– Прямо так?

– Да.

Непроизвольно, за долю секунды, возник эскиз бизнес-плана – первые наброски, быстрыми крупными мазками: конкуренция, доходы, расходы, оборудование, сбыт, окупаемость. Деньги вкладывают с одной целью – чтобы их стало больше.

– На мой взгляд, стоит над этим подумать, – сказал между тем Виктор. – В городе есть только один крупный производитель – «Восход-Бейкер». Плюс привозная продукция и мелкие местные лавки. Я здесь на выставке общался с народом – дело может быть выгодным. Но и вложиться нужно. Приеду – обсудим. Как там в нашем болотце? В норме?

– Нужно что-то делать с коммерческой службой.

– Поддерживаю. У меня к Белявскому тоже много вопросов.

– Ты бы видел, что он сегодня принес, за десять штук баксов.

– «Color city»?

– Да. Деньги, в принципе, не критичные, но, как говорится, за державу обидно. Не хочется чувствовать себя идиотом. Я попросил Олега проверить, а Белявский сделает нам расчет, что выгодней: взять собственного дизайнера или пользоваться услугами со стороны.

– С меня ящик шампанского, если он скажет, что собственный выгодней.

– Принято. Как у тебя там? Есть симпатичные девушки?

– Я делом тут занят. Связи налаживаю, опытом обмениваюсь.

– Вот оно как.

– Ты как думал? Не до девок.

– Даже не верится.

– Знаешь, мне тоже. Ладно, Саша, до связи, удачи.

– Пока.

В зал вошла Аня.

Под тонким халатом – голое тело. Полы халата распахнуты. Он видит интимную стрижку и кое-что ниже, но не чувствует возбуждения. Стройное сочное тело, поддерживаемое в тонусе аэробикой и бесчисленными косметическими снадобьями, не вызывает прежнего томления духа. Он спит с Аней пару раз в неделю и не может сказать, что это ему неприятно, но в этом действе, от прелюдии до финала, нет сильного чувства. Он делает все механически, по инструкции, по накатанной, как-то стерильно. После секса со Светой он чувствует себя словно заново рожденным, лежа рядом с ней и медленно возвращаясь в реальность из параллельного мира, горячего, острого, влажного – а дома сразу идет в душ, чтобы смыть с себя фальшь. Это не то, на что он хочет тратить свою жизнь.

Он встал.

Аня подошла ближе, не сводя с него глаз.

– Приедешь сегодня поздно?

– Не знаю, – сказал он.

– Может, задержишься на минутку?

Не дожидаясь ответа, она расстегнула ему ремень. Сняв халат, она развернулась к нему спиной и встала на диван на колени.

Утром он открыл дверь в туалет и увидел, что унитаз полон мутной воды с отходами жизнедеятельности. Это случалось с регулярностью примерно раз в месяц, то есть было делом обычным.

В этот раз он знал виновника.

Им был он сам.

Вечером он вывалил сюда пласт кислого риса из пятилитровой кастрюли. Выгрузив рис в три присеста с помощью гнущейся алюминиевой ложки, он дернул за ручку сливного бачка и сразу понял, что дело плохо. Вода не пробилась в канализацию. Он вполголоса выругался. Дабы не быть застуканным на месте преступления, с кастрюлей и гнутой ложкой, он отнес их в комнату и стал думать, что делать, – стоя поодаль от туалета, на всякий случай.

«Ладно, – решил он, – вода камень точит» – и не стал ничего делать.

Это было вечером.

Утром стало ясно, что без профи не обойтись.

Из комнаты 604 вышла заспанная Ната Величко, однокурсница Саши, на ходу завязывая пояс короткого, выше колен, шелкового халата. На плече – махровое полотенце, в руке – пенал с туалетными принадлежностями, в карих глазах – сладкие хлопья сна. Нетронутые расческой темно-русые волосы спускаются на плечи в мягкой гармонии хаоса; несколько грубоватые, хотя и привлекательные черты лица припухли, а на левой щеке алеют рубцы, оставленные подушкой. Есть что-то деревенское в этом лице, что-то здоровое, живое, простое. Ната приехала из богом забытого поселка в Омской области. Среднего телосложения – не худая, не полная – она ласкала взгляды мужчин третьим размером груди и крепкими сильными бедрами, но не всякий из них чувствовал себя на коне, глядя в ее насмешливые глаза.

Саша был объектом самого пристального, неотступного внимания со стороны Наты. Отпуская шпильки в его адрес, она забалтывала его и спрашивала о верности Вике. Отшучиваясь, он задавался вопросом: что ей от меня надо? Развлекается? Пробует силу чар? Для самоуспокоения он отводил чувствам самую нижнюю строчку в списке.

– Привет! – она поздоровалась, сонно на него посмотрев.

– Хай! – он взглянул ей в глаза и тут же перевел взгляд на ее крепкие белые ноги.

– Выставочный Центр временно не работает, – сообщил он.

– В смысле?

– Потоп.

Она открыла дверь в туалет.

– Блин!

– К Андреичу надо. Он дрыхнет или с похмелья.

