– Так чужа семья потёмки, никто не разберёт. Я никогда не мешаюсья. Давеча заступилась за Нинку, это почтальёнша наша, она с Сашкой Гореловым живёт. Десять лет живёт, десять лет мается, – бьёт он её по черному. Ну, как-то раз он за ей погнался, а я дура старая, Нинку у себя в доме схоронила, что б значит, Сашка не убил её совсем. А тут участковый Николай Матвеич подоспел, сразу бумагу написал, Сашку арестовали. Ну, участковый то и говорит, ты, мол, бабушка Фая, свидетелем на суде самым главным будешь. Я по дури то обрадовалась. Сколь лет живу, ни разу свидетелем то не была. Когда бумагу из суда прислали, я нарядился, платье что на смерть шила, не пожалела, одела. Судья такой вежливый, всё меня по имени отчеству называл. Я стараюся, всё подробно рассказываю, как дело было. Ну, Сашке срок дали. Правда, сразу домой отпустили, сказали, только что б в милицию отмечаться приходил. Нинка плакала на суде, просила пожалеть Сашку, мол, хороший он, вот ему условный срок то и дали. Прошёл месяц, а у меня крыша в сарае провалилась. Гляжу, Сашка идёт, я ему говорю, помоги, мол, крышу поправить, бутылку дам. А он ирод две фиги мне показал, обматерил, и дальше пошёл. Даже бутылка ему не нужна. Вот так то… А о чём это я? – наполняя самогоном стопку опамятовалась Фаина.

– О том, что чужая семья потёмки, напомнила Алиса.

– Точно! Давай выпьем!

Ухнув по-мужицки, женщина выпила. Ермолай сглотнул подступивший к горлу ком, всё ещё не оставляя мысли о страшной каре, которая по законам справедливости рано или поздно должна настигнуть Алису.

– Чё то мне капуста это не помогат, – пожаловалась Фаина Ивановна, разматывая шаль. – Видать это из-за того, что лист дырявый насквозь.

– Какой лист? – не понял Ермолай.

– Да капустный.

Развязав платок, с большим трудом установив корпус в вертикальное положение, Фаина направилась к комоду. Но по дороге резко сменив маршрут, рухнула на высокую кровать с панцирной скрипучей сеткой, и смачно захрапела. А гости, наконец, покинули гостеприимный дом.

– Мы не договорились, как представимся Розе. Она, верно, сейчас никого видеть не хочет. Скорей всего, чувствует свою вину. Нужно что-то придумать, – едва они оказались на свежем воздухе, заговорил Лопухов.

Но они так и не успели ничего придумать. Едва они вышли со двора Фаины Ивановны, увидели женщину, широкую как русская печь, и по виду такую же тёплую. Женщина пристально вглядывалась в незнакомцев.

– Вы Роза? – спросила Алиса.

– Ну, – нелюбезно ответила женщина.

Ермолай был готов дать руку на отсечение, что женщина сильно испугалась.

– Мы к вам… – неуверенно заговорил Лопухов.

– Чего надо?

– Мы хотим поговорить о вашей сестре Галине.

– Нечего о ней разговаривать, померла она.

– Да мы знаем, – вступила в разговор Алиса.

– Ну вот и нечего душу её тревожить, – резюмировала Роза открывая калитку.

– Пожалуйста, выслушайте нас! – как-то уж слишком отчаянно попросила Алиса. – Мы лишь хотим кое-что выяснить. К Ермолаю Фёдоровичу, – жест в сторону Лопухова, – недавно пришёл мальчик Вова, и заявил, что он его сын. Адрес ему якобы дала баба Галя…

Роза резко прервала:

– Идёмте!

Азиатская овчарка, которая и впрямь оказалась размером чуть меньше телёнка, радостно скуля, бросилась навстречу хозяйке. Но, заприметив незнакомцев, передумала ластиться, и устремила мгновенно наливающиеся кровью глаза на оккупантов.

– Фу, Розенкранц! – приказала Роза. – Свои!

«Азиат» мгновенно признал свою оплошность, виновато завилял хвостом и удалился в будку. Однако, когда Ермолай взглянул на Розенкранца, мороз прошёл у него по коже. Пёс лишь затаился на время, и не будь рядом хозяйки, он с большим удовольствием наказал бы нахалов, из-за которых ему случился нагоняй.

Роза предложила поговорить в беседке, которая располагалась позади большого добротного дома. Гости расселись, а Роза продолжала стоять.

