Ровена стиснула руки.

– Я понимаю, но – как?

Милдред прищурилась, потом, вдруг широко открыла глаза, в которых читалось явное недовольство собой.

– Ох, и глупа же я! Откуда тебе знать? Конечно, с твоим мужем тебе бы не надо было ничего делать. Но теперь придется все самой, и этот парень даже не сможет ничего подсказать, с кляпом-то во рту. Он лежит на спине, ты говоришь?

– На спине, и так крепко привязан цепями, что я сомневаюсь, сможет ли он вообще двигаться.

Милдред вздохнула.

– Я пытаюсь себе представить. Никогда не сидела верхом на мужчине, видишь ли.

– Гилберт, должно быть, считает, что это не трудно, иначе он бы не позволил его так привязать.

– Я не говорю, что это невозможно, хотя и противоестественно, – сказала Милдред с неодобрением.

Что нормально для кухарок, то не подходит для ее леди. Щеки Милдред покраснели, тогда как Ровена была бледна как полотно. Но ясно, что д'Эмбрей придет к восходу солнца узнать, что сделано, так что здесь уже ничему не поможешь.

– Ладно, хорошо, я придумала, – продолжила она. – Я буду говорить предельно просто, чтобы поскорее покончить с этим. Ты должна широко раздвинуть ноги, вложить его орудие в себя и сесть на него верхом. Будет больно, пока не порвется девственный покров. Но потом уже не настолько сильно. Просто представь себе, будто ты скачешь верхом на лошади. Ты подпрыгиваешь – нет, не смущайся – и ты должна делать что-то подобное этому все время, пока сидишь. Запомни, что его орудие нуждается в движении, чтобы выбросить семя, и, поскольку он сам не может двигаться, то ты должна это делать вместо него. Просто сидеть на нем, когда та штука полностью в тебе – недостаточно. Ну, как ты думаешь, сможешь это выполнить? Или нужно еще что-то объяснить?

– Нет, я, кажется, поняла.

Милдред обняла ее.

– Попробуй отнестись к этому делу как к любой другой домашней работе, моя милая. Поскольку ты никогда больше не увидишь того человека, не смущайся.

Как ей не смущаться, думала Ровена, вернувшись в маленькую комнату напротив. Щеки ее пылали. Его взгляд устремился на нее, как только она вошла, и он не сводил с Ровены глаз, пока та подходила к кровати. В нем чувствовалась большая заинтересованность, чем прежде, и это не облегчило ее задачу.

Работа, как всякая другая? Ну, что ж, хорошо, значит, ее просто надо исполнить.

Она потупила взгляд, избегая глядеть на него, пока не объяснит ему все эти ужасные вещи.

– Я должна иметь ребенка, и зачатие нужно сделать немедленно. Тебя выбрали потому, что твои глаза и волосы такие же, как у моего мужа, поскольку ребенок должен быть похож на него. Так что мы должны сойтись нынешней ночью, и следующей, и еще следующей, чтобы я могла зачать. Мне нравится все это не больше, чем тебе, но у меня нет выбора – как нет его и у тебя.

Цепь звякнула, но она не хотела смотреть на него, в эти выразительные глаза. Быстро откинув толстое покрывало, Ровена сдвинула его к краю кровати. Но увидеть, как оно упало, она не успела, так как в этот момент взгляд ее непроизвольно остановился на мужских достоинствах, и глаза ее широко распахнулись. Там действительно было это чудовищное орудие, о котором она слышала столько рассказов. Оно лежало сейчас, тихое и спокойное, на подушечке из золотых кудрей.

Он издал хриплый угрожающий горловой рык, так что она от неожиданности вздрогнула, ее взгляд переместился на его лицо. Сейчас его выразительные глаза горели и угрожали, он требовал, чтобы она прекратила это. Она сделала шаг назад, внезапно испугавшись его ярости.

Непонятно. Многие мужчины не возражали бы против того, что она собирается сделать. Они рассеивают своих бастардов широко и обильно по всей стране, и что значит еще один? А, понятно, это в обычае нобилей, а не вилланов. Но мужчины из вилланов и вовсе берут свое везде, где могут, – только они редко знают, их ли это ребенок, потому что женщины их тоже непостоянны.

