И никто не приставал, знали – своих источников Громушкин нипочем не выдаст, хоть стреляй. Такой характер.

Дочь, влетевшая из комнаты брата и заставшая конец разговора, заверещала, что грибы, мол, из прошлого века, и все расхохотались – до чего остроумный ребенок растет! А отец бросил на нее строгий взгляд, и Юля, замолчав, убежала назад, к мальчишкам.

Той осенью чета Громушкиных еще несколько раз съездила на дачу, а оттуда – за грибами. Знакомые сетовали, что год плохой, даже солоников нету, а Громушкины намариновали три ведра и насолили две бочки.

Для засола брали только белые грузди да рыжики, волнушек, и тех не собирали – некуда. Делалось это все в секрете даже от детей – по будням, когда они в школе. Несколько раз Юлька возвращалась к разговору о той, первой поездке, но родители убедили ее, что все это ей приснилось, бывают такие сны, что все будто бы по-настоящему, а на самом деле померещилось. У нее, наверное, тогда была температура, отсюда и бред.

Юля была ребенком весьма смышленым и не поверила. Зато поняла, что приставать к взрослым с этими делами не нужно, зачем-то им надо, чтобы все считалось сном, – хорошо, помолчим. Брату же она, взяв с него честное комсомольское молчать, – Виктора как раз в тот год приняли в ряды, – она странную ту историю рассказала. Но он цыкнул, чтобы не порола чушь, и заявил родителям, что сестрице надо сделать хороший втык – читает фантастику, а ей еще рано, мозги прокиснут.

Между тем, пришла зима, грибной сезон закончился. Но Громушкин продолжал время от времени ездить на дачу. Ездил один, якобы для хозяйственных надобностей – позвать соседа Кирюху поправить забор, заказать дров и угля – да мало ли дел в дачном доме.

В первый же свой приезд он обошел участок, нашел елочку, которую сажал в 1967 году – год рождения дочки, то есть десять лет назад. А потом решил произвести эксперимент. Выкатил Машину, снял с нее брезент, вошел внутрь и внимательнейшим образом все осмотрел. И обнаружил в углу пожелтевшую приклеенную к стенке бумажку с расплывшимся чернильным текстом. Надев очки, разобрал, что Машина может перемещаться во времени только назад и никогда – в будущее. Ну, это и дураку ясно – как можно перемещаться в то место, которого еще нет? Дальше…Дальше было сказано, что с або-ри-генами в контакты вступать нежелательно. Кто такие эти аборигены, Громушкин не знал, но выписал слово в блокнот и дома проверил по словарю. И понял, что это – местные жители. Но как избежать контакта, неизвестно. Бегать от них, что ли. Ладно… решим, как говорится, по месту. И не таких контактов избегали, всякое в жизни было.

В одно из посещений Громушкин решил произвести опыт. На себе одном – нечего рисковать семьей. Внимательно изучив все кнопки, нажал на ту, где стояло число 10. Рев и трясучка на сей раз продолжались недолго, и вышел он на свой собственный участок, где все было почти, как нынче, только дом еще не обшит вагонкой, забор прежний, живой изгороди нет. И вместо гаража – обыкновенный сарай. Когда же это было? А именно, что десять лет назад!

Громушкин пошел в угол участка – так и есть, елочки Юлькиной еще нету, не родилась дочка. А старая ель, которую он благодаря воплям жены, что уничтожает красоту, оставил жить, стоит. Зря, конечно, не спилил, от нее одна сырость и на веранде вечно тень, да что спорить с женским полом из-за какого-то дерева!

Во время следующего посещения перепугался было до дрожи. Случилось это как раз после приема ревизоров, был Громушкин с сильного похмелья, так что позабыл выкатить Машину из гаража, нажал трясущимся пальцем на 100 и сразу понял – вот сейчас раздастся треск и проклятый агрегат разнесет его замечательный, из белого кирпича гараж, в куски. А что будет дальше, и подумать страшно!

Но ничего такого не произошло. Никаких кусков и треска. Для Машины в этом случае гараж, оказывается, препятствием не был. И ведь правильно! Сто лет назад его и в проекте не стояло. Так что Громушкин преспокойно вышел на свой запорошенный снегом участок, подышал свежим воздухом, запахом хвои, подумал, что воздух тогда был, вроде, как почище. И вернулся обратно.