– Радикулит зараза замучил, – пояснила женщина, – пока усядусь, сто лет пройдёт. Говорите, чего хотели.

Ермолай не знал что говорить. Как заставить гонористую старуху, сменить гнев на милость? Как всегда на помощь пришла Алиса. Она, словно бы не замечая неудовольствия Розы, начала разговор.

– Скажите, вам сестра что-нибудь рассказывала о мальчике?

– Нет, – резко ответила Роза.

Потом, всё же немного смягчившись, пояснила:

– Мы с Галиной были в ссоре.

– Да, мы знаем.

– Файка напела? – угадала Роза.

– Да, о вашей ссоре нам рассказала Фаина Ивановна. Я понимаю, как вам сейчас тяжело но, тем не менее, прошу, если вы хоть что-нибудь знаете об этом деле, расскажите, пожалуйста. Для нас важна любая информация. Ведь не зря ваша сестра отправила мальчика одного в такое неблизкое путешествие. Вероятно, она опасалась, что в детском доме ему угрожает реальная опасность. Мы просто обязаны докопаться до сути. Ведь в любом случае, является Ермолай Фёдорович отцом ребёнка или нет, мы обязаны вернуть его в детский дом. Но с другой стороны, возвращая ребёнка, мы можем серьёзно навредить ему. Ведь не зря же ваша сестра так беспокоилась.

Свой монолог Алиса исполнила очень проникновенно, истратила немало душевных сил, взывая к состраданию. Но из-за неумения экономно распределять эмоции, прирождённая актриса быстро выдохлась. А на каменном лице «вождя индейского племени», не дрогнул ни один мускул. Непонятно, дошёл ли до женщины смысл сказанного, взволновала её эта пламенная речь, либо она осталась равнодушна к судьбе ребёнка.

Ермолай поспешил возненавидеть противную бабу: «Тоже мне фря! Слова из неё не втянешь. Видно сестрички из разного теста. Не зря Галина отказалась жить со старшей сестрой под одной крышей!».

– Жара весь день была жуткая! – заметила Роза. – Весь день на рынке простояла, кофта взмокла, а сейчас холодает уже. Пойду, переоденусь, а то, так и застудиться недолго.

– Ну, что делать то будем? – дрожащим голосом спросила Алиса.

Девушка была явно обескуражена, её прежняя ни на чём не основанная самоуверенность испарилась как эфир, и в огромных глазах стояли слёзы. И выглядела она теперь жалко, так, что Лопухов передумал ненавидеть Розу. «Молодец женщина! Как она Алиску сделала!».

Однако вопрос всё же остаётся открытым. Непонятно, то ли Роза своим уходом давала понять, что аудиенция окончена, то ли после переодевания, будет всё же расположена к беседе.

Вернулась радетельница за собственное здоровье очень не скоро. Ермолай и Алиса не ушли лишь потому, что боялись собаки. А просто сидели и ждали непонятно чего. И вот на крыльце, наконец, образовалась Роза. В одной руке она держала два стакана, в другой – литровую банку с молоком.

– Последнее время мы мало общались, – разливая молоко по стаканам, кивком головы призывая гостей угощаться, начала хозяйка. – Но я вспомнила, что Галька когда-то говорила мне о мальчике. Я ведь в детский дом наведывалась почти каждое утро. Корова у меня хорошая, вот я ребятишкам молоко то и относила. Правда почти не общалась там ни с кем.

Роза села на скамейку и продолжила:

– Это Галька всё никак отлипнуть от детей не могла, жалела их. Она ведь вначале фельдшерицей работала. Считай, лет двадцать оттрубила. Потом врачиха новая пришла. Приказ вышел о том, чтобы при детских домах были медики с высшим образованием. Но не ужились они с сестрой. Наша порода такая – не можем сволочизм терпеть. А врачиха эта Нонна, гадиной редкостной оказалась. Ни хрена не делала, только и думала, как бы кусок жирный от детей оторвать. Галка как могла боролась с ней. Да у этой Нонны в облздраве свой человек сидел. То ли сестра родная, то ли невестка. Словом не смогла Галька победить её, вот и ушла в уборщицы. И к детям близко и от Нонны подальше.

– А какое отношение эта Нонна имеет к мальчику? – полюбопытствовал Ермолай.

– Ты, коли, слушать не умеешь, так и не спрашивай тогда ни о чём. Ну а коль спросил, так уж будь любезен, слушай. Нонна действительно ни при чём. Это я к тому рассказа веду, что Галка моя, в своё время медицинский техникум окончила. Я – педагогический, а сестра – медицинский.