– Значит, если я не подарю ему сына, он также откажется от меня где-то через год. Теперь ясно, почему Гилберт уверял меня, что брак мой будет коротким.

– Нет, спросили бы меня, я бы сказала, что этот старик и так прожил слишком долго. Ему уже лет пять как положено лежать в могиле. Не иначе как он вступил в сделку с дьяволом, если еще живет.

– Окстись! – Ровена перекрестилась, хотя внутренне согласилась со служанкой. Она и сама думала, что сэр Годвин выглядит, как мертвец.

Милдред задумчиво посмотрела на нее. – Ты действительно собираешься выйти за него замуж?

– Ты спрашиваешь так, будто у меня есть выбор.

– Да. Мы можем его убить.

Ровена почувствовала, как в ней закипает надежда.

– Ты думаешь, я не обдумывала это? Но если я разрушу таким способом планы Гилберта, он забьет мою мать до смерти и будет зверски обращаться со мной. Я не хочу такого поворота событий.

– Нет, конечно, нет, – согласилась с ней Милдред. Она так же любила мать, как и дочь, и не могла перенести даже мысль о том, что кто-то из них будет страдать. А ведь она достаточно искусна в обращении с травами… Ну, если это должно случиться, что ж, но ты не обязана делить постель с этим старым развратником. Можно сделать его неспособным…

Ровена махнула рукой, прежде чем Милдред закончила. Только кровь на простынях удовлетворит Гилберта.

– Это не обязательно должна быть твоя кровь. Ровена не обдумывала такой ход. Тогда она не должна будет терпеть эти скрюченные пальцы и зловонное дыхание? Если бы только… Она тяжело вздохнула. Эти «если бы только…» еще никогда не приносили ей помощи и вряд ли помогут теперь.

– Лорд Годвин, может быть, и на краю могилы, но глупым его никак не назовешь. Если он не сможет вспомнить эту ночь, не захочет ли он утром повторить попытку? – Ее передернуло от такой мысли. – Я скорее вытерплю это в темноте, чем при свете дня, Милдред. Я думаю, что не перенесу его прикосновений.

– Очень хорошо, моя дорогая. Тогда я могу вместо этого сделать питье для тебя. Ты не будешь спать, но настолько отключишься от всего происходящего, что не заметишь ничего.

Ровена нахмурилась. Она не была убеждена, что хочет находиться в бессознательном состоянии рядом с Лионсом. Она тогда будет совсем беспомощна. Но что лучше: не сознавать или просто не смотреть?

– Как долго действует твое питье? – задумчиво спросила Ровена.

– Несколько часов. Достаточно для него, чтобы сделать все, что полагается.

– А если он сам его выпьет по ошибке?

– Это не причинит ему вреда. Если он вообще способен, то все сделает. Просто не будет помнить этого.

Ровена со стоном откинулась на подушку.

– Но тогда опять мне придется иметь с ним дело утром.

– Нет, ну почему он должен ошибиться? Я оставлю питье в брачной комнате, уже подмешанное в твое вино. Просто выпей его, как только войдешь в комнату. Не важно, даже если кто-нибудь будет тебя сопровождать. Ни у кого язык не повернется запретить выпить бокал вина, зная, что тебе предстоит.

– Ладно, пусть будет так. Все лучше, чем…

Ровена замолчала, услышав стук в дверь. Но это был не Гилберт, как она ожидала. Вошло много слуг, они несли воду и умывальник, легкий завтрак и свадебное платье кремового цвета. Лорд Годвин сказал, что ему будет приятно видеть ее в этом наряде. Она слышала шушуканье служанок, что две последние жены лорда одевали то же подвенечное платье. Это ясно показывало, как мало волновали лорда ее чувства.

Когда одна из служанок подняла наряд, чтобы невеста получше рассмотрела его, Ровена сказала:

– Ну, почему бы и нет? Другим его женам посчастливилось получить развод. Возможно, и мне это платье принесет такое счастье.

На минуту воцарилась тишина, и Ровена подумала, что ей лучше было бы держать свои мысли при себе. Все же это его слуги. Но оказалось, что она просто шокировала их своей откровенностью, и вскоре раздался один нервный смешок, потом другой, и стало ясно, что они в глубине души согласны с ней, поскольку ненавидят человека, которому суждено стать ее мужем.

