Я стукнул кулаком по столу и проревел – хватит врать! Я знаю, что тебя не было на работе! Я же приезжал к тебе! Я знаю, что ты не была у матери – я ей звонил! Я знаю, что твоя якобы подруга – мужчина! Либо ты говоришь мне правду, либо я сам ее выясню!

Сашка заплакала. Тихо, бессильно. Я почувствовал себя сволочью.

Кир, прости меня – жалобно, как-то по-детски взмолилась Сашка. Я ужасная лгунья, прости. Я не была на работе. Я так боялась предстоящего визита к врачу, что просто не могла работать. Наплела какую-то чушь и ушла. Ходила по улицам, думала, вспоминала. Представляла, как мы с маленьким будем жить, какую я куплю колясочку. Я решила – если придется сделать аборт, я тоже не стану жить. Я думала о том, как мне убить себя, чтобы было не больно и не страшно и наверняка. Я плакала, мне было жалко тебя оставлять, но я понимала, что не смогу жить, если мой долгожданный малыш умрет по моей вине, из-за того, что мама напилась, как сапожник. Я даже записку прощальную сочинила. И когда я все это продумала, я успокоилась. Я смогла пойти к врачу – я была готова. А когда врач сказал, что все хорошо…. Наверно, так себя чувствует тот, кого к смертной казни приговорили, а потом помиловали… Я так счастлива была… Я правда хотела к маме поехать, рассказать ей про малыша, и вдруг на него наткнулась. Ты прав, это не подруга никакая, это моя первая любовь. Сергей его зовут. Я его сто лет не видела, а тут на днях нос к носу столкнулись. Он все мне встречу назначить пытался, я и согласилась с ним увидеться. Думала – потом откажусь, сошлюсь на неотложные дела. И представляешь – встретились раньше, чем уговаривались, абсолютно случайно! Пошли, в кафе посидели. Меня от счастья распирало, я все ему рассказывала, как я счастлива, какой ты у меня хороший, что я ребенка жду, я тоже рассказала. Он женат уже, у него сыну пять лет, кажется. Мне стыдно, что я тебе соврала, но я просто не хотела, чтобы ты ревновал. Наш роман с Сережей был сто лет назад, никаких чувств не осталось, но поговорить-то можно? А тебе неприятно, я вижу. И смска эта дурацкая от него тебе не понравилась – мне тоже не понравилось, что он так фривольно написал, я ведь и не собиралась с ним встречаться, клянусь! И я обещаю тебе – это была моя первая и последняя встреча с ним, клянусь! А в кафешке этой правда зоны приема не было, а потом я домой пришла, а тебя нет! И заметь, любимый, я ведь не скандалю и не спрашиваю, где и с кем был ты! – Сашка победно улыбнулась и поцеловала меня. Ты прощаешь меня? Прощаешь? – она целовала мой нос снова и снова.

Прощаю – прохрипел я, наконец-то вырвавшись из ее мягких лапок. В голове по-прежнему гудел похмельный колокол. Я сам не знал, верю ли я Сашке. Оказывается, моя идеальная женушка мастерица рассказывать сказки. И я отнюдь не был уверен, что ее объяснение хоть немного соответствует действительности. Любимая не оставила мне выбора – я отбрасываю всякие представления о порядочности. Я буду шпионить за ней.

Я знаю, что Кир ненавидит ложь. Он рассказывал мне, почему это для него больная тема. Его мать – ужасная женщина, деспот. Кир, конечно, так не говорит, но я понимаю из его рассказов, что это именно так. Этот монстр в юбке когда-то полностью подмял под себя отца Кира. Папаша не решался на открытое сопротивление. Чтобы хоть чуть-чуть глотнуть свободы, он был вынужден врать, врать, врать. Он врал матери, что едет в командировку, а сам ехал с друзьями в командировку. Он врал матери, что идет с сыном на футбол, а сам шел в пивнушку с соседом. Он не просто врал, он прикрывался маленьким Киром. Сын должен был постоянно подтверждать правдивость его лживых слов. Пока ложь была невинной, Кир терпел. Потом, когда папочка завел себе подружку и свидания с ней маскировал под прогулки с сыном, Кир взбунтовался. Он сказал отцу, что больше не будет прикрывать его ложь. И что он расскажет матери правду, если отец будет принуждать его врать. Кир сказал отцу, что ненавидит его. После этого разговора отец ушел к своей любовнице. Киру тогда было 12 лет. Кир винил себя в том, что семья распалась – он любил отца и, конечно же, не хотел, чтобы тот уходил. Кир видел, как страдает мать, оставшись одна – эта грузная женщина, ощущавшая себя великим полководцем, после того, как единственный солдат ее войска дезертировал с поля семейного боя, почувствовала, что проиграла главную битву своей жизни.