Может быть, он думает, что должен жениться на ней? Или он против такого способа общения, когда она наверху? Милдред назвала это противоестественным; возможно, он тоже так считает? Но она ничем не может помочь ему.

– Я сожалею о том, что ты против, но это ничего не меняет, – сказала Ровена с горечью. – Я постараюсь сделать все быстро, чтобы не причинить тебе долгого беспокойства.

Он взглянул на нее так, как если бы она сказала какую-то непроходимую глупость. Ровена предпочла бы не понимать его мыслей настолько ясно. И она хотела, чтобы парень как-то облегчил ее задачу, но разве он обязан это делать? Он, должно быть, чувствует, что его используют для дурных целей. Ладно, она больше не будет смотреть на него. И она сделает это во что бы то ни стало.

Решившись так про себя, она взобралась на край кровати, но кровать вдруг так затряслась, что Ровена свалилась на пол. Она взглянула наверх, сдерживая учащенное дыхание, не понимая, что случилось. Но тут услышала звон цепей – и поняла, и разозлилась.

Да будь ты проклят, хотелось ей крикнуть ему, но она ограничилась тем, что, поднявшись на ноги, сказала:

– Я сойдусь с тобой. Ты понимаешь? Я это сделаю!

Она опять взобралась на кровать, готовая к тому, что он снова попытается ее скинуть. Но то, с чем ей пришлось столкнуться, было еще более устрашающим. Он рвался, метался и тряс кровать с ожесточенной силой. Мускулы его напряглись до предела, так что тело как будто выросло в объеме. Вся кровать ходила ходуном. Ровена опять потеряла равновесие, но успела наклониться и упала не на пол, а на его бедра.

Он внезапно утих. Она забеспокоилась, не причинила ли ему вреда, и приподнялась, чтобы посмотреть, на что упала. Но его орудие выглядело так же, и она не могла сказать, повредила его или нет. Но ей стало не по себе, когда она увидела, что кровь течет по его лодыжкам, там, где он прикован. Она взглянула на его руки – там тоже была кровь на запястьях.

Она прошипела сквозь зубы:

– Ты глупец. Зачем причинять себе боль из-за того, чего ты не можешь избежать?

Ответом ей было сдавленное рычание. Но пока он больше не двигался, и Ровена быстро перекинула ногу через его бедра, и, оседлав мужчину таким образом, взглянула на него с торжеством. Если он теперь будет трястись, то это только к лучшему. Но он не трясся. Он просто смотрел на нее с явным желанием убить.

Уоррик никогда в жизни не испытывал такой ярости. Она собиралась иметь ребенка от него, его ребенка. Вопреки его воле! Если ей такое удастся, он убьет ее. Нет, это слишком легкая месть. Он заставит ее пройти через все муки ада. Но ей не удастся. То, чего она добивается, приводит его в ярость, но оставляет холодным, чего тупая девка даже не понимает.

Он видел, как она взобралась на него, и почувствовал ее тепло на своих бедрах. Почему-то его больше всего злило то, что она не разделась. Хочет ребенка, но не показывается ему обнаженной, чтобы добиться этого. Ну, ладно, она скоро поймет, что затея не удалась.

Он закрыл глаза, чтобы больше не смотреть на нее. Он погрузился в свой гнев. Он сосредоточился на нем, его единственное желание – схватить ее и избить до бесчувствия. Он припомнил слова, которые она бросила тогда, что ей не нужна ничья помощь для того, чтобы изнасиловать его. Он за одно это уже презирает ее. Он за одно это мог бы убить ее.

Однако она очень тупа, если считает, что может изнасиловать мужчину. Если бы она держала свой глупый рот на замке и просто предложила бы себя ему, то он бы, конечно, тут же ответил на приглашение, и все было бы сделано в лучшем виде. Но теперь ему даже не надо прилагать усилий к тому, чтобы не реагировать на нее, потому что убийственный гнев оставляет его полностью холодным.

Она не просто сидела на нем в ожидании чуда. Он чувствовал, что она трогает его пальцами как-то так, как обычно женщины не делают. Но когда он понял, что она пытается всунуть его совершенно мягкую плоть в себя, то от удивления открыл глаза. Ее глаза были закрыты. Она закусила нижнюю губу и так была поглощена своим занятием, что брови ее от усердия сошлись на переносице.