— Приключений у нас и здесь никто не отнимет, — рассудил Рудик. — Мы только скупили на след. А вот отказываться от денег, по-моему, чистое безумие. Если есть закон, почему мы должны выставлять себя такими умниками? У тебя дед в подшитых-переподшитых валенках ходит. А сам говоришь — его заслуга…
— Дело, мальчишки, не в валенках, — подала голос Валюха. — Мне, например, ничего не нужно. А о чем мечтаю… — Она запнулась на секунду и рассмеялась. — О какой-нибудь брошке, без которой можно обойтись. Да и тебе, Рудик, ничего не нужно, и тебе, Саня. Точно? Ну, допустим, Цырену и Константину Булуновичу. Но это же копейки по сравнению с четвертью клада. А вот кому позарез нужны деньги, так это школе.
— Школе районо отпускает…
— Павел Егорович говорит, отпустили на год столько-то тысяч, точно не помню, а чтобы интернат отремонтировать как следует, требуется втрое больше. Да — его и не ремонтировать — новый строить пора. Школе вот так нужен кинопроектор, два магнитофона, радиоузел. Районо! Знаете, сколько таких школ в районе? Чем старье латать, они капитальные здания строят, сегодня здесь, завтра там. И правильно! Да, на будущий год кабинет химии открывать, а в нем пока одни пробирки.
— Если так вопрос повернуть, конечно, отказываться нельзя, — согласился Цырен. — Голова у тебя варит…
— Какая там голова! — махнула рукой Валюха. — Посидел бы на школьном совете, узнал бы, сколько у Павла Егоровича забот. Надо хоть немножко быть хозяином в своем доме…
— Это называется: делить шкуру неубитого медведя, — напомнил Рудик. — Ты хоть смотришь за костром, Цырен?
— А чего за ним смотреть? Чайник уже закипает. Ну, Валентина свет Петровна, вот тебе заварка, хозяйничай.
— Заваривайте, ребята, сами. Какая разница.
— Ну, нет! Если заваривает хозяйка, у чая и запах другой.
Когда после ужина вышли на уступ, было уже темно, лишь Байкал внизу переливался бликами.
— Двенадцатый час, спать пора, — сказал Цырен. — В семь подъем. Программа напряженная, прохлаждаться некогда.
Прежде чем уснуть, он еще раз вспомнил весь этот день. Как затащили лодку высоко на камни и до бортов загрузили балластом. Довольно легко, за час с небольшим достигли пещеры — все-таки великое дело шнур. Обнаружили в нише забытую прошлым летом кружку, полную чистейшей воды. Едва передохнув, побежали смотреть галерею древних, а потом Санька и Цырен еще раз перекопали стоянку первобытных, а Рудик и Валюха сфотографировали наскальные рисунки. Всем, конечно, не терпелось начать поиски выхода из второго зала, простукивать стены, но сдерживала договоренность: прежде закончить дела, оставшиеся от прошлого года. Иначе когда настанет время искать клад, кто же захочет копаться в золе? «А завтра, — думал Цырен, — самый главный день. Долгожданный! Если ничего не даст простукивание, придется лезть на стены, искать дыру в потолке. Выход из пещеры точно есть, остался пустяк — найти его.»
Он еще не очень-то представлял, как доберутся они до отверстия в потолке, пытался изобрести что ни будь, безвыходных положений не бывает. И вдруг почувствовал смутное беспокойство. Словно недодумал чего-то, забыл сделать что-то важное. Ему бы сосредоточиться, привести в порядок мысли, но вместо этого он вспомнил, как помогал Валюхе взбираться на трудный уступ и как доверчиво обхватила она его шею…
Смутная тревога исчезла, улетучилась, спать не хотелось, перед ним стояло лицо Валюхи, какою она была там, на скале, — внимательно распахнутые глаза, едва заметные веснушки, выбившаяся из-под косынки прядь волос. Весь день он старался не видеть и не слышать ее, даже не думать о ней. И лишь сейчас дал себе волю… Он знал: впереди нет ничего. И позволял себе лишь вернуться назад, в прошлое, на елку, в зимовье — и снова, в который уже раз, переживал эти счастливые часы, находя в них новые и новые подробности.
В эти минуты ему хотелось только одного: подарить ей в знак благодарности что-то огромное, прекрасное, такое, чтобы ахнула. Может быть, сокровища самого Чингисхана.