Кир тогда просто ненавидел себя. Но ложь он ненавидел еще больше. Он много раз говорил мне, что для него счастье – это когда ему не нужно врать любимой. И когда любимая, то бишь я, с ним честна. Это у него просто пунктик такой.

Я очень хочу, чтобы мы с Киром были счастливы, как раньше. И чтобы мой любимый верил мне, как было всегда. Я буду молиться Богу, чтобы этот раз был последним, когда мне пришлось соврать ему.

Моя жизнь превратилась в шпионский роман. Обхохотаться можно! Пятнадцать минут назад я нежно поцеловал жену, якобы отправляющуюся на трудовой подвиг, и снова закрыл глаза – типа, спал и спать буду. А сейчас я уже еду по улице – наблюдаю из подержанной девятки, одолженной на денек под каким-то глупым предлогом у Секацкого, за тем, как моя любимая женушка шустро рулит незнамо куда. Либо ее клиника за выходные переехала, либо Сашка опять мне соврала и едет вовсе не на работу. Вот она подруливает к кафе. Паркуется. Садится за столик на летней веранде. Какая же она все-таки красивая женщина! До сих пор балдею, что такая красотка – и моя! Хотя, может быть, не только моя…

Я, как дебил, торчу в этом воняющем бензином мусорном ведре на колесах. Хорошо, что стекла у нее тонированные – Сашка меня точно не увидит, а я могу пялиться на нее сколько угодно. Сок вон ей принесли, свежевыжатый. О ребенке заботится, ласточка моя искренняя. Больше всего мне хочется подойти к ней прямо сейчас и оторвать голову. Но – успею. Может быть, если подождать, дальше будет еще интересней? И точно, дальше интересней. За столик Сашкин садится хмырь. Да не просто садится, а сначала целует ее, а потом берет за руку. И скромница моя почему-то руку него не отнимает. Сидит довольная, улыбается.

Я не торопился. Докурил сигарету до фильтра, выкинул бычок, закрыл окно своей помойки. Медленно вышел из машины. Медленно прошел через кафе, не спеша пересек веранду, медленно подошел к их столику, не спеша сел и весело сказал – Привет!

Сашка ойкнула. Мужичок суетиться не стал. Закурил свою папироску, затянулся как следует, и говорит – Привет.

Сашка моя молчит, в сторону смотрит, в глазах слезы плещутся.

Я говорю – пора вам, ребят, все мне объяснить. Прямо сейчас, а то я не люблю, когда из меня дурака делают. Сашка моя отвечает – извини, Кирилл. Вскакивает – и убегает. Вижу, как в машину садится и уезжает моя голубка.

А мужик сидит. Разглядывает меня. Потом спрашивает – бить меня будешь? И усмехается. Я молчу. Пусть говорит. Он продолжает – мне ведь Сашка рассказала, что ты себе напридумывал. Только нет у нас с ней никакого романа, к моему сожаленью. Я для нее – подруга, и все. Пятнадцать лет назад она была моя девочка. А сейчас я женат, она замужем, ничего нет.

Тайна у нее есть от тебя. Но тайны свои пусть она тебе сама выкладывает, я тут не при чем. Тут он на столик сто рублей кинул, встал и ушел. А я остался. И, честно сказать, понял, что вообще ничего не понимаю.

Я вернулся домой. Сашка в спальне сидит, плачет. Я ей тихо так говорю – или ты мне все рассказываешь, или я подаю на развод. Я не шучу. Я и правда не шутил. Не хватало мне еще, чтобы чужие мужики мне о тайнах моей жены рассказывали! Да в гробу я видел такую семью!

Сашка затряслась вся от рыданий. Потом взяла себя в руки, и говорит – Извини, Кирилл – а она редко меня полным именем называет, все Кир да Кир. Я очень перед тобой виновата. Сейчас я тебе все расскажу, а ты уж решай, хочешь ли ты жить со мной дальше.

Я слушал Сашку и обалдевал! Я-то ведь думал, что знаю про нее все. Она говорила – я, мне, мой, а мне казалось, что она пересказывает какой-то дурацкий фильм. Ну не может вся эта грязь иметь к ней отношение!