Бедные, бедные учителя, сколько же они от нас вытерпели! Ведь детьми мы были послевоенными, уличными и для того, чтобы развеселить класс, готовы были пойти на многое, несмотря на то, что в то время был мощный сдерживающий фактор – уважение народа к профессии учителя. Шло это уважение еще от наших дедушек и бабушек, для которых знания и образование были очень высокими ценностями. Хорошо в то время работало «пугало» под названием – директор. Директор школы в общественной иерархии стоял не ниже директора завода. В кабинет к нему с трепетом и страхом заходили не только мы, ученики, но и наши родители. Учителей тогда в стране не хватало, многие были людьми случайными и в школу попали, перейдя туда из обычных гражданских профессий.
Первая встреча с таким учителем произошла у меня в седьмом классе. Преподавал он у нас черчение и носил кличку «Kвазимодо». Описание его внешнего вида есть в книге Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери», поэтому повторяться не буду. Особой любви к нам, таким хулиганистым детям, он не испытывал и на уроках ходил между рядами парт, вооруженный деревянной линейкой длиной больше метра, где он такую достал, непонятно. Шеи у него не было, и голова плотно и неподвижно сидела между двумя горбами на груди и спине, но он замечал в классе любую шалость и очень ловко бил нас, мальчишек, по головам и по рукам, причем доставал своей длинной линейкой через ряд.
Однажды пришел «Kвазимодо» на урок в особенно плохом настроении и бил нас своей линейкой с особой злостью. До сих пор мы терпели, видя в нем инвалида, но тут пошли на конфликт, и первый раз вывели учителя из себя. Подбежал он к своему столу, развернулся к классу, рванул рубаху на груди, только пуговицы полетели, и закричал громовым голосом:
– Я в войну собак ел! Немцам не сдался и вам не сдамся!
На мгновение все от неожиданности прижухли, в классе полная тишина, и в этой тишине голос Толи Белоногова:
– Одна вон застряла. Так и не проглотил.
В девятом классе появился у нас новый преподаватель английского языка, маленький плотненький старичок, весь седой, с бесцветными и слезящимися глазами. Был он очень забавным, хотя и ходил все время в черном пиджаке с орденом Боевого Красного Знамени на лацкане. Нос у него был картошкой, и если мысленно одеть ему красный колпак, а рост сильно уменьшить, то получится настоящий гном, а если рост не уменьшать, то клоун. Конечно, он нас заинтересовал, и через пару занятий мы знали о нем все. Узнали, что два года войны провел он в Мурманске, служил там переводчиком при приемке грузов с английских кораблей. Узнали, что из-за контузии плохо слышит и что у него больные ноги, на севере он их обморозил. Где-то мы его любили, но отказать себе в удовольствии повеселиться на его уроках никак не могли. В наше оправдание можно сказать, что шутки наши на этом уроке злыми не были и научить нас он ничему не мог, поскольку не имел опыта работы со школьной аудиторией, а еще у него была плохая дикция. Его уроки были сплошной формальностью и для нас где-то развлечением.
Обычно его урок начинался так: открывается дверь класса, и семенит в своих валеночках «англичанин» к учительскому столу. Садится, раскрывает журнал, а все мальчишки в это время в относительной классной тишине мычат себе под нос на разные лады, веселя хрюканьями и переливами мычания девчонок, которые время от времени прыскают себе в рукав.
И вот начинается представление. Учитель свои тугим ухом улавливает-таки посторонние звуки, степенно откладывает журнал, прикладывает, вполоборота к классу, руку к уху и некоторое время слушает, смотря в потолок и складывая от усердия губы трубочкой. Потом вдруг резво вскакивает и бежит вдоль ряда, останавливаясь у каждого мальчишки, опять прикладывает руку к уху и каждого слушает персонально. На соседних рядах все рыдают от смеха. Добегает он до конца ряда, разворачивается и быстренько возвращается на свое место, с улыбкой смотрит на нас и вкрадчивым голосом говорит:
– Поймаю я, ох поймаю того, кто издает эти лебяжьи звуки.
