Машина тряслась минут пять. Потом затихла. Внутри пахло горелым.

Громушкин нажал на ручку двери, она повернулась, и дверь преспокойно открылась, даже не скрипнув.

– Ну, слава Бо… – начал было глава семьи, выходя наружу. Но осекся, озираясь по сторонам. За ним вышла вспотевшая жена и остановилась, как вкопанная. Пейзаж, их окружавший, был как будто знакомым и вместе с тем… незнакомым. Высокая, точно никогда не кошеная трава, деревья… Лес, как лес, а все же…

– Это ж наш участок! – воскликнула Юлька. – Только, будто мы ничего тут и не строили. И сзади дома тоже нет, где Поповы…

Ни сзади, ни спереди, ни рядом никаких строений, действительно, не было видно. А так, и верно, похоже на место, где стояла дача. Поляна, с нее должен быть спуск к ручью, а там сухой лес, где чертовы грибники вечно оставляют свои тачки, чтобы бродить по соседним холмам. Да чего там бродить, натуральная помойка, всюду мусор – не то что грибов, мха уже не осталось – вырвали, сволочи. А когда-то хорошее было место.

Все это мелькнуло в голове Громушкина, на пару секунд перебив беспокойство от того, куда же пропала дача с гаражом, газон перед ней, высокий забор. Что это все означает и как вернуться в начальное, так сказать, состояние?

А Юлька уже бежала вниз к ручью. За ней, растерянно переваливаясь в домашних шлепанцах на каблуках, брела мадам Громушкина. Двинулся и сам – не пускать же слабый пол одних черт-те куда. Ох, Гурвич, ох, зараза, втюхал покупочку!

Вниз всегда вела тропка, но здесь ее не оказалось, пришлось идти по пояс в траве. Ручей, однако, был на своем месте, и это почему-то успокоило Громушкина.

"Дорогу назад не утерять бы… – подумал он и тут же себя успокоил: – Да нет! Места все знакомые. Вот и лесок, только проклятых автомобилей ни одного, тихо. Правда, сегодня будний день, а они – по выходным… Но мусор-то куда подевался? Все эти банки с бутылками – как корова языком. Чистый зеленый мох…"

– Мама! Папа! Грибы! – закричала дочка.

– Белые! – подхватила жена. – Да сколько!

Громушкин сделал шаг и чуть не раздавил здоровый боровик. Наклонился, сорвал – чистый! А рядом… Рядом еще один и целая колония мелких, крепеньких – такие мариновать…

– Их тут миллион! – кричала дочь. – Папа, а мы корзинки не взяли.

– Сними юбку и собирай в нее, – откликнулась мать. – Вот, давай я завяжу подол, будет мешок.

Сама она была уже раздета, без халата, в одном белье. А халат, превращенный в тару, наполнялся грибами. Громушкин, крякнув, стащил футболку с надписью DIGITAL и тоже принялся наполнять, ругая себя, что не захватил ножа – обрезать грибы. Хотя кто мог думать про грибы, забираясь в Машину?

– Брать только белые! – крикнул он.

– А у меня тут такие подосиновички, прелесть! – отозвалась Юлька. – Не брошу!

Голосок ее доносился уже издалека, и отец забеспокоился.

– Иди сюда. Заблудишься, слышишь?

– Иду-у! – Отозвалась послушная дочь. – Мне и так уже класть некуда.

Из-за куста появилась жена в трико и бюстгальтере. На плече она несла здоровый мешок.

– Ну, затоварились… – она опустила мешок на землю. – Теперь до ночи чистить – не перечистить. Крупные пожарим, а мелочь…

– Да погоди ты! – вдруг обозлился Громушкин. – Надо сперва домой попасть. А то будем тут куковать на пустом месте. Черт ее знает, Машину эту…

Они поднялись к поляне. Машина стояла там, где ее оставили.

– Заходи в кабину! – велел он своим. – Да мешки кладите аккуратно, помнете.

Все же хозяйственник в нем жил и в такой напряженный момент. Все трое втиснулись в кабину, закрыли дверь, и Громушкин стал внимательно рассматривать кнопки, "вкл"…

– А на эту ты нажимала? – спросил он жену, не притрагиваясь, однако, к кнопке.

– А как же! Сперва на нее, а потом… потом уж не помню… – ответила та виновато.

– Бестолочь, – констатировал муж. И добавил: – Вот тут есть еще "назад". Попробуем…

Он надавил на кнопку. Машина тут же заревела, затряслась и через несколько минут затихла.

