© Татьяна Мищенко, 2016

ISBN 978-5-4474-5182-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От Ермолая Лопухова, прихватив с собой сына и чемодан с личными вещами, сбежала жена. Вот так без истерик и скандалов, без битья посуды и членовредительства, без объяснения причин, без… ну просто вязала и ушла, и даже записки не оставила. Никакого понятия о приличиях у женщины.

И теперь всё своё свободное время, а этого добра у Ермолая было предостаточно, так как с работы он ушёл ещё два месяца назад, он пил водку. А что ещё прикажете делать? Не в библиотеку же записываться.

В какой-то момент Лопухову надоело одиночество, и он решил выйти в «свет». Взяв всё имеющиеся деньги, он отправился в дешёвый кабак. Здесь он очень быстро обрёл весёлых, умных, а главное преданных друзей. В частности, девушка по имени Ирина, выслушав душещипательную историю крушения семейных отношений, клятвенно пообещала, что будет любить Ермолая до гробовой доски. Доверчивый горемыка поверил беспрекословно, и дабы отблагодарить возлюбленную за отзывчивость, заказал ящик шампанского. И как-то сразу наступил покой.

«Как хорошо, что сейчас лето! Зимой околел бы», – думал Ермолай, лёжа в большой вонючей луже. И больше никаких связных мыслей не было – дождевые капли долбили по голове и мешали сосредоточиться. Спустя полчаса правда, закралась ещё одна о том, что неплохо бы придать телу вертикальное положение. Лужа находится посреди проезжей части, и хотя в два часа ночи совсем нет машин, не помешает всё же принять меры предосторожности. К тому же изрядно надоел не прекращающийся дождь.

Десять минут понадобилось на то, чтобы сесть. Ещё столько же чтобы встать на четвереньки. А вот потом дело застопорилось. Он просто забыл последовательность действий. Долго думал, вспоминал – тщетно. Решил абстрагироваться и подумать на досуге о смысле жизни. Затошнило. И стало как-то совсем гадко на душе. Зато теперь он довольно быстро, за каких то двадцать минут, сумел подняться на ноги. И с трудом удерживая баланс, Ермолай шаг за шагом, наконец, выбрался из лужи.

Безумно захотелось курить. Из заднего кармана брюк он выудил пачку сигарет и зажигалку. Сигареты размокли и превратились в табачную кашу, зажигалка не функционировала. Ермолаю явно не везло, а ведь начиналось всё так хорошо. Он ведь уже успел полюбить прекрасную девушку по имени Ирина, но она исчезла, прихватив всю его наличность, как фантазия вечера. И вот злодейка судьба в довершение лишает последней радости – никотиновой услады. Выругавшись для порядка, Лопухов подумал, что неплохо бы попасть домой. Он вознамерился вызвать такси, но сотовый телефон обнаружен не был. Вероятно, телефон у него изящно «отработали». Слабо представляя где находится, он однако твёрдо веровал, что скоро найдёт родное убежище. Как ни странно предчувствия его не обманули. «Вот эта улица, вот этот дом!», – гордясь своими штурманскими способностями, заплетающимся языком продекламировал Ермолай, входя в традиционно тёмный подъезд.

Без лифта карабкаться на пятый этаж человеку, кровь которого наполовину состоит из спирта – мука мученическая. Ермолай был добрым человеком, однако подобные неудобства кого угодно обозлят и выведут из себя. Крепкий отборный мат в адрес чиновников всех уровней, соседей (ведь именно они вывели из строя лифт) и человеческого сообщества в целом, был единственным подспорьем в нелёгком пути. Не совсем достойно, но всё же справившись и с этой задачей, Ермолай упёрся наконец в обитую деревянными рейками дверь. «Только бы ключи были на месте!», – заклинал ночной путешественник удачу. И тут до слуха долетел едва отчётливый шорох. Лопухов замер. Шорох повторился. Поняв, что не сможет быстро отыскать ключи и скрыться за спасительной дверью квартиры, Ермолай собрав волю в кулак, поинтересовался грозно:

– Ххххххто тут?

