После Розы он просто не мог смотреть на женщин, хотя мать ему все уши прожужжала, что хочет прежде, чем умереть, увидеть внуков, хотя все, хоть сколько-нибудь знакомые, девушки строили ему глазки и были готовы пойти с ним куда угодно.
Автоматическая журналистика обрыдла ему, но другие занятия привлекали еще меньше. Однажды он решил, что избавится от своих тайных мучений, если предаст их бумаге. Целый год Эрнесто сочинял роман, где в главной героине угадывалась Роза, а в герое, который в конце концов женится на ней, он сам. Рукопись романа обошла шесть издательств, но нигде не была принята. Сейчас она находилась в седьмом издательстве, а короткий, сценарный вариант романа, был предложен киностудии. Но привлекали Рохаса вовсе не лавры писателя, не известность, какую он мог бы получить с выходом книги и картины. Ему очень хотелось, чтобы этот роман, этот фильм, когда они выйдут, посмотрела Роза и… Но что именно тогда произойдет, он не предполагал и даже боялся предположить. Просто ему грезилось что-то большое и счастливое.
Последние месяцы работы над романом прошли у него столь насыщенно и так не хотелось ему отрываться от письменного стола, что Эрнесто пренебрег многими своими журналистскими обязанностями и в результате оказался уволен из газеты. Но это ещо не слишком огорчило, ибо втайне он был уверен, что роман его напечатают сразу же, как он отдаст его в первое же издательство. Вышло же не так, через некоторое время кончились все деньги и пришлось срочно искать хоть какую-то работу.
Знакомый журналист устроил Рохаса в рекламное агентство своего тестя. Для себя он решил, что это будет временная работа. Но это «временно» продолжалось уже почти три года. И дело было не только в том, что в принципе Эрнесто не тяготила эта работа: он относился к рекламе, как к детской игре, и не так уж много времени у него уходило, чтобы сочинить краткий рекламный текст или игровой сценарий рекламы новых носков или охлажденного пива, том более, что хозяин агентства следил за тем, чтобы был результат, но не требовал постоянной отсидки в тесном и душном помещении конторы. Главное же, почему Эрнесто Рохас задержался в рекламном агентстве, была его встреча там с Бернардо Кальдероном Пачеко.
Старый газетный волк, прославленный полицейский репортер, тот уже давно, лет двенадцать, как «ушел на покой» из «Ла пренсы», и работал в агентстве на должности даже меньшей, чем Рохас. Был очень молчалив и замкнут в общении. Никто толком не знал ни где он живет, ни чем занимается после работы. Тем удивительнее было для Эрнесто, когда молчун Пачеко пригласил его полгода назад к себе домой – помочь передвинуть мебель.
Квартирка под самой крышей старого пятиэтажного дома неподалеку от центра, почти мансарда, оказалась столь мала, а мебели в ней и того меньше, что они управились за каких-нибудь пятнадцать минут. Потом хозяин предложил Рохасу перекусить, щедро плеснул виски в толстые стаканы и сказал:
– Давно я присматриваюсь к тебе, парень. Ты мне подходишь. Ты и будешь хранителем. Вот, почитай-ка это. – И протянул Эрнесто машинопись, страничек двадцать пять, скрепленных проржавевшей скрепкой.
Эрнесто хотел перегнуть рукопись пополам и положить в карман, но Бернардо Кальдерон Пачеко твердо посмотрел ему в глаза, положил тяжелую руку на его ладонь и отчетливо произнес:
– Читай здесь и сейчас, выносить это нельзя. Прочитанное поразило Эрнесто Рохаса. После короткого вступления, констатирующего, что полиция Мехико и всей страны вылавливает лишь мелкую рыбешку, шла поистине впечатляющая картина разветвленного организованного преступного мира Мексики, мощно коррумпированного со всеми эшелонами власти. Назывались имена и направление деятельности, приводились даже адреса и телефоны особенно видных мафиози, первым из которых числился в этой бумаге Армандо Мартинес Франческотти.
– Вы пробовали это напечатать, сеньор Пачеко?! – первое, что сказал потрясенный Эресто. – Это же бомба, за это должна ухватиться любая газета.