День шел, и, вопреки всем ее надеждам, что это не произойдет, уже к шести часам вечера Ровена была замужем за лордом Годвином Лионсом из Киркбурга. Ничего не случилось, что спасло бы ее. При свидетелях она перешла из-под опеки одного мужчины под опеку другого – своего нынешнего мужа. Во время обряда он заснул.

На оставшуюся часть дня было приготовлено пиршество. Ровена сидела рядом с мужем, наблюдая, как он ест. Сама она с трудом заставляла попробовать себя некоторые блюда.

Гилберт был в превосходном настроении. Он выполнил то, что задумал, ничто не омрачало его радости, и, несмотря на ее молчание, он все время разговаривал с Ровеной.

Он сидел по другую сторону от нее, ел с аппетитом, пробовал все вина и пускался в бесконечные разговоры о том, как разделается с Фулкхестом, разве только что не убьет его сразу, что, без сомнения, было бы самым лучшим. И Милдред говорила правду: Гилберт даже не дал полностью поучаствовать в празднестве рыцарям Лионса. В течение дня они отбывали группами по сто человек, он отправлял их в распоряжение своей армии, которая имела приказ уже на рассвете выступить в Турес. Гилберт даже не стал ждать, пока наберет больше людей, решив осадить Фулкхеста в Туресе, пока тот еще там.

Ровену нисколько не интересовали его разговоры о войне. Она ненавидела Гилберта настолько, что желала, чтобы он проиграл Фулкхесту, даже если это означало потерю Туреса. Ей все равно – Гилберт такой же, как и Фулкхест. Больше всего ей хотелось, чтобы они поубивали друг друга.

Когда пришло время проводить ее в брачные покои, Ровена была настолько охвачена страхом, что она, думала, не сможет идти. Ее кожа стала почти такой же бледной, как и у ее мужа, а глаза болели от усилий, которые она прилагала в течение всего дня, чтобы сдерживать слезы.

Не было никаких грубых шуточек и советов, как это обычно бывало на свадьбах. Ровена видела только сочувственные взгляды, и прислуживающие ей женщины поспешили быстро сделать все приготовления и удалиться. Она осталась одна в своей тонкой сорочке. Никто не говорил ей, что ее нужно снять. Годвин так слеп, что вряд ли это заметит, и по крайней мере будет что-то между ним и ею.

Как только осталась одна, она накинула свою ночную рубашку сверху и потушила все свечи, кроме тех, что стояли рядом с кроватью – их можно было быстро задуть. Затем она подошла к столу, где заметила еще раньше бутылку вина. Питье действует только несколько часов. А если ее муж не придет в ближайшие часы? Должна ли она пока обождать? Что ей надо было сделать, так это спросить Милдред, через какое время питье начинает действовать. Дверь чуть приоткрылась, и Гилберт вошел в комнату, устремив взгляд на кубок.

– Нет, оставь это, – кратко приказал он, готовый остановить ее, если она не послушается. Он поставил другую бутылку вина на стол. – Я рад, что ты слушаешься меня.

– Что мне еще делать, если ты держишь в плену мою мать?

Он проигнорировал ее слова, сердито смотря на кубок.

– Ты собиралась отравить его?

– Нет.

Он нахмурился еще сильнее, повернувшись к ней.

– Тогда себя?

Она засмеялась, близкая к истерике. Он схватил ее за плечи.

– Отвечай!

Она сбросила его руки.

– Если бы я собиралась отравить кого-либо, то это был бы ты! – прошипела она, вложив в эти слова всю свою ненависть.

Он выглядел взволнованным, и ей пришло в голову, что, возможно, Гилберт действительно боялся, что она причинит вред себе.

Он сказал, не встречаясь с ней взглядом.

– Ты сделаешь все, что возможно. Чем скорее у тебя будет ребенок, тем скорее я тебя заберу.

– Так ты собираешься убить его?

Он не ответил, так как дверь была открыта, и их могли услышать.

– Иди в кровать и жди его. – Он подтолкнул ее в нужном направлении.

Ровена уклонилась.

– Ты иди и жди его, поскольку этот брак – твоя затея, – прошептала она гневно. – Он настолько слеп, что вряд ли заметит разницу.