По мнению Лопухова этот хрюкающий звук «Х», может напугать даже самого отъявленного бандита. Время шло, но злоумышленник не спешил обнаруживать себя. «Показалось, наверное», – не без радости подумал Ермолай. Однако как только он возобновил поиск ключей, шорох опять повторился. На высказанную угрозу в случае неповиновения применить оружие, Лопухов услышал молитвенную просьбу:

– Дяденька, не стреляйте пожалуйста! Я ничего плохого не делал. Я к папе своему пришёл.

– А ну выходи! – потребовал Ермолай.

Из-за шахты лифта показалась детская голова.

– Я не писал в лифте, и не мусорил, – заверила голова, – я папу ждал, а потом уснул.

– Выходи! – приказал Ермолай.

Ребёнок беспрекословно подчинился и теперь уже в полный рост предстал пред взором Лопухова. Несмотря на то, что рахитная лампочка едва тлела, а мозг туманился, Ермолай смог разглядеть, что ребенок, как говорят теперь, социально запущен. Чумазое лицо в слёзных подтёках, спутанные немытые волосы, руки покрыты «цыпками». Да и одет пацан был соответствующе: кургузая куртёнка с оторванным карманом, коротенькие рваные джинсы, истоптанные до последней крайности кроссовки.

В душе Ермолая шевельнулось чувство жалости, которое он не испытывал в отношении других людей очень давно.

– А хто твой папка? – решил проявить участие в судьбе ребёнка Лопухов.

– Я не знаю, – испуганно сообщил ребёнок. – Он в девятнадцатой квартире живёт. Только его сейчас нет. Ушёл куда-то, наверное.

Лопухов почувствовал дискомфорт, но причины его возникновения, как ни силился, не мог пока определить и решил продолжить допрос.

– А ты хто?

– Я Вова, – с большой готовностью отозвался мальчик.

– А как тебя Вова зовут?

– Вова Безродных. Безродных – это фамилия, – уточнил ребёнок.

Лопухов не знал о чём ещё можно говорить с мальчиком, к тому же бренное многострадальное тело чрезвычайно желало отдохновения.

– Ну, я пошёл, – объявил Ермолай, – пока!

Вова не ответил, а во все глаза стал наблюдать за тем, как мужчина пытается открыть ключом замок. Когда Лопухов можно сказать, блестяще справившись с задачей, собрался было уже переступить порог квартиры, он, наконец, отмер:

– А вы в этой квартире живёте?

– Так точно! – ласково улыбнулся едва державшийся на ногах Ермолай.

Он уже немного жалел, что ввязался в разговор, в данный момент его занимала исключительно собственная судьба. Где будет ночевать ребёнок, ему, честно говоря, было безразлично.

– Так значит, вы и есть мой папа! – восторженным шёпотом сообщил Вова, и вздохнул с облегчением, словно справился с какой-то очень трудной, давно решаемой задачей.

Только чудом можно назвать явление, ослабившее действие водочного угара, и позволившее мозгу выработать несколько вполне трезвых мыслей. «Это ж надо было так набраться, чтобы не узнать собственного сына!», – мысль номер один. Озарение, проходившее под вторым номером, было следующего содержания: «А каким образом ребёнок оказался среди ночи в подъезде?». И, наконец, завершающим аккордом вопрос: «И где интересно знать шляется эта с позволения сказать мамаша?».

– Ромка, ты что ли?

Ермолай развёл руки в стороны, для того, чтобы немедленно заключить в объятия любимого отпрыска. Радость от встречи с сыном усиливалась ещё от сознания одержанной победы над бывшей супругой. Ребёнок просто жить без отца не может!

– Я Вова! – промямлил мальчик, и отчего-то заплакал.

– Да нет же дурачок! Тебя Ромкой зовут. А я твой папка Ермолай! Дай я тебя поцелую!

Согнувшись буквой «Г», вытянув слюнявые губы трубочкой, Лопухов словно бык на трясущего красной тряпкой тореро, попёр изливать отцовскую ласку.

Мальчик заревел ещё громче. Его плач гулким, режущим слух эхом раскатывался в пустом ночном подъезде. Ермолай притормозил.

– Ты чего это папу родного испугался? Ну да, выпил человек! Только этого больше не повториться. Клянусь!

Удар кулаком в собственную грудь в знак клятвы раз и навсегда избавиться от пристрастия к алкоголю, оказался слишком чувствительным, и Ермолай закашлялся так, что на глазах проступили слёзы.