Положив пенал на эмалированную раковину (на соседней лежала фанера, что означало – «кран не работает»), Ната пошла в блок напротив, чтобы воспользоваться тамошним санузлом.

Саше пошел в дальний блок, с полотенцем через плечо.

Он вернулся через минуту-другую.

Склонившись над раковиной, Ната чистила зубы. Она скосила на него глаз, когда он вошел. Увидев ее в пикантном ракурсе, он раздел ее мысленно. Классная у нее попа. Если бы он захотел, то, пожалуй, давно бы увидел ее воочию – но он хранил верность Вике.

Он вошел в комнату.

Воздух здесь спертый, вязкий. Стараясь реже дышать, он пробрался к окну и открыл настежь форточку.

Сонное царство.

Орангутанг-брюнет спит на спине с открытым ртом, всхрапывая время от времени, а светловолосый уткнулся лбом в стену, спрятавшись под одеяло. Сергей Чудов и Слава Дерягин – тяжкий крест Саши на все эти годы.

Он возвратился в блок.

Здесь Ната с прежней энергией чистила зубы и вновь скосила на него карий глаз. Кажется, она улыбнулась.

Он вышел из блока в коридор, а из него – на балкон.

Город поздоровался с ним автомобильным гудком. Он был живой, этот город.

Вдохнув утренний воздух, Саша окинул взглядом привычный пейзаж. Вдали, прямо по курсу (туда убегала улица Каменская, скрытая за деревьями) торчала двенадцатиэтажная свечка, слева взмывали в небо осветительные мачты стадиона «Спартак» (он не раз на них лазил), а под ногами, слева направо и справа налево, асфальтовой рекой текла улица Фрунзе. Через улицу, напротив общаги, взгляд упирался в трехэтажный кирпичный корпус кондитерской фабрики, с фирменным магазином внизу (от фабрики вкусно пахло), а слева к ней примыкало здание Новосибирского института травматологии и ортопедии, название архитектурного стиля которого Саша не знал (у здания были колонны).

Он любил стоять на балконе и смотреть сверху на город. Снизу ты видишь меньше, мир прячется за зданиями и деревьями, и маленькое загораживает большое. Так и в жизни: нужно подняться над суетой, над сиюминутным, над бытом, чтобы увидеть путь и главную цель.

Всякий раз, когда он выходил на балкон, он вспоминал, как три с лишним года назад, в мае девяносто третьего, он стоял на балконе тремя этажами выше, в стельку пьяный. Навалившись грудью на перила и свесившись во тьму майской ночи, он выплескивал яд из желудка на черные кроны деревьев. Пили в честь сдачи первого вступительного экзамена, по иностранному языку.

Через два года он в последний раз выйдет на этот балкон. Еще целых два года. Или всего два?

Он вернулся в блок.

Наты здесь не было. Вдохнув смесь приятных запахов, оставленных ею, он почувствовал, как внутри сладостно защемило, потянуло, зажгло – и воображение подкинуло пару картинок. Они сразу исчезли как призраки. Через миг все успокоилось.

Он вошел в комнату.

Чудов проснется скоро, в течение получаса, а Слава – часа через два. Слава – проблема. Он смотрит телек чуть ли не до рассвета, а потом спит до обеда, и пушкой его не поднимешь. Старенький телевизор, взятый в общежитском прокате, с первого дня стал яблоком раздора в их без того не особо дружной компании. Он не умел показывать два-три канала одновременно. Мнения разделялись, спорили жарко. Как правило, побеждал Слава, в силу патологически развитого упрямства. Спорить с ним было делом нелегким – проще было махнуть рукой и избить его мысленно. Когда он нервничал и гнул свое, его бледное лицо покрывалось красными пятнами. Он лаял резко, отрывисто, не глядя тебе в глаза, и походил на бульдога. Как с ним общаться? Как ладить? Если раньше с ним проводили душеспасительные беседы по поводу ночных бдений, то со временем бросили это дело. Бессмысленно. «Можно тише, а?!» – буркнут ночью, и все. Случалось, он засыпал перед включенным телевизором, и это просто бесило. Сволочь он, в общем. Мучаются с ним год. На что Чудов не сахар, и то с ним легче. Они вдвоем вынужденно дружат против Дерягина и даже в самые сложные времена идут единым фронтом на несговорчивого соседа. Как-то раз дело едва не кончилось мордобоем, до того накалились страсти. В периоды просветления Слава улыбался, шутил, не спорил по всякому поводу – одним словом, был человеком – но, к сожалению, это случалось редко. Его кумиром был Тайсон. В изголовье его кровати висел постер с Тайсоном в стойке. Мрачная физиономия Майка была зеркалом личности Славы. Знал ли он, как он тяжел? Он супертяжеловес, Слава Тайсон. Трудно себя оценивать, да и не очень приятно – если пробовать быть объективным. Кто хочет вытащить из-под кожи что-нибудь грязное, слабое, подлое? Кто хочет выжечь в себе идола? Как жить после этого? Нет, пожалуй, не стоит. Думай о себе так, как хочешь о себе думать, наш Слава Тайсон. В конце концов, у тебя крепкие кулаки, крепкий лоб – это твои верные средства в битве за жизнь согласно теории Дарвина.