Мысль о сокровищах Чингисхана всколыхнула в Цырене неясную тревогу. Это было похоже на предчувствие беды, на какое-то подавленное предгрозовое состояние. Что-то он должен был вспомнить. Но он заснул, так и не вспомнив ничего…
Первой проснулась Валюха. Ее сдавленный шепот разбудил всех — шепот, а не грохот, стоявший вокруг.
— Ребята, что это? Землетрясение?
Что-то гудело, трещало и рушилось внизу, в недрах пещеры, и пол время от времени встряхивало. Спросонья ребята не сразу догадались, что же происходит, и, наверное, у каждого мелькнула мысль, о злых духах подземного царства. Уж не специально ли подстроили они какую-нибудь гадость, чтобы отпугнуть экспедицию от клада, который стерегут вот уже семь столетий? Потом вход в пещеру схватился мертвенным фиолетовым пламенем, точно завесили его колышущимся на ветру шелком, и вслед за этим воздух рассадило оглушительным взрывом. Пол в пещере подскочил, все четверо попадали лицом в постели.
— Вот это гроза! — успел выкрикнуть Цырен. — Люблю грозу в начале мая, когда…
Новая вспышка, сопровождаемая таким треском, точно развалился на куски утес, заглушила его слова. И снова вернулось к Цырену чувство тревоги — что-то он забыл сделать. Когда громыхание смолкло на несколько секунд, со стороны входа послышался упругий, надсадный вой. Шквал полоснул по ушам, пошел на убыль, опять вернулся, набирая силу, — и на самых низких, басовых нотах оборвался под новым обвалом грома.
«Лодка? — думал Цырен, стараясь поскорее прийти в себя от этого грохота и воя. — Как будто укрыли надежно. Но с лодкой уже ничего не сделаешь, не лезть же сейчас вниз…»
И тут он вспомнил. Схватил фонарик, метнулся к выходу.
— Шнур! Капроновый шнур!
Вот что не давало ему покоя, вот что он должен был вспомнить вечером: драгоценный капроновый шнур, который с таким трудом удалось достать и без которого экспедиция теряла смысл, остался висеть на сосне. Оба мотка, и основной, и запасной. Вчера казалось, нет места надежнее. А сегодня… Пусть бы они лишились одежды, еды, даже спичек, но шнур…
— Ошалел! Тебя же сдует как соломинку.
— Я только гляну. Только голову высуну.
Он вернулся молча, погасил фонарик и лег. По-прежнему беспрерывно грохотал гром, паузы между его раскатами заполнял свист ветра, но теперь в пещере наступила тишина. Она означала, что ребятам уже не спуститься к лодке, даже если лодка уцелеет, и что поиск сокровищ Чингисхана поставлен под вопрос.
— Моя вина, — подавленно сказал Цырен. — Если лодка в порядке, завтра махну домой. За обычной веревкой.
— Это всегда успеется, — возразил Рудик. — За веревкой можно махнуть и на пятый день. Завтра будем искать.
Голоса ребят звучали нервно, напряженно, точно напитались электрическими разрядами. И вдруг раздался мягкий, чуть насмешливый голосок Валюхи:
— Мальчишки, это уже не завтра. Это сегодня. — Она не сказала как будто ничего существенного, но сразу полегчало.
— Искать — тоже нужен шнур, — пробурчал Цырен.
— Начнем без него, там видно будет.
— Вас послушать, так и беды никакой не произошло.
— Не надо паниковать, Цырен. Беды и правда не произошло.
— Ладно, — решительно поднялся Цырен и обвел всех лучом фонаря. — Ладно. Но все-таки предлагаю: за утерю бдительности и ценного оборудования Цырену Булунову объявить выговор. Кто «за», прошу голосовать.
— Я бы ограничилась предупреждением на первый случай, — почти ласково сказала Валюха и подняла руку. За ней проголосовали Рудик и Санька. — А сейчас давайте-ка спать. Подумаешь, гроза!
* * *
Утро встретило их неприветливое, хмурое. Низкие черные тучки беспорядочным стадом мчались с запада на восток. Обычно такая погода не улучшает настроения. Но утро и принесло приятные известия. Оказалось, лодка целехонька, стоит себе в укромном местечке, только полна воды. А кроме того, ночной ветер обломал несколько веток у сосны, одну прямо с оглоблю.
— Вот это нам на руку, — обрадовался Санька. — Значит, будет чай. А то что за еда сухомяткой?