– Ну… помоги, Господи! – прошептал Тимофей Алексеевич. И открыл дверь.

Господь таки помог: Машина как ни в чем не бывало стояла на громушкинском участке возле гаража. Все кругом было своим, родным – и газон, и забор, и дача. И дом Поповых сзади, за живой изгородью.

– Уф-ф… – Громушкин выбрался на воздух. – Повезло. Не сподличал Гурвич. А только откуда наш-то Витек знал про такое чудо?

– А он все знает! – безапелляционно произнесла дочь. – Витька до того умный – ужас!

Жена как ни в чем не бывало деловито тащила мешки с грибами в дом, бормоча про себя: "Рассортировать… Крупные пожарить, как раз ребенок приедет, ко дню рождения. Грибов-то нигде не купишь, лето нынче для грибов плохое… А маленькие – в маринад!".

– Тима! У нас уксус есть? И гвоздика?

– У нас есть все, – гордо ответствовал глава семейства, обдумывая, куда же все-таки носила их Машина и что это вообще за Машина, что умеет и как ее можно использовать для дела. Грибы – оно, конечно… Но должен же быть еще какой-то толк… И с Витькой надо поговорить – хотя для него покупали, а вещь серьезная, не для пацана. Вот подрастет, получит автомобильные права…

Дочь будто подслушала:

– Пап! Я вот там на все смотрела. Получается, вроде наше место – и не наше. Дуб, что на холме, пониже ростом, а елки, ну, старой, что ты все хочешь спилить, чтобы солнце не загораживала, вовсе нету. Вместо нее – какой-то хлыстик, кро-ошечная такая елочка. А сколько лет живут елки?

– Не знаю, – отмахнулся отец. Но, вспомнив, что с детьми надо быть педагогичным, добавил: – Наверное, лет сто. Дуб – тот долго живет.

– А Витя говорил, что елка – как человек. Вот, помнишь, ты елочку показывал – сказал, что посадил, когда я родилась. Так сейчас она как раз с меня!

– Очень возможно, – солидно ответил Громушкин. И подумал, что носила их Машина как раз в прошлый век, лет за сто. Это, получается, семидесятые годы девятнадцатого столетия. Ну, может, не так точно. Жена, видишь, не заметила, на какую кнопку давила. Но главное, хорошо все, что хорошо кончается, – они дома, грибами разжились. Дальше надо думать, как с пользой эксплуатировать агрегат. А пока закатить в сарай – благо, и колесики внизу… ну, точно – есть! И своим сказать, чтоб не болтали. А то всякий захочет попробовать прокатиться, загубят вещь. И Гурвичу сегодня же позвонить – мол, барахло а не Машина. Нет, возвращать не будем, пускай стоит в гараже, я буду в ней инструмент хранить. Вот так.

Сын вернулся из "Артека" загорелым и подросшим. Сразу спросил, достали ли подарок, что он заказывал. Отец замялся, сказал, что достать-то достали, но пользоваться им пока нельзя.

– Это еще почему?! – взвился Витек. – Там что – неприличные песни, детям до шестнадцати? Я, хочешь знать, Макаревича у Вадьки слушал, ему братан принес. Нормальная запись, ничего такого. Ты, папа, вечно страхуешься, привык со своими ревизорами…

– Какая… какая запись? – Не понял Громушкин. – Чего – запись?

– Да группы "Машина времени"! Я ж тебе русским языком… Для магнитофона! Отстал ты, папуля, от века, таких вещей не знаешь. А я теперь что – без подарка, да?

И рослый парень вдруг заревел, размазывая слезы.

"Какие они инфа… инфантильные, – думал Громушкин. – Я в его годы… Да ладно, может, все к лучшему, не будет соваться к агрегату. А запись для магнитофона я ему достану, было о чем говорить".

И в тот же вечер ему в магазин привезли запись. Нужный человечек всегда отыщется. Витек был счастлив.

А на другой день пришли гости, ребята остервенело гоняли свою музыку, а взрослые, сидя за столом, поражались, как это ухитрилась хозяйка достать грибов для жаркого. В этом году, все знают, грибов в лесу – днем с огнем… А тут целое блюдо! Импортные, что ли?

– А места надо знать, – хмыкнул Громушкин. – Где было, там уж нету.

– Чтоб вы знали, – добавил Гурвич, – импортных грибов не бывает, да будет вам известно. Не собирают их иностранцы, только шампиньоны выращивают – в теплицах. А тут – белые.