Машина была что надо. И думал Громушкин, использовать ее нужно не абы как, для грибов. Тут большую деньгу можно заколотить, если с умом.

Можно эту хреновину продать. Причем не кому-либо, за что, того гляди, сядешь. А родному государству. Оно ее употребит в военных или там космических целях. А на это, известно, у нас никаких средств не жалеют. Вон, академики, что бомбу изобрели, живут, рассказывали, как в раю – имеют коттеджи, автомобили с шоферами, домашние кинотеатры, да чего хотят, то и получат.

Чем развлекаться сбором грибов, можно обеспечить семью и наследников выше крыши. Того гляди, Ленинскую премию получить… Вот только куда обратиться? Вопрос…

Советоваться Громушкин, ясное дело, ни с кем не мог и не собирался. Даже с женой. Решил для начала отправиться в один секретный институт, где занимались не то ракетами, не то чем-то еще, имеющим отношение к полетам в космос.

Институт, повторяем, был строго засекречен, но все, конечно, знали, где он находится. И в один прекрасный день, надев свой лучший импортный костюм и вставив для солидности в карман пиджака заграничную авторучку, Громушкин поехал в тот институт. "Жигули" оставил на всякий случай за два квартала. Вошел и, конечно, – охрана. Так не зайдешь, нужен пропуск.

Но Тимофей Алексеевич наш тоже шит не лыком, вынул паспорт, сказал, что внутрь ему не нужно, а он просит вызвать к нему представителя для переговоров. Каких? Секретных. И уж это, извините, он скажет лично представителю. Тот и решит, что делать дальше – провести разговор с Громушкиным самому или вызвать другого специалиста. Вот так.

Охранник куда-то позвонил, потом провел Громушкина в комнату переговоров – она находилась тут же, в вестибюле, – до турникета, через который только по пропускам. Отвел и велел ждать: "К вам выйдут".

Комната как комната. Не скажешь, что хорошо обставлена, а еще важный институт! Обычный канцелярский стол, два кресла, обитые, правда, искусственной кожей. Хилый цветок на окне. Зато на стене портреты всех членов Политбюро. И Гагарин! Вот, дураки, сразу раскрыли все тайны, чем они тут занимаются!

Громушкин снял свое ратиновое пальто, повесил в стенной шкаф. Не париться же тут солидному человеку в верхней одежде, пока они изволят явиться.

И только он, поддернув на коленях брюки, сел в одно из кресел, в комнату вошел худощавый и очень длинный молодой человек с лысиной и в очках. Сразу поймешь – ученый!

Пожал руку, уселся напротив в кресло: "Я вас слушаю".

Громушкин замялся – с чего начать. С такими субъектами ему беседовать еще не приходилось. Бывало, придут за мясом, так там какие разговоры – "Вам сколько? Чего – вырезки или на студень?" Здесь дело другое, тонкое.

И, главное, если пойдет разговор, не продешевить!

Громушкин откашлялся, вытер губы белоснежным платком и начал:

– Как бы ваша организация отнеслась к одному изобретению?..

– Чертежи! – выпалил ученый, протягивая руку. Чего тянет? Видит же, что у Громушкина нет ничего.

– О чертежах после, – ответил тот. – Сперва о принципе. Имеется некое… устройство, которое может… так сказать… передвигаться…

– Передвигаться может даже колесо, – улыбнулся ученый и зачем-то снял очки.

– Точно! – радостно отозвался Громушкин. – Только колесо ваше едет по земле.

– А самолет летает по небу! – еще шире заулыбался ученый и нацепил очки обратно на нос.

Надо было переходить к делу. И Громушкин прямо сказал, что агрегат, о котором он ведет речь, не самолет и даже не ракета. Он вообще двигается не по земле и не по воздуху. Он… как бы сказать, перемещается… Ну… Вот, сейчас мы, допустим, тут, в сегодняшнем дне. А нажал, допустим, кнопку – и перенеслись на сто лет назад, в прошлое. Я понятно выражаюсь? Хотя добавлю, что пока это только идея, в стадии… Тут Громушкин замолчал, решив, что и так сказал слишком много.