Старый Бернардо улыбнулся:
– Да, сынок, как я и предполагал, ты не только очень еще молод, но еще больше горяч. Ну, да не беда, я сам таким же был в твои годы, когда бегал по полицейским участкам, писал свои заметки и никак не мог понять, почему попадается разная шушера, шестерки, а валеты, не говоря уж о королях и тузах, постоянно уходят от ответа.
– Но ведь эта статья – смертный приговор, всему организованному преступному миру Мексики!
– Это тебе так кажется, на самом же деле это смертный приговор мне, старой ищейке. Как только я принесу эту бумагу в любую газету, так тут же и засвечусь, и стану под пушки киллеров.
– А если отдать бумаги в прокуратуру, полицию, людям из правительства?
– Результат, скорее всего, будет тот же самый.
– Что же, нет совсем честных людей среди редакторов, офицеров, чиновников, депутатов парламента?
– Как не быть! Я сам знаю немало таких, особенно в полиции, но у всех у них связаны руки, они все окажутся в моей роли. Да и нет никакой гарантии, что бумаги попадут именно к тому человеку, какой нам нужен. Да и чепуха, мелочевка эти двадцать страничек, сами по себе они мафии не страшны.
– Как это может быть?
– А так. Допустим, мы находим смелого редактора-самоубийцу и он все это печатает. Шум, скандал, общественное внимание – все это обеспечено. А дальше что? Ничего. «Факты не подтвердились», «газетная утка», «опорочили известных людей» и т. п. Сама по себе эта бумага немногого стоит, но вот дополнение к ней – скрупулезное досье – кто, что, когда, где – вот оно «бомба».
– А есть такое досье?
Бернардо Кальдерон Пачеко внимательно посмотрел на Эрнесто Рохаса, потом по-детски улыбнулся и сказал:
– Есть, сынок. Вот его хранителем я и предлагаю тебе стать. Я уже стар, одинок, помереть могу в любой день и час. Жалко, если пропадет труд всей жизни…
На другой день они направились за город, на сильно запущенное фамильное ранчо Пачеко. Там, в бетонированном подвале, за массивной железной дверью в десяти железных коробках и хранилось досье – бомба под преступный мир Мехико.
Архив был огромен и находился явно в беспорядке, его еще предстояло выстроить по определенному плану, а, главное, в таком виде его нельзя было предоставить не только в газету, но и в органы правосудия. Тут потребовался бы большой армейский грузовик и, возможно, не один. Необходимо было не только все разобрать, но и заложить в компьютер и вывести на дискеты. Когда Эрнесто сказал Пачеко обо всем этом, старик довольно хмыкнул:
– Правильно, сынок, вот и займись этим. Я – старой закалки и ничего в этих ваших компьютерах не понимаю, кроме механической пишущей машинки ничего не знаю. Поздно мне уже, а ты давай. Только компьютер придется прямо здесь устанавливать. Ничего выносить нельзя и чужие электронные машины использовать тоже невозможно… А ты что, умеешь на компьютере работать?
– Да не то чтобы очень, но могу подучиться. Но где мы возьмем хороший агрегат?
– Купим. Я найду деньги, двадцать лет копил, как раз для такого случая.
Эрнесто Рохас еще не закончил всю эту выматывающую и кропотливую работу по приведению архива Пачеко в порядок, как понял, что «досье» все же неполно: сведений за прошлый и за этот год было явно маловато.
– Видишь ли, – согласился с ним Бернардо, – основные мои, скажем так, источники информации в полиции и преступном мире уже ушли, кто на пенсию, а кое-кто и в мир иной. Да я уже и не успеваю побывать в день в трех-четырех местах, встретиться с несколькими доверенными людьми, получить сведения, взять документы. Может быть, ты согласишься и тут мне помочь?..
И вот уже два месяца Эрнесто постоянно встречался с несколькими честными офицерами полиции; с отошедшими от дел, чудом уцелевшими в войне мафиозных кланов, но сохранившими ненависть к «молодому выскочке Франческотти» бандитами и мелкими правительственными чиновниками, продающими по сходной цене интересную информацию. Разрозненные сведения, по капельке, складывались в фрагменты, фрагменты со временем все плотнее подходили друг к другу, вырисовывалась целая, с малыми лишь зазорами, картина.
