы сделать вывод: она представляла собой некий гибрид современной цивилизации и советского взгляда на жизнь. Даже в том, что она была замужем за Стивеном, было что-то советское, потому как тот не был каким-то особенным «заграничным» парнем, а вполне мог сойти за колхозника Степана, каковым почти и являлся.

Но у тети была очень милая русская черта, раскрывающая ее больше, чем все остальные, но которой она, видимо, стеснялась: тетя любила пить чай по-старинному, вприкуску. Это я заметила в первый же день. Всякий раз, когда кто-то просил чая или тетя сама предлагала его, она шла на кухню со словами: «Пойду похлопочу». Ведь это просто непереводимо на английский! На кухне тетя Клава доставала красивый белый чайничек, расписанный гжелью (видимо, тоже одна из ее ностальгических слабостей. Гжель, хохлома, павловские платки и, конечно же, самовар – все эти предметы русского промысла заполняли дом в самых разных уголках, но, видимо, священный трепет они вызывали только у нее самой, остальные же домочадцы относились к ним как к обыкновенным бытовым предметам), обдавала его крутым кипятком, затем тут же накрывала варежкой-бабой, сшитой из разноцветных лоскутков.

Пока чайник согревался, тетя ставила небольшую стремянку, залезала на нее и доставала с верхних полок встроенного шкафа множество железных и стеклянных баночек, представляющих собой сплошной винтаж: там были банки из-под индийского чая со слоном, коробки, расписанные по мотивам народных сказок, и тут же попадалась какая-то самая простая банка из-под дешевого кофе, но выяснялось, что именно эту банку тете подарили на работе, когда она еще жила в Союзе, поэтому она для нее слишком памятна. Когда все банки оказывались на столе, тетя начинала колдовать: засыпала горстку черного чая, снова ждала, когда закипит чайник, и тут же, еще булькающим кипятком, заливала листья. Осторожно размешивала, потом туда же бросала маленькую щепотку соли и чуть больше – сахара, затем в чайник летели самые разнообразные травки, коренья, сушеные корки апельсинов, цветы, ягоды всевозможных сортов и прочее, и прочее. Потом все это она заливала кипятком во второй раз, аккуратно перемешивала деревянной лопаточкой и накрывала варежкой. Тетя настаивала заварку долго, хлопоча о чашках, блюдцах, сахарнице и сладком. Поэтому меня не удивило, что за то время, пока настаивался чайник, на кухню успевал зайти Стивен или Катя и сделать себе «cuppa»3, бросив в большую кружку заварочный пакетик, поболтать его там из стороны в сторону, плюхнуть ложку сахара и немного молока.

А тетя тем временем все ждала. Вот заварка поспевала, она разливала ее по чашкам и отправляла меня за стол: «Иди, садись, Машенька, сейчас принесу». Первый раз я, конечно, послушалась и ушла, но потом, вместо того чтобы сесть за стол, отправилась покурить в сад. И оттуда сквозь прозрачную стеклянную дверь увидела то, что тетя от всех скрывала. Она налила заварку и кипяток в чашки, быстро управилась с теми, которые предназначались мужу, дочерям и мне, а вот со своей задержалась на полминуты. Украдкой тетя взяла кусочек сахара, надкусила его и сделала глоток, положив обгрызенный кусок на блюдце. Лицо ее при этом выражало полное удовольствие и счастье, словно это были самые приятные секунды в ее жизни. Потом тетя взяла чашку с блюдцем, ступая аккуратно, чтобы не расплескался янтарного цвета кипяток, села за стол и тут же бросила кусок сахара в чай, пока никто не видел. При этом она пару раз вздохнула и посмотрела по сторонам, словно вор.

«Чай готов, – говорила тетя, когда ее тайное действо было завершено. – Все за стол». Тетя подвигала сахарницу Стивену, обращаясь при этом ко всем: «Я сахар никому не клала, берите сколько нужно, себе я уже подсластила». И через минуту спрашивала: «У вас сладкий чай? Сахара достаточно?» «Да, спасибо», – отвечала Катя или я. «А у меня несладкий, – говорила тетя. – Ничего, так попью». «У тебя он всегда несладкий», – комментировал Стивен, а я удивлялась, что, живя в браке столько лет, он даже не знал об этой маленькой слабости жены, которой та, видимо, очень стыдилась. «Вот так, – отвечала тетя. – Бывает, мне не очень хочется сахара».

И в то воскресенье на столе, видимо, оказались все «маленькие слабости» тети Клавы: рядом с жареной бараниной и телятиной, овощами и «Павлóва» соседствовали квашеная капуста, домашние малосольные огурчики, водка, тот же банальный оливье, селедка под шубой, а вместо пирожков – новозеландские sconеs с сыром или изюмом, напоминающие ту же самую домашнюю выпечку.

Алекс и Лида не забыли и тоже пришли, чему я была несказанно рада. Сообщили мне, что обустроились в двухкомнатной квартире в центре города, недалеко от работы. Мне же они шепнули, что, по местным меркам, я живу очень далеко. К тому же таким образом они сэкономили на машине – отпала необходимость в ее покупке. Так как особенно путешествовать они не собирались, то решили ограничиться такси, которое можно заказать всегда, и оно вполне комфортабельно для поездок по городу (это не московские частники на разваливающихся машинах). Но я, вместо того чтобы подумать о переезде, задумалась о курсах вождения.