Основная масса преподавателей учила нас точно в соответствии с программой, не отступая от нее ни на шаг и это было очень скучно, неинтересно, и, вероятно, поэтому учителя эти совсем не запомнились. Оказалось, что такое преподавание отвращает от учения вообще, и самое обидное от предметов интересных для большинства, например, таких, как история или литература. Эти предметы пришлось в дальнейшем осваивать самостоятельно, и где-то я даже благодарен Советской власти за убогую подачу их в школе. К двум великим писателям школа умудрилась привить стойкое отвращение, которое преодолеть до сих пор не удается – это Гоголь и, зеркало русской революции – Лев Толстой. «Мертвых душ» и «Войны и мира» никто из нас тогда не читал, не дозрели мы еще до этих произведений. Однако образами «Коробочки», «Манилова», «Болконского» и «Безухова» учителя умудрились нас замучить до тошноты. Историю, которой нас учили, представляя как классовую борьбу и как историю КПСС, лучше всего забыть, как дурной сон, и начать все заново, что реально со мной и произошло.
Однако кое-кто из таких учителей помнится, но помниться только в связи с какой-то конфликтной или забавной ситуацией. Вот, например, случай, который произошел в десятом классе и связан он как раз с историей. Однажды на уроке истории, которую вела у нас тогда Лидия Алексеевна, разбирали мы вопрос окончания второй мировой войны. Лидия Алексеевна убеждала нас, что советские полководцы превзошли немецких и в таланте, и в умении. Вдруг тихий мальчик с гуманитарными наклонностями, лучший поэт класса и непревзойденный декламатор стихов Маяковского, Вовочка Королев, позволил себе усомниться:
– Лидия Алексеевна, да как же так, ведь гнали они нас до самой Волги, и потерь среди военных у них в три раза меньше, чем у нас…. Лидия Алексеевна, а посмотрите на их форму – это форма настоящих военных, разве можно сравнить с нашей.
Все это Вовочка выдал, не вставая с места, поскольку Лидия Алексеевна играла в школе роль передового педагога и позволяла старшеклассникам высказываться прямо с места. Класс затих, интуитивно чувствуя, что Королев переступил какую-то черту, которую переступать нельзя. С минуту стояла полная тишина, и все, не отрываясь, смотрели на учителя. Лидия Алексеевна оцепенела, ее глаза остановились и смотрели в одну точку. Жило только лицо, быстро меняясь в цвете, и за минуту на щеках появился заметный румянец. Вдруг она закричала:
– Вста-а-ать!!! Это пропаганда фашизма! Вон из класса!
Вова встал, спокойно собрал портфель и вышел за дверь. После некоторой паузы Лидия Алексеевна продолжила свой монолог:
– Я доложу директору. Таким не место в советской школе.
Директору она доложила, и три дня судьба Володи висела на волоске. В назидательных целях, как урок для всех, они бы, может, и выгнали, но побоялись за себя, побоялись выносить сор из избы.
Вспомнил я такие эпизоды из школьной жизни, о которых писать не принято. Почему-то сложилась у нас странная традиция – учителей только хвалить и благодарить. Может это и не совсем правильно. Видимо, именно поэтому население нашей страны в массе своей не знает собственной истории, плохо знает русскую литературу и очень мало читает. Многие ли преподаватели литературы действительно любят ее, эту литературу, и могут эту любовь передать детям. Определенно еще меньше тех, кто может литературно изложить свои мысли. Ведь большинство просто озвучивает по хрестоматии программу.
К счастью, среди учителей-оригиналов оказался у нас удивительный талант, благодаря которому многие смогли получить высшее образование. Преподавал он математику, и звали его как Чапаева – Василий Иванович. Поверьте, вспоминается он с улыбкой на лице, и какой-то радостью. Внешний вид Василий Иванович имел неприглядный, хотя всегда носил строгий темный костюм. Истинный цвет его был виден только в некоторых местах. Мел почему-то плохо сочетался по цвету с его костюмом. Плечи и весь пиджак всегда были притрушены им, а рукава так и сплошь в мелу. Имел Василий Иванович привычку, увлекшись уроком, стирать с доски рукавом, вместо тряпки. А увлекался, как вы понимаете, он всегда. Личностью в школе Василий Иванович был легендарной, и такой внешний вид был составляющей его имиджа, к которому все привыкли и не обращали внимания. Другое дело посетители школы, их его вид порой